Виктимологические особенности социальных страт с изменяющейся (лабильной) виктимностью

В предыдущем параграфе нами были охарактеризованы группы населения, которые являются виктимными в любом обществе в силу своих психологических и физических данных. Степень виктимности может различаться в зависимости от типа общественного устройства, обусловливающего положение в обществе женщины, ребенка, старика. Однако представители данных категорий будут неизменно отличаться высокой степенью уязвимости в силу того, что особо значительную роль здесь играют факторы внесоциального происхождения. Такая виктимностъ может быть определена как стабильная.

Лабильной может быть названа криминальная виктимностъ, в формировании которой определяющую роль играют социальные факторы: положение в обществе; система общественных отношений, обусловливающих характер и способы взаимодействия с представителями конкретных социальных групп; уровень толерантности в обществе и др. Так, толерантное (и даже дружелюбное) отношение населения к мигрантам-гастарбайтерам, характерное для Германии первого послевоенного десятилетия, в 1980-е годы сменилось резко враждебным отношением. Соответственно если в первый период уровень виктимизации мигрантов был здесь даже ниже, чем у остального населения, то во второй период он резко увеличился, намного превзойдя средний показатель. Впрочем, нужно учитывать, что данное деление двух видов виктимности может быть проведено с достаточно высокой степенью условности, поскольку виктимной является каждая личность и степень этой виктимности никогда не бывает застывшей, неподвижной. Наоборот, она динамична и изменчива, как и все явления социума.

В качестве примера рассмотрим такие социальные категории граждан, для которых в современном западном обществе характерна лабильная виктимность, как этнические и сексуальные меньшинства. Очевидно, что ими не исчерпывается ряд социальных страт с лабильной виктимностью.

Проблема негативного отношения к этническим меньшинствам, в том числе и в аспекте детерминации криминальных посягательств, была одной из наиболее острых в любом обществе. Уже первые формы самоорганизации социума были связаны с идентификацией по принципу «свой» — «чужой». Формирование крупных многонациональных государств, появление мировых религий, развитие философских представлений об универсальности этических категорий — все это способствовало появлению принципов взаимоотношения этносов на основе начал толерантности и закреплению соответствующих норм в стереотипах социального поведения личности и в практике государственно-правовое о строительства. В XX в., особенно после Второй мировой войны, в Западной Европе, несколько позже в США, в СССР и других социалистических государствах как на уровне общественного сознания, так и государственно-правовой идеологии прочно закрепляются представления о толерантном отношении к личности независимо от ее расово-этнического происхождения, формируется негативное отношение ко всем формам проявления ксенофобии¹См. подробнее: Шалин В.В. Толерантность (Культурная норма и политическая необходимость). Ростов н/Д. 2000..

Процессы глобализации несут с собой новую реальность, которая противоречивым образом сочетает в себе предпосылки как для еще большего упрочения указанной тенденции, так и новые угрозы, включая возрождение агрессивной ксенофобии. В странах, особенно интенсивно затронутых глобализационными процессами, общество все более приобретает черты мультикультурализма и в тоже время идет распад привычных форм социальной и культурной целостности, нарастание центробежных тенденций. В рамках одного жизненного пространства образуется социальная среда, включающая разнородные и конфронтирующие жизненные миры. В связи с этим каждый регион, каждая страна вынуждены переосмысливать себя, свое место в мире, искать новые формы и способы коллективной и индивидуальной идентичности.

Прежде всего это является последствием интенсификации процессов массовой миграции, связанных с характерными для глобализации большей открытостью границ, интернационализацией производства, распространением и усвоением населением различных стран образцов массовой культуры, что даст надежду на более скорую социокультурную адаптацию. Экономическое и технологическое развитие, расширение деятельности транснациональных корпорации, информатизация мирового сообщества, современный транспорт ускоряют внутренние и внешние миграции.

Без сомнения, миграция и «полиэтнизация» общества ведут к взаимопроникновению культур и взаимному духовному обогащению мигрантов и коренного населения. Мультикультурное общество привыкает быть еще более толерантным. Об этом говорит У. Эко, проводя параллели между настоящим временем и средневековьем, ибо и тогда, и сейчас произошло грандиозное культурное смешение. Он отмечает, что в современной Европе происходит миграция, сравнимая с ранней индоевропейской миграцией с Востока на Запад или же с вторжением варваров в Римскую империю и образованием романо-германских государств. «Лет через его Европа может стать континентом цветных. Это еще одна причина, по которой надо быть готовым в культурном отношении принять многообразие, принять смешение разных народов, принять этот беспорядок, иначе нас ждет полный провал»²Цитируется по.: Керни Р. Диалоги о Европе. М., 2002. С. 91..

