Социальная стратификация как объект криминолого-виктимологического исследования
В современной науке об обществе одним из базовых понятий, призванных конкретизировать представления об особенностях образования, существенных характеристиках социальных групп и общностей, о динамике связей между ними, на протяжении длительного ряда лет является понятие социальной стратификации1См.: Крюков И.Р. Философские аспекты теорий социальной стратификации в США. Автореф. дис.... канд. филос. наук. Казань, 1973.. Обычно под социальной стратификацией понимается совокупность различных социальных общностей, занимающих неравное наложение по отношению друг к другу относительно социально значимых признаков и группирующихся в иерархически расположенные группы2Социальная стратификация российского общества. М., 2002. С. 5—6.. Каждая страта состоит из многих лиц, которые обладают общими отличительными признаками и как носители этого признака получают какой-либо статус в обществе, подтверждающийся в отношениях с другими стратами. Понятие “статус” включает в себя жизненный уровень, шансы и риски, а также привилегии и дискриминацию, ранг и социальный авторитет. Статус группы описывается различными характеристиками: престижем профессии, служебным и экономическим наложением группы, гендерными, возрастными особенностями, особенностями, связанные с миграцией и т.п.3Cp.. Ставропольский Ю.В. Стратификационный анализ объектов государственного управления: Автореф. дис.... канд. социол, наук. Саратов. 1998. С 7. Угроза стабильности и криминального посягательства составляет существенный аспект статуса страты4Современные концепции статусных характеристик социальных страт см.: Саблина С.Г Статусные рассогласования: Методология анализа и практика исследований. Новосибирск. 2002.. В этом смысле каждая социальная страта имеет определенную степень виктимности, связанную с характерными именно для нее параметрами.
Изменение виктимности социальных статусов, групп, страт, классов представляет собой морфогенетический социальный процесс. Как известно, в соответствии с оценкой конечных результатов социальных процессов принято различать морфогенетические процессы и процессы простой трансмутации5Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.. Социатьные процессы, имеющие результатом морфогенетическую трансформацию структуры общества, отражают глубинные изменения в обществе, носящие, как правило, комплексный характер. В 1990-е годы для обозначения комплекса таких изменений стаю принято употреблять понятие глобализации. Именно с процессами глобализации связываются тектонические сдвиги в социальной структуре, так или иначе затрагивающие, а нередко и кардинальным образом изменяющие параметры социальных статусов, включая и те, которые связаны с характеристиками их виктимности.
В самом общем виде под глобализацией следует понимать всестороннее сближение и интеграцию всех стран мира в технологической, информационно-культурной, экономической и политической сферах. Хотя сам термин «глобализация» является относительно новым, данное явление имеет свою историю. Тенденция к интеграции и сближению между государствами существовала всегда, но наиболее радикально эта тенденция проявилась в двух исторических периодах. Первый раз — в середине XIX в. до начала Первой мировой войны, и второй раз — в 90-е годы XX столетия. Согласно существующим оценкам на современном этапе глобализация реализуется в соответствии с неолиберальными социально-экономическими принципами, что неизбежно ведет к нарастанию разрыва между бедными и богатыми странами, усиливает социальную дифференциацию, существенно трансформирует стратификационные процессы во всем мире. При этом несоответствие «общей глобальной» и единично- традиционной матриц развития является источником многих проблем новейшего времени, включая терроризм, экстремизм, национально-культурные фобии, различные формы закрытости и нетерпимости6Каракулян Э.А. Идея субсидиарности в истории правовых учений; личность, общество, государство (теоретико-правовой анализ): Автореф. дис.... канд. юрид. наук. Н. Новгород. 2004. С. 4.. что, без сомнения, имеет результатом ускоренный рост, хотя и в различной степени, криминальной уязвимости самых различных социальных групп, а также общества в целом.