Вместе с тем процесс мультикультурализации современного мира сталь же противоречив, как и все другие социальные процессы. Наряду с поиском новых форм интеркультурного взаимодействия в качестве ответной реакции идет процесс формирования новых форм самоидентификации этносов и их культур, нередко приводящий к откровенной ксенофобии, росту агрессивности и как следствие к росту общей виктимизации населения. Пространственное «расползание» этнических общин поверх национальных границ порождает новые формы гибридной культурной идентичности, уже не привязанные к определенной территории и структуре управления. Трансграничные культурные ареалы размывают сложившиеся в данной географической зоне местные сообщества. Противостояние и взаимную нетерпимость усугубляет растущая конкуренция на рынках труда, распространение через границы таких социальных аномалий, как наркомания, криминальные сетевые структуры и т.п.

Весьма типичной реакцией на угрозу идентичности является активизация национализма и религиозного фундаментализма. Акцентируя национальные чувство и/или религиозные ценности, люди демонстрируют самим себе и другим целостность своего сознания и поведения, отторжение нарушающих его «чуждых» влияний, прочность своих связей с традиционной общностью. В обществах, где определенные «элитные» группы используют и раздувают эти тенденции в интересах утверждения или усиления собственной власти, возникают и развиваются явления агрессивного национализма и религиозного фундаментализма. Американские криминологи отмечают резкую активизацию националистически ориентированных организаций белого населения США именно за последние десять лет. При этом за последние десять-двадцать лет возросло число столкновений на почве этнической неприязни между представителя ми национальных меньшинств и лицами, представляющими англо-саксонскую культуру. Как недавние иммигранты, так и представители других групп этнического меньшинства являются главными объектами криминального посягательства для некоторых типов преступников. Видимо, можно предположить, что наличие в стране большого числа мигрантов или резкое увеличение масштабов миграции при отсутствии в обществе соответствующего уровня толерантности усиливает степень виктимности национальных меньшинств, в том числе и традиционно проживавших в данном обществе.

Аналогичные процессы, обусловленные динамикой глобализационного мультикультурализма, отмечают исследователи и в современной России: «Хотим мы того или нет, но к нам прийти феномены, находящиеся в призме интересов мультикультурализма — феномены «пограничья» характеризующиеся расплывчатостью, гибридностью, детерриторизацией, сложным набором идентификационных характеристик и высокой степенью уязвимости на личном уровне. Особенность российского «пограничья» заключается, прежде всего, в его масштабности, вызванной значительным понижением уровня и качества жизни мигрирующего населения; факторе стресса, связанном с непринятием населением той или иной территории, людей «детерриторизированных»³Мальковская И.А. Глобализация как социальная трансформация. Тематические матрицы. М., 2002. С. 59.. Эти социально-культурные явления обнаруживают себя в фактах национального насилия, совершаемого в мегаполисах; конфликтах местного населения с беженцами; выступлениях «скинхедов» против представителей других этнических культур и т.п.

Усиление национально ориентированных ценностей в глобализирующемся мире неправильно было бы вместе с тем рассматривать лишь в свете подобных экстремальных и агрессивных форм национализма. Как и локализация, оно играет роль своего рода противовеса ограничивающего негативные, дегуманизирующие и десоциализирующие, последствия глобализации. З. Бауман полагает, что современный национализм представляет собой «возрождение этичности»: он связан не с национально-государственными приоритетами, но, напротив, с ослаблением роли национального государства и отражает «денационализацию государства» и «приватизацию национальности», иными словами, «разрыв между государством и нацией... Этничность становится одним из символических центров, вокруг которых формируются гибкие и свободные от санкций общности, конструируются и утверждаются индивидуальные идентичности»⁴Бауман З. Глокализация, или Кому глобализация, а кому локализация / Глобализация: Контуры XXI века реферативный сборник. Ч. I. М.: РАН ИНИОН, 2001 С. 133..

Очевидно, это далеко не всегда так: и в современных условиях национализм нередко принимает весьма жесткие, в том числе огосударствленные формы. Однако, по-видимому, З. Бауман прав в том, что усиление роли этно-национальных ориентаций — не столько политическая, сколько социально-культурная и социально- психологическая тенденция, представляющая собой ответ личности на вызов глобализации. Являющийся одним из следствий этого рост межэтнической напряженности выступает виктимитирующим фактором в глобальном масштабе и, так сказать, в стратегической перспективе.

В западной виктимологии уделяется значительное внимание проблемам культурологического диссонанса как фактора виктимизации социальных страт. Сформировавшиеся устойчивые стереотипы, лежащие в основе негативных имиджей различных этнических групп, характеризуются как своего рода «спусковой механизм криминального насилия». К числу таких стереотипов относятся представления о том, что этнические меньшинства вторгаются в традиционные сферы влияния большинства в области бизнеса, политики, культуры и т.п.; что они занимают рабочие места, которые законно принадлежат «стопроцентным» американцам и западноевропейцам; что они более склонны к совершению антиобщественных поступков, чем коренные жители, и т.п. Ряд виктимологов полагают, что эти и подобные им стереотипы в конечном итоге опираются на различия культуры, которые сознательно или бессознательно вызывают отторжение и неприятие. Негативное отношение к религии как концентрированному выражению культуры и ее генерирующему началу является ярким индикатором реализации виктимизирующего потенциала культурных различий.

Для темы нашего исследования представляют интерес результаты анализа степени и характера виктимизации женщин, относящихся к различным этническим группам, предпринятые американским криминологами в 2003 г., хотя следует отметить, что в целом здесь мы имеем дело с малоисследованным аспектом данной проблемы. В западной литературе нам удалось обнаружить сравнительно немного новых источников, где приводились данные соответствующих социологических исследований о факторах, которые влияют на риск насилия для женщин различных рас и этнических групп в связи с различиями в их культуре, особенностях поведения, специфике правосознания. Вместе с тем оправданным и перспективным представляется сам подход, при котором вопросы этнических и гендерных факторов виктимизации рассматриваются в системном единстве. Культурные различия этносов проявляются через различия в образе жизни, стереотипах поведения, системе ограничения или предоставления определенных свобод их представителям мужского и женского паза.

Если суммировать имеющиеся данные, то можно выделить следующие закономерности. При отмечаемой практически всеми исследователями за последнее десятилетие тенденции снижения риска насилия для всех женщин независимо от расового или этнического происхождения, риск все же продолжает быть выше для чернокожих женщин по сравнению с белым и для испаноговорящих женщин по сравнению с неиспаноговорящими. Общий уровень виктимизации чернокожих женщин выше, чем белых и испаноговорящих женщин. Различия являются наибольшими для такого преступления, как ограбление: число чернокожих жертв женского пола относится к числу белых женщин-жертв за период 1995-1998 гг. примерно 5 к 1. Причиной повышенной виктимности цветных женщин может являться как сохраняющийся довольно высокой уровень расистских настроений в американском обществе, так и виктимный характер поведения представителей этнических меньшинств (частая смена места жительства, нестандартные формы бытового поведения, склонность к употреблению алкоголя или наркотиков и т.п.).

Имеются различия и в самой динамике снижения насилия, размеры которого уменьшаются наиболее быстро для испаноговорящих женщин. В течение 1990-х годов число зарегистрированных тяжких насильственных преступлений в отношении этих женщин уменьшалось ежегодно в среднем на 4 случая для каждых 1000 случаев (для чернокожих женщин — на 3 случая и на 2 для белых женщин). Снижение случаев грабежа: 0,8 на 1000 случаев в год для чернокожих женщин и для испаноговорящих женщин — 0,7 на 1000 случаев в год. Случаи сексуального нападения уменьшаются на 0,2 инцидента на 1000 в год среди белых женщин. Однако число подобных случаев в отношении чернокожих женщин рост о с 1995 по 2000 г. после периода снижения с 1990 по 1995 г. Объяснить эти тенденции можно как постепенным возрастанием уровня толерантности на Западе, так и усилиями этнических общин по интеграции своих представителей в американское общество и соответственно их частичной девиктимизации. Вместе с тем эти процессы являются пока еще неустойчивыми и обратимыми.

Анализ средних ежегодных показателей насильственных преступлений для белых, чернокожих, азиатских женщин и женщин, относящихся к выходцам из стран Океании, а также женщин, принадлежащих к числу коренных американцев (индейцев), показывает, что последние имеют значительно более высокие показатели насильственных преступлений, чем другие группы женщин. Так, по данным на 2001 г. средняя ежегодная норма насильственных преступлений в целом — 51,3 на 1000 среди чернокожих женщин и 96,8 на 1000 среди женщин индейского происхождения (почти вдвое больше). Для случаев грабежа: 3.7 на 1000 для чернокожих женщин и 7,5 на 1000 для женщин-индейцев. Самый низкий риск преследования зафиксирован для женщин азиатского происхождения и выходцев из стран Океании со средней ежегодной нормой насильственных преступлений 17,4 на 1000 случаев в год.

Национальный обзор криминальной виктимизации, подготовленный специальным Бюро статистики юстиции в США, является наиболее полным источником данных относительно жертв насильственных преступлений. В этом документе, в частности, содержатся интересные материалы относительно характера виктимности женщин и девушек старше 12 лет, постоянно проживающих на территории, выбранной для исследования. В дополнение к детальной информации относительно каждого интервьюируемого приводятся детали каждого случая насилия и его последствий. С 1972 г. для подготовки обзора использовалась группа специалистов, криминологов и социологов, чей задачей было брать интервью приблизительно у 100 000 респондентов семь раз в течение трехлетнего периода.