Глобализация представляет собой объективный, комплексный и универсальный процесс, который охватывает все без исключения мировое сообщество, всю биосферу и ноосферу. Каким-либо образом регулировать его, минимизируя негативные тенденции и их последствия, можно только совместными усилиями правительств государств и негосударственных субъектов международной деятельности, в первую очередь различных международных организаций. Глобализация — крайне противоречивый и многоаспектный процесс. При всем многообразии существующих оценок7Анализ существующих оценок см.: Иванов Н. П. Глобализация и проблемы социально-экономического развития России. М. 2002. С. 4-5. значительное число экспертов, теоретиков, политиков, простых граждан солидаризуется с выводом о том, что в глобализации побочные негативные последствия куда более весомы, чем позитивные влияния. Среди главных негативных следствий называют сокращение занятости, кризис среднего класса криминализацию неимущих, рост сверхдоходов при 10% полностью обездоленных людей8Мотрашилова Н.В. Идеи единой Европы // Вопросы философии. 2004. № 12. С. 8. Ср.: Маркарян Э.С. Мировые институты и стратегические императивы выживания-развития. Ереван. 2003.. Ряд видных социологов считает, что в условиях глобализации транснациональная экономика порождает такие изменения, которые приведут к уничтожению современных экономических, политических и институционализированных социальных отношений еще до того, как возникнут новые, и тогда вместо мирового порядка наступит хаос. Глобализация характеризуется таким взаимодействием внутренних и внешних факторов, таким переплетением внутринациональных и наднациональных отношений и институтов, благодаря которым осуществляется «перетекание» экономической, политической и социальной активности через национальные границы, взаимопроникновение явлений, процессов, решений в одной части мира и явлений и процессов, возникающих в других частях мира. Отсюда — усложнение и интенсификация взаимовлияний и связей государств друг с другом и с национальными и наднациональными общностями и институтами, образующими современный мир, равно как и связей между последними, сближение национальных, локальных, региональных и глобальных факторов и процессов. Все это, по мнению ряда влиятельных социологов, порождает тенденцию к преобразованию современных социально-политических структур (как и на уровне внутригосударственном, так и на мировом уровне) в так называемое общество-сеть. Таким образом, глобализация — это не линейный процесс, а диалектический комплекс, включающий в себя противоположным образом направленные процессы. С одной стороны, глобализация ведет к развитию транснациональных форм социальных практик. С другой стороны, в то самое время, когда социальные отношения обретают глобальную протяженность, мы наблюдаем растущую потребность в локальной автономии и региональной культурной идентичности. Ослабление националистических чувств, связанных с классическими формами нации-государства, сочетается с возрождением локального национализма. Глобализационные системные процессы ведут к появлению никогда ранее не существовавших популяций (расово-этнических, культурно-цивилизационных групп и т.п.), к изменению стратификационной структуры человечества в зависимости от роли разных его страт по отношению к общему глобализационному процессу, в трансляции образа и стиля жизни на планетарном уровне и вызванных этим изменениях в области криминализации и виктимизации населения9Галецкий В.Ф. Демографические проблемы глобализации: Автореф. дис.... канд. эконом, наук. М., 2001. С. 3..
Формирующееся в эпоху глобализации общество часто называют информационным. В этом смысле информационная деятельность выступает носителем конкретного способа взаимодействия человека с миром, вещами, с другими людьми или даже комбинацией таких способов, «записанных» в человеческих способностях, знаниях, умениях. Именно этот план деятельности обеспечивает ее качественную реализацию как на уровне производства, так и на уровне потребления, как во взаимодействиях между людьми, так и в отношении человека с вещами. Носителями, выразителями и творцами социального качества оказываются не вещи, не анонимные структуры, а сами люди и постольку, поскольку они действуют именно как субъекты.
В этих условиях обостренно актуальной становится проблема обеспечения взаимопонимания, коммуникации, политического и морального сосуществования носителей разного смыслового и ценностного содержания сознания. Это вопрос конкретных технологий и методик организации социальной деятельности: познавательной, политической, коммуникативной, когда главным вопросом становится вопрос о балансе между конкурирующими волями, системе защиты от самозванства и насилия, признании за каждым права на свободу воли10Тульчинский Г.Л. Проблема либерализма и эффективная социальная технология // Вопросы философии. 2001. № I. С. 6..