Методика исследования содержит специальные приемы для раскрытия объективных данных. Начиная с 1992 г. была принята система сложного сравнительного анализа показаний самой жертвы, консультации с экспертами органов юстиции и различными общественными организациями по защите жертв насилия. Считается, что такого рода дополнительные меры особенно важны для получения объективных данных относительно насилия против женщин. Усовершенствование техники выявления степени объективности ответов в анкетах, используемых Бюро, имело результатом данные, свидетельствующие о более высоком уровне сексуального насилия в отношении небелых этнических групп, чем это было принято представлять раньше.

Вторая важная проблема состояла в том, чтобы учесть специфику психологии иммигрантов и слабое знание ими английского языка. На это было направлено много усилий. Так, письма, сообщающие индивидуумам о предстоящих интервью, были написаны по-испански, по-китайски, а также на корейском и вьетнамском языках. Бюро также стремилось посылать к респонденту человека, который говорит на языке ответчика. Однако в том случае, если переводчик все же использовался, респондент нередко отказывался раскрывать сам факт насилия, а тем более его подробности. Иммигранты вообще могут отказываться раскрывать личную информацию правительственным служащим.

В итоге собирается обширная и объективная информация достаточного объема, для того чтобы разделить данные на группы, гомогенные в расовом и этническом отношении. Анализировались факты насилия отдельно для следующих подгрупп женщин: неиспаноговорящих белых, неиспаноговорящих чернокожих, испаноговорящих женщин, женщин азиатского происхождения и женщин, относящихся к индейскому населению. Выделяются следующие параметры, характеризующие окружающую среду или образ жизни жертвы: (а) факторы, уменьшающие степень виктимизации: длительность проживания на одном месте, наличие своего дома или квартиры; (б) факторы, увеличивающие степень виктимизации: частая смена места жительства, проживание в городе, сдача своего жилья внаем, факт развода с мужем, число малолетних детей, связанная с работой необходимость покидать дом ночью, низкий доход, отсутствие работы, низкий уровень образования. Характеристики обидчика включали в себя краткий анализ отношения «жертва — обидчик», расовую и этническую принадлежность обидчика, его пол и возраст. Характеристики инцидента включали тип правонарушения, местоположение инцидента, присутствие оружия, было ли совершено групповое насилие, был ли обидчик под влиянием какого-либо воздействующего на психику вещества. Анализ последствий инцидента предполагал данные о размере нанесенного ущерба, действиях, предпринятых жертвой в ответ на инцидент, факт информирования о нем полиции. Всего анкета предполагала двадцать одну переменную, описывающую домашнюю окружающую среду.

Анализ данных привал к довольно интересному результату. Из 21 переменной 17 были связаны с насильственными преступлениями, по крайней мере одной из расовых или этнических подгрупп. Из них только 3 переменные были связаны с насилием в отношении всех групп женщин. Лишь институт брака проявился как фактор «защиты» для всех женщин. Факторы риска напротив, скорее затрагивали всех женщин — это прежде всего высокая степень мобильности (наиболее высокий уровень для женщин латиноамериканского происхождения) и необходимость каждую ночь покидать дом (наиболее высокий уровень для индейцев и испаноговорящих американцев). Фактор владения собственным домом, который первоначально оценивался как защитный фактор для всех женщин, по результатам опроса признавался в качестве такового только для белых женщин. Хотя проживание в городской среде усиливало степень угрозы для всех групп женщин, соответствующий показатель был выше для чернокожих женщин и женщин индейского происхождения. Зафиксирован более высокий риск для испаноговорящих женщин в случае проживания в гостинице. Среди факторов риска для азиатских женщин и женщин — выходцев из стран Океании наиболее часто выделяется положение матери-одиночки. Хотя этот фактор оказался значим для всех категорий женщин, кроме женщин индейского происхождения, но все же величина эффекта оказалась намного больше для азиатских и американских женщин.

Интересные закономерности выделены в связи с занятостью женщин. В качестве фактора виктимизации занятость выступает для женщин азиатского происхождения. Несколько ниже этот показатель у белых женщин. Совмещение работы с учебой в колледже зафиксировано как фактор риска только для азиатских женщин. Данный фактор увеличивает для них риск насилия почти в четыре раза по сравнению с другими азиатскими женщинами.

Продолжительность проживания на одном месте является «защитным фактором» только для белых, чернокожих и индейских женщин. Наличие малолетних детей увеличивает риск для всех женщин, кроме азиатских. К примеру, у индейских женщин каждый дополнительный ребенок увеличивает шансы различного рода насильственных посягательств в 1,3 раза. Низкий доход является фактором риска только для белых и чернокожих женщин. Работа в средней школе — фактор риска только для чернокожих и испаноговорящих женщин. И наконец, все женщины старше 60 лет характеризуются повышенной виктимностью, за исключением представителей коренного северо-американского населения.

Характеристика инцидента и средств насилия также различна относительно выделенных расовых и этнических подгрупп. Вывалено, что в случае нападения на белых женщин чаще всего использовалось оружие. Они реже, чем представители других категорий женщин, становились жертвами грабежа или разбойного нападения. Белые жертвы с меньшей вероятностью преследовались на улице, а вот случаи насилия в школе для них более вероятны, чем для других. Наконец, они с меньшей вероятностью преследовались больше чем одним обидчиком и с большей вероятностью подвергались насилию со стороны их супруга.

Чернокожие женщины — наиболее вероятная группа насилия со стороны знакомых или в домашней обстановке, чаще всего их преследуют с использованием холодного оружия (в основном ножа). Поэтому неудивительно, что они в большей части рискуют быть серьезно ранеными. Об инцидентах, в которые вовлекаются чернокожие женщины, обычно чаще сообщается в полицию.

Если чернокожие и белые женщины чаще всего становятся жертвами насилия над личностью, то азиатские женщины и выходцы из стран Океании с большей вероятностью становятся жертвами грабежей со стороны незнакомцев в общественных местах. 27% азиатских жертв имели больше чем одного обидчика по сравнению с 16%, зафиксированными для других жертв. Азиатские женщины с меньшей вероятностью подвергаются угрозам с применением оружия, с меньшей вероятностью преследуются кем-то из своих знакомых или супругом. Лица, совершающие преступления в отношении женщин азиатского происхождения, реже, чем в других случаях, используют наркотики или алкоголь. Наконец, азиатские женщины реже, чем представители других групп, защищаются, угрожая или нападая на обидчика или вызывая полицию. Испаноговорящие женщины реже становятся жертвами сексуальных преследований и реже, чем другие, подвергаются насилию дома. С наибольшей вероятностью они становятся жертвами насилия только вне дома. Женщины индейского происхождения чаще всего преследуются знакомыми и с наименьшей вероятностью — незнакомцем. 70% обидчиков женщин индейского происхождения употребляли наркотики или алкоголь во время правонарушения (по сравнению с 49% женщин других групп).

На основе проделанного анализа делается вывод о том, что ряд факторов усиливает риск насилия именно для женщин, прежде всего относящихся к различным группам мигрантов. Это — факторы частой смены места проживания, одиночное проживание, наличие малолетних детей, возможность быть использованной для удовлетворения сексуальной потребности. Очевидна высокая степень зависимости виктимности женщин от культурного фона их окружения, определенного той или иной этнической принадлежностью.

Рассматривая результаты исследований в методологическом аспекте, стоит отметить следующее: хотя данные приведенных выше социологических исследований, которые были проведены на самом высоком научном уровне, и не могут вызывать сомнений, нередко они расходятся с представлениями, бытующими в общественном мнении. К примеру, это то, что женщины индейского происхождения подвергаются насилию почти вдвое чаще чернокожих женщин. Было выявлено, что занятость на производстве или в общественной сфере увеличивает степень виктимности чернокожих, испаноговорящих женщин или женщины индейского происхождения. Это также труднообъяснимо с точки зрения здравого смысла. Поскольку отмеченные закономерности в основном являются результатом чисто эмпирических исследований, их бывает трудно интерпретировать, а тем более предсказать в рамках теоретического анализа.

Поэтому представляется важным при разработке общей модели виктимизации женщин учитывать расовые и этнические культурные различия, не только опираясь на житейский опыт, здравый смысл или общетеоретические дедуктивные выводы, но используя данные соответствующих социологических исследований. В таком случае можно составить с большой долей вероятности прогнозы возможных актов насилия и использовать их для виктимологической профилактики насильственной преступности. Например, учитывая, что азиатские женщины могут быть более уязвимы в случае занятости на производстве, и то, что они в основном подвергаются стихийному насилию, имеют самую высокую пропорцию инцидентов в общественных местах, совершенных трезвыми незнакомцами, с оружием или группой, можно предположить, что преступление скорее всего произойдет в течение их обычного движения к месту работы и от него. Поэтому в местах компактного проживания и работы иммигрантов из азиатских стран было признано целесообразным усилить уличное патрулирование в утренние и вечерние часы.

В целом нужно признать, что такого рода комплексные исследования могут составить предпосылку для построения эффективной модели виктимности представителей этнических меньшинств, с учетом особенностей их рисков и защитных факторов, различных культурных контекстов, особенностей гендерного характера. При этом следует учитывать, что не только негативное отношение к этническим меньшинствам остального населения делает их повышенно виктимными, но и сам факт совместного проживания социальных групп, для которых характерны различные традиции, формирующие образ жизни и стереотипы поведения. Мотивация поведения, тип реакции на действия окружающих, даже представление о вежливости могут стать фактором дополнительной виктимизации. X. Уаглис рассказывает о случае, когда таксист, выходец из Нигерии, был подвергнут насилию только потому, что его манера говорить, опустив глаза в землю, воспринималась как невежливая. В то время как для его народа это было, наоборот, способом показать социальную дистанцию, существующую между ним и говорящим, и выразить свое уважение.