Суть этого состоит в собственном выборе индивидом модели поведения — выборе между разными социальными образцами. Именно эта способность к выбору и образует необходимую психологическую предпосылку отказа от традиции. Объясняя возникновение этой предпосылки, стоит учесть мнение ряда исследователей, приписывающих глобализации далеко идущее деструктивное воздействие на первичные социальные связи людей, усиление конфликтогенности социальных взаимоотношений и как следствие — возрастание степени виктимогенности личности и отдельных социальных статусов.
Хотя, как нам представляется, в ослаблении, разрушении, возрастающем динамизме и нестабильности социальных связей «виновата» далеко не только глобализация и даже главным образом не она, ни реальность данного процесса ни его глобальный характер не вызывают сомнений. Так же как то, что, не представляя собой специфическое порождение глобализации, этот процесс носит глобальный характер. Ряд исследователей считают, что главным социальным, социально-психологическим, а также, возможно, и культурным последствием является возрастающая индивидуализация современных обществ11Дилигенский Г.Г. Глобализация в человеческом измерении // Глобализация в социально-философском измерении: Сб. мат, конф. СПб.. 2003. С. 5.. Как нам представляется, именно с процессами, в той или иной форме маркируемыми этим понятием, в значительной мере связано возрастание степени виктимности личности, социальной группы, общества в условиях глобализации.
Для современного общества характерно прогрессирующее ослабление связей личности с определенной социальной средой или группой, вес менее способной снабжать ее четкой и ясной системой норм, ценностей, стандартов поведения. Глобализация не является непосредственной причиной деструкции социальных процессов: ее стимулируют возрастающая подвижность и неустойчивость социально-групповой структуры общества и его нормативно-ценностных систем, быстрота культурных сдвигов, рост социальной, профессиональной, географической мобильности людей, новые индивидуализированные виды трудовой деятельности. Однако глобализация в значительной мере подталкивает этот процесс: умножая объем функциональных социальных связей индивида, часто анонимных и быстро преходящих, она тем самым ослабляет значимость для него связей, устойчивость которых опосредована процессами регулярного социального взаимодействия, связей, обладающих насыщенным ценностно-духовным и эмоциональным содержанием. В результате личность лишается той реальной защищенности, которую может обеспечить ее глубокое включение в систему социума, в ее структуры и подструктуры. Соответственно возрастает уровень ее криминальной уязвимости.
По понятным причинам эти процессы прогрессируют значительно быстрее и полнее в индустриально развитых, урбанизированных обществах, чем в тех обществах (главным образом афроазиатских), где большое значение сохраняют традиционные социально-групповые структуры и соответствующие им типы общественного сознания. Однако они затрагивают и наименее развитые, и «бедные» общества, где ее стимулирует дестабилизация социально-экономического статуса массовых групп населения. Если значительная часть людей в этих обществах занята в неформальной экономике, живет за счет нестабильных случайных заработков, это часто значит, что они вынуждены выживать индивидуально, что каждый из таких людей может рассчитывать лишь на свою собственную удачу или находчивость, что он лишен защиты или поддержки каких-либо институционализированных социальных систем или групп и теряет культурно-психологическую связь с этими группами.
Развитие общества в современных условиях осуществляется неравномерно: экономический, технологический и другие виды прогресса неизбежно приводят к такому состоянию, когда общественные преобразования совершаются чрезвычайно быстро, привычные нормы права и морали устаревают, а конфликтующие интересы различных индивидов не успевают прийти в равновесие. На пересечении ослабевающего влияния принятых в данном обществе норм-регуляторов и возрастающей значимости для индивидов их личностных, нередко конфликтующих с другими индивидами интересов и возникает конфликтное взаимодействие, включая и его криминальные варианты.