Сказанное значимо прежде всего в отношении групп мигрантов. По мере интеграции их в общество (особенно на протяжении нескольких поколений) действие «фактора образа жизни» на процесс виктимизации постепенно снижается, что, однако, отнюдь не вызывает автоматического снижения виктимизирующего потенциала несовместимости культур (как кажущейся, так и действительно имеющей место).

Очевидно, что опыт криминологического исследования этнокультурных факторов виктимизации различных социальных статусов, предпринятый американскими криминологами, становится особенно актуальным в условиях глобализации, когда массовая миграция, мультикультурализм и систематическое межнациональное взаимодействие в той или иной мере становятся характерными для большинства экономически развитых стран.

Негативное отношение к мигрантам, усилившееся вследствие интенсификации этих процессов в последние десятилетия, выполняет роль катализатора негативного отношения к представителям коренных этнических групп. В итоге в Нью-Йорке в 1998 г. 30% всех инцидентов, связанных с насилием против национальных меньшинств, были совершены против негров, не являющихся мигрантами в первом поколении. Другие 30% были совершены против евреев. В Лос-Анджелесе в том же году большинство расовых инцидентов было направлено против негров, более чем 90% преступлений на почве религиозной ненависти — против евреев. В последнем случае, однако, следует признать воздействие сложного комплекса фактором виктимизации, на фоне которых указанный выше не представляется определяющим⁵См.: Нутрихин Р.В. К вопросу о массовой виктмности еврейского этноса // Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. Ставрополь, 2002. С 157-161..

В целом выделяются следующие особенности жертв преступлений, совершаемых на почве расовой или религиозной ненависти, на почве негативного отношения к другой культуре или, повторяя выражение Ю. Хабермаса, к «другому». Эти преступления имеют тенденцию быть совершенными многократными обидчиками в отношении незнакомых лиц, которые имеют четко выраженную принадлежность к той или иной этической, религиозной и т.п. группе. Они обычно совершаются в местах, хорошо знакомых жертве, которая с высокой далей вероятности будет испытывать после инцидента опасение повторного нападения. Жертвы насилия будут в большей степени и в течение более длительного периода времени переживать последствия насилия, возможны более глубокие психологические травмы, чем для жертв аналогичных преступлений, не связанных с культурологическими факторами.

В виктимологических исследованиях обращается внимание на негативное отношение к представителям этнических меньшинств, которое нередко проявляется полицейскими. Так, например, в обзоре полицейской практики в штате Огайо за 1994 г. почти половина всех чернокожих респондентов сообщила, что они подвергались несправедливому задержанию и насилию со стороны полиции, по сравнению только с 9% белых респондентов ответчиков. Большинство американцев, независимо от расово-этнического происхождения, полагает, что полицейское насилие в отношении мигрантов и этнических меньшинств составляет существенную социальную проблему. Согласно опросам Гэллапа, увидевшим свет в 1999 г., более чем половина американцев (59%) полагает, что полиция «активно практиковала расовые преследования»; при этом 81% высказался неодобрительно относительно этой практики. 6% белых и 42% чернокожих респондентов отвечали, что они были остановлены полицией из-за их расовой принадлежности.

При этом сам факт столкновения с полицией часто является даже менее травмирующим для жертвы, чем его напряженное ожидание». Полому чернокожие и испаноговорящие водители часто вносят изменения в свои маршруты исключительно для того, чтобы избежать такого опыта. Они избегают посещать те места, в которых, как они полагают, будут выглядеть для полиции подозрительными. Некоторые респонденты сообщили, что они не покупают дорогие автомобили, которые привлекают внимание полицейских и увеличивают вероятность того, что их владельцы будут остановлены и в дальнейшем подвергнутся незаконному насилию со стороны полицейских.

Подобного рода негативное отношение полицейских и представителей этнических меньшинств друг к другу, которое, как мы видим, имеет достаточно широкое распространение в Северной Америке, без сомнения, способствует дополнительной виктимизации последних. Мигранты, чернокожие, испаноговорящие и прочие жертвы преступлений нередко опасаются обращаться с заявлениями в полицию, опасаясь подвергнуться дополнительному насилию со стороны ее сотрудников. Так, один из представителей американской этнической группы азиатского происхождения заявил, что многие жертвы криминальных посягательств будут скорее говорить с репортером этнической газеты землячества, чем с сотрудником полиции. Причины указывались тройные: репортер говорил на языке жертвы, он был хорошо известен национальному сообществу и в этом человеке не видели потенциальной угрозы.