Отличительной чертой межличностных отношений на пути к постиндустриальному обществу является их временность. Многие исследователи отмечают фрагментарную структуру урбанистических отношений. Отношения людей становятся все более ограниченными, при этом каждая сторона несет ответственность за безопасность связей, которые влекут за собой общепринятые формы поведения и коммуникаций. Сегодня большое число работ посвящено отчуждению, возникшему из-за фрагментарности отношений в постиндустриальном обществе. Однако некоторые авторы отмечают, что в урбанистической среде попытка общения со всеми может привести только к саморазрушению и эмоциональной пустоте. Снижение продолжительности человеческих отношений, вероятно, является следствием увеличения числа этих отношений.
Возрастанию «критической массы» виктимности в социуме способствуют и негативные тенденции развития личности, инициированные постиндустриальным обществом. Девальвация нравственно-правовых ценностей, потеря связей с социальными и родовыми традициями, функционализация межличностных отношений — все это в конечном счете имеет результатом такое изменение стиля жизни, которое повышает степень криминальной уязвимости личности, лишает ее устойчивых ориентиров в изменяющимся мире, делает неразборчивой в выборе социальных связей и стратегий поведения в обществе. Многие исследователи считают, что в настоящее время очень трудно говорить о внутреннем мире человека, который постепенно беднеет. Человека мало интересует соприкосновение с внутренними мирами других людей, с большим вниманием он относится к практическим выгодам, которые могут быть извлечены из общения с людьми, занимающими более высокое положение в обществе. Самовыражение сводится к каким-то особенным способам достижения успеха или демонстрации своих возможностей. И тем более у современного человека практически не возникает желание открыть себя другим людям, чтобы не предоставлять им возможность для дополнительного влияния, нередко имеющего криминальный характер. Поэтому можно говорить об ограниченности интерсубъектного поведения, критерием которого являются искренность, правдивость, открытость.
Виктимизации личности способствует и такая тенденция глобализационных процессов, как потеря личностной идентичности, что провоцирует процессы десоциализации личности, деградацию системы социальных связей и как следствие — склонность личности к антиобщественому поведению, что резко усиливает степень ее уязвимости. Как известно, личностная идентичность формируется и утверждается на основе идентичности социальной: лишь осознав свое «мы», свою общность с той или иной группой, человек может выделить себя из этой общности в качестве автономного «я», индивид становится личностью в процессе реализации своих отношений с другими людьми. Авторы, утверждающие, что глобализация создаст угрозу человеческой идентичности или по меньшей мере резко меняет условия ее формирования, ссылаются на целый ряд порожденных ею феноменов.
Во-первых, глобализация приводит к тому, что общественные, макросоциальные отношения людей выходят за рамки национально-государственных общностей, приобретают транснациональный характер. Значение этого сдвига велико: ведь традиционно большой человеческой общностью, членом которой ощущал себя человек, так сказать, социальным пространством, в котором замыкались его связи с обществом, во всяком случае в эпоху модерна, была страна, нация, государство. Глобализация подтачивает эту идентификацию. Как пишет, например, У. Бек, «вместе с глобализацией во всех ее сферах возникает не только новое многообразие связей между государством и обществом; куда в большей мере рушится структура основных принципов, на которых до сих пор организовывались и жили общества и государства, представляя собой территориальные, отграниченные друг от друга единства. Образуются новые силовые и конкурентные соотношения, конфликты и пересечения между национально-государственными единствами и акторами, с одной стороны, и транснациональными акторами, идентичностями, социальными пространствами, ситуациями и процессами — с другой»12 Бек У. Собственная жизнь в развязанном мире: индивидуализация, глобализация и политика // Проблемы теоретической социологии. Выл. 4. СПб., 2003. С. 212..
Во-вторых, идентичность разрушают связанные с глобализацией процессы, происходящие в сфере культуры. Ведь идентичность человека с определенной общностью реализуется прежде всего через интериоризацию им представлений, норм, ценностей, образцов поведения, образующих ее культуру. Исторически сложившиеся культуры национальных и социальных общностей представляют собой главный источник, из которого личность черпает жизненные смыслы, образующие основу ее самосознания, выстраивающие иерархию ее ценностей и норм, духовное содержание ее бытия. Человеку, утратившему свои культурные корни, грозит психологическая дезориентация, утрата внутренних правил, регулирующих и упорядочивающих его стремления и цели, что делает его более уязвимым относительно криминальных посягательств.
Глобализация социальных связей людей выводит их за пределы определенного культурного ареала, коммуницирует им эталоны других культур. Сферы потребления, досуга и развлечений, так называемая массовая культура приобретают во всем мире все более гомогенный характер, мало отличаются по своему «наполнению» в обществах, принадлежащих к различным цивилизациям. Эти аспекты глобализации имеют наиболее очевидный, повседневно наблюдаемый характер и создают почву для теории универсальной вестернизации мира, для таких метафорических понятий, как «макдональдизация». Менее бросаются в глаза, но не менее значимы явления культурной глобализации в сферах производства, бизнеса, образования; мощный толчок развитию наднациональных культурных общностей дал Интернет.
Группы, непосредственно втянутые в процесс глобализации, как элитарные, так и массовые, например мигранты, становятся носителями не какой-либо одной, а двух или еще большего числа культур. В то же время некоторые авторы считают возможным говорить о формировании новой глобальной культуры или даже культур, имея, очевидно, в виду именно те эталоны культуры, которые наиболее интенсивно распространяются по всему миру. Другие утверждают, что идея «глобальной культуры» выражает сегодня скорее утопический проект, чем какую-либо реальность. «Мир конкурирующих культур, стремящихся улучшить свой относительный статус и расширить свои культурные ресурсы, — пишет, например. Э. Смит, — не создает значительной базы для реализации глобальных проектов, несмотря на наличие технических и лингвистических инфраструктурных возможностей»13Smith A. Towards a global Culture? // Global Culture: Nationalization and Modernity. P. 188..
В современном обществе не создается предпосылок для обогащения духовного мира (отсутствие мотива роста), поскольку это мало способствует практической деятельности, а люди, обладающие богатым внутренним миром, эмоциональные и неординарные, находятся в конфликте с обществом: они не способны принять унифицированные ценности и нормы, а общество соответственно исключает их из числа своих участников, обрекая на одиночество и на неудовлетворенность таких значимых потребностей, как социальная включенность и признание. Такого рода деформация личности и ее социальных отношений фиксируется массовым и индивидуальным сознанием как чувство постоянной тревоги и ощущение опасности. Обращение к этой теме стало характерно для виктимологов, ориентирующихся на социальную критическую теорию14Прежде всего речь идет о концепции Э. Гидденса, в которой вскрывается этот внутренний пласт социального бытия и социального самосознания личности. Хотя здесь мы в целом выходим за пределы представлений о криминальной угрозе и криминальной виктимизации, которые следует оценивать скорее как частный случай рассматриваемых проблем, данная концепция представляется актуальной для темы нашего исследования. См.: Гидденс Э. Социология. М., 1999; Современная западная социология: Классические традиции и поиски новой парадигмы. М„ 1990; Современные социологические теории общества (Э. Гидденс, Ю. Хабермас). М., 1996; Фурс В.Н. Контуры современной критической теории. Минск: Изд. БГУ. 2002..
Одним из важнейших последствий глобализации является громадное расширение и интенсификация связей людей, принадлежащих к разным культурам, национальным общностям, цивилизациям. В то же время она часто придаст этим связям обезличенный, чисто функциональный характер. Примером могут служить производственные цепочки, объединяющие предприятия, расположенные в разных странах и на разных континентах, причем наиболее простые операции по изготовлению, например, какой-либо детали автомобиля могут выполняться на Филиппинах или на Тайване, а наиболее сложный и квалифицированный труд в США или Германии.