В целом расизм, ксенофобия, нетерпимость продолжают оставаться значимой проблемой для современного общества. В том числе и проблемой криминологического порядка поскольку ксенофобия нередко оборачивается насилием по отношению к этническим меньшинствам. Ее главной особенностью в эпоху глобализации является «опосредствование культурой»: представитель этнического меньшинства вызывает ненависть уже не просто как «чужой», а как носитель чуждой культуры — как «другой». Вместе с тем до настоящего времени нерешенной остается проблема учета особенностей культуры как преступников, так и жертв в уголовном процессе, в судопроизводстве, в практике индивидуальной профилактики правонарушений. В зарубежной виктимологии проблема насилия над этническими меньшинствами как представителями иной культуры корреспондирует изучению вопросов повышенной виктимности сексуальных меньшинств как носителей специфической субкультуры, так и вследствие особенностей их поведения, существующих предрассудков и фобий и т.п.

Однако здесь отмечается преобладание противоположной тенденции — возрастания степени толерантности в обществе, которая также характерна для глобализирующегося общества. В связи с этим в последнее десятилетие можно отметить определенное снижение степени виктимности социальных групп, традиционно считавшихся высоковиктимными. На это указывают западные виктимологии в своих работах, посвященных проблемам сексуальных меньшинств. При этом обращается внимание на близость виктимологических параметров представителей мужского и женского гомосексуализма.

В XX в. в западном обществе все более утверждается мнение о том, что гомосексуальное поведение следует рассматривать как альтернативный сексуальный образ жизни, а не как ненормативное поведение, а потому социальным императивом является толерантное отношение к гомосексуалистам. Однако это мнение отнюдь не принято всеми членами общества. Многие продолжают трактовать гомосексуализм как неестественное сексуальное поведение. При этом негативное отношение зачастую имеет ярко выраженную эмоциональную окраску, способствующую формированию установки на агрессивное поведение вплоть до его криминальных форм. В итоге криминологи вынуждены констатировать более высокий уровень насилия в отношении гомосексуалистов по сравнению со среднем уровнем в отношении населения. Кроме того, открытие и распространение СПИДа с его высокой смертностью затронуло гомосексуальные группы особенно сильно, что вызвало к ним дополнительное опасение, ненависть и дискриминацию.

Исследования, проводившиеся с 1984 по 1992 г. в Бостоне, Чикаго, Детройте, Миннеаполисе, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, показали, что более 30% всех насильственных преступлений, направленных против гомосексуалистов, совершали группы, состоящие из двух или больше преступников, объединенных негативным отношением к гомосексуалистам. 43% инцидентов включали физическое насилие. Был высок уровень нанесения ранений: только 37% жертв могли убежать, не получив ранений, 28% получали незначительные повреждения, 16% жертв нуждались в амбулаторном лечении, 17% — в стационарном лечении и 3% жертв получали раны, несовместимые с жизнью.

Гомосексуалисты оказываются и более уязвимыми в отношении семейного насилия. Имеются в виду так называемые нетрадиционные семьи, среди которых стать же распространено взаимное насилие, как и в семьях гетеросексуалов. Разница заключается лишь в том, что первые гораздо реже обращаются в полицию и прибегают к защите правоохранительных органов, полагая, что в полиции и в системе юстиции распространено негативное отношение к гомосексуальным бракам.

Вместе с тем, хотя уровень виктимности гомосексуалистов признается исключительно высоким, многие криминологи отмечают наметившуюся в последнее десятилетие в западном обществе устойчивую тенденцию к снижению насилия против сексуальных меньшинств. Это можно объяснить прежде всего возрастанием степени толерантности в обществе, распространением информации, способствующей формированию положительного имиджа сексуальных меньшинств, возможно, и канализацией агрессии по отношению к национальным меньшинствам и мигрантам.

Подводя общий итог результатам исследования, представленного в данной главе, можно сказать, что факторы изменения параметров виктимности отдельных социальных страт и групп населения в современных условиях напрямую связаны с глобализацией, с криминогенными и виктимогенными обстоятельствами, сопровождающими ее процессы. Изменение культурной среды воспроизводства большинства страт, процессы миграции, формирование транснациональной системы стратификации («параллельной» по отношению к традиционной), характерное для глобализации изменение культурологических параметров социальной среды — все это может усилить или, наоборот, снизить уровень виктимизации социального статуса. Степень влияния факторов, связанных с глобализацией, на виктимность социальных групп и статусов будет напрямую зависеть от того, являются ли доминирующими для ее представителей в процессе виктимизации социальные или же внесоциальные факторы, зависли ли виктимность в большей степени от образа жизни потенциальной жертвы или же от отношения к ней представителей других социальных страт.

Как было установлено в данной главе, и в глобализирующемся постиндустриальном, и в архаическом, и в любом другом обществе существует группа лиц, которые виктимны уже по самой своей природе. Это — женщины, дети, инвалиды, престарелые граждане и др. Сведения об их виктимизации и о проценте этих высоковиктимных статусов в каждом социальном слое должны составлять основной элемент общей виктимологической характеристики общества.

Такого рода подход может составить методологический фундамент для статистического сравнительного анализа виктимности социальных групп различных регионов, поскольку в совокупности лабильных параметров виктимности, обусловленных постоянной изменчивостью социальных процессов, будут заложены некоторые общеконстантные величины. Константность их виктимности обусловлена тем, что за основу выделения данного статуса берутся не социальные, а естественные характеристики: пол, возраст, состояние организма. Они внесоциальны, а потому неизменны относительно движения социума. Другая открывающаяся здесь возможность методологического характера связана с перспективой экстраполяции данных исследования виктимности социальных статусов и страт в одном регионе (стране) на социум другого региона, в том числе и при существенно различающихся социальных параметрах.

Таким образом, указанная схема криминогенной виктимности социальных страт должна быть основана на принципе концептообразующей базисности данных о константной виктимности традиционно уязвимых групп населения. Введение в эту схему переменных показателей должно корреспондировать информации о характере и степени виктимизации страт с лабильной виктимностью. При этом показатели о миграции населения, виктимности и криминализированности мигрантов, характере и степени их взаимодействия с основными стратами общества-рецепиента и включенности в их структуры должны находиться под особым вниманием исследователя. К такому выводу нас подводит знакомство с материалами из зарубежных и отечественных источников.

Вместе с тем существующий на сегодняшний день уровень прикладных исследований виктимологической направленности в Российской Федерации, подготовка российских ученых (не говоря уже о практиках) по вопросам теории и эмпирии социальной виктимологии, степень сотрудничества с зарубежными исследовательскими центрами, фондами, всеми заинтересованными субъектами научно обоснованной виктимологической профилактики — все это совершенно не соответствуют уровню задач, выдвигаемых практикой.

Поэтому сравнительный анализ взаимосвязанных процессов социальной стратификации и виктимизации населения в России и на Западе может иметь статус лишь предварительной гипотезы, трансформация которой в развернутую виктимологическую теорию возможна лишь вследствие:

инвентаризации имеющегося на сегодняшний день теоретического и эмпирического материала
его научного обобщения на том уровне, который допускает состояние разработанности темы в России и на Западе;
определения комплекса целей и оптимальной методологии прикладного социолого-виктимологического исследования виктимности социальных групп и статусов в России с учетом возможностей сопоставления с аналогичными индикаторами и данными в других странах;
организации соответствующих эмпирических исследований в России силами отечественных и зарубежных криминологов, его научное обобщение, последующий мониторинг наиболее виктимных групп;
разработки комплекса рекомендаций и программы практических мероприятий по виктимологической профилактике преступности и девиктимизации населения страны;
осуществления с учетом возможностей научно обоснованной экстраполяции модели виктимизации населения в странах Запада на российский социум, прогнозирования тенденций криминализации и виктимизации различных социальных групп в России. Очевидно, что концептуализации научной гипотезы в таком случае будет осуществляться в тесном взаимодействии с практикой, результаты исследования теоретического и эмпирического уровня будут взаимно корректироваться, результат будет одновременно фиксироваться в разработке детально обоснованной научной теории и реализации системы практических мероприятий профилактического характера.

Восполнить пробелы, имеющиеся на сегодняшний день в рамках поставленных первой и второй задачи, мы рассчитывали в данной работе. Третья и четвертая задачи под силу специально сформированному временному научному коллективу. Пятую и шестую задачи возможно решить только при условии привлечения к выполнению данной программы широких слоев как теоретиков, так и практиков в области виктимологии.

Проблемы ускорения процессов криминогенной виктимизации населения — общие и для России, и для стран Запада. Более того, глобализация несет в себе предпосылки выравнивая социальных условий, а значит, и унификации опыта девиктимизации общества, социального слоя, личности, накопленного в высокоразвитых странах. Результаты обобщения эмпирических исследований виктимности социальных групп и разработки путей их девиктимизации, предпринятой западными криминологами, могут быть в полной мере востребованы и в нашей стране, если их адаптировать к социальным условиям, традициям работы правоохранительных органов и к практике законотворчества.

В первой главе настоящей работы поднимался вопрос об усилении общего виктимизационного фона общества в условиях глобализации, связанного как с появлением новых возможностей развития преступности, так и с формированием параметров «общества риска» (Гидденс). Самым мощным катализатором этого процесса и вместе с тем фактором прямого действия в отношении виктимизации общества как целого, всего населения большинства государств мира является международный терроризм. Поэтому, ставя вопрос о социальных условиях и механизмах виктимизации социума, вопрос о международном терроризме и его виктимогенном потенциале нельзя обойти стороной.