Современные средства коммуникации, такие как Интернет или спутниковое телевидение, делают возможными повседневные контакты индивида с любым другим индивидом, живущим на планете, с любой, самой отдаленной от него социально-культурной средой. В принципе это создаст возможности для формирования человеческих общностей, не разделенных национально-этническими и культурными перегородками, способных к объединению вокруг крупных, планетарного масштаба целей. Однако в сегодняшней практике скорее происходит вытеснение традиционных групповых связей, предполагающих ту или иную степень солидарности и взаимного сочувствия, функциональными информационными связями, часто сопряженными с взаимным психологическим отчуждением людей15Скородумова О.Б. Интернет и его основные социокультурные функции // Философия и общество. 2004. № 1. С. 35..
Наблюдающийся в эпоху глобализации рост культурного и социально-психологического многообразия — отнюдь не гармоничный процесс. За ним кроется глобальный феномен дестабилизации отношений между личностью и социумом, кризиса социальной идентичности человека, что должно оцениваться как основная предпосылка виктимизации личности. Глобализирующийся мир одновременно вовлекает человека во множество новых информационно-познавательных и практических взаимодействий и превращает цели, смысл этих взаимодействий в нечто относительное, ситуационное, преходящее, лишенное того нравственно-правового ценностного содержания, которое только и способно формировать устойчивые человеческие общности, устойчивую структуру личности, обеспечивая ее правовую саморегуляцию (которая может трактоваться как фактор девиктимизации личности). Происходит своего рода деаксиологизация сознания личности, размывание граней между ценностями и анти ценностями. В этих условиях личность оказывается способной к действиями, выводящим ее за рамки законности и тем самым также повышающим степень виктимности.
Вовлекаясь в глобальные функциональные связи и взаимозависимости, современные общества одновременно все белее фрагментируются изнутри, все более мельчают или вовсе исчезают макросоциальные ансамбли, способные объединять людей общими жизненными смыслами. Все эти разнородные явления обнаруживают проблему, которую обостряет, но пока не решает глобализация, — проблему неадекватности существующих форм институциональной социальности, ее нормативно-ценностной основы меняющемуся статусу индивида, тем возрастающим требованиям к его самостоятельности и ответственности, которые предъявляет современная жизнь. С этой проблемой неадекватности форм институциональности динамике социума перекрещиваются столь отчетливо намечающиеся сегодня тенденции в изменениях системы стратификации общества.
Сегодня в рамках развитых обществ Запада нарастает новое социальное противоречие, гораздо более опасное и несущее в себе большие угрозы для обществ и личности, нежели известные ранее. С одной стороны, часть граждан, добившихся высокого уровня благосостояния, получивших хорошее образование, нашедших свое место в наиболее высоко технологичных секторах материального производства и сферы услуг, все более сосредоточивается на целях собственного внутреннего интеллектуального роста Р. Ингсльхарт и его последователи называют носителей подобной ценностной ориентации постматериалистами. С другой стороны, им противостоит часть населения, сосредоточенного на удовлетворении своих материальных потребностей в жестких конкурентных условиях, не рассматривающих образование и собственное саморазвитие как высшую ценность и занятого главным образом в отраслях массового производства, не требующих творческих способностей.
Следует обратить внимание на два важных обстоятельства. Во-первых, обе эти группы оказываются все белее изолированными друг от друга. Важнейшим фактором социальной стратификации становится сегодня образование; информационный продукт недостаточно купить, его необходимо уметь использовать, а это умение не приобретается за деньги, как ранее приобретались права собственности. Западные исследователи уже несколько десятилетий назад пришли к пониманию того, это постматериалистические ценности закладываются с детства и формируются в ходе интеграционного диалога; именно поэтому взаимный обмен между представителями двух новых классов постэкономического общества — класса носителей знаний (knowledge-class) и работниками, в конечном счете занятыми в производстве потребительских благ (consumption workers), будет становиться все менее интенсивным. «Общество делится на узкую группу лиц, имеющих необходимые знания, информацию, место в системе и социально-политические инструменты для контроля и принятия решений, и на огромное большинство людей, не имеющих ни знаний, ни информации, ни социально-политических механизмов для влияния на систему и контроля за ее развитием, реально способных лишь исполнять решения, доведенные до них сверху в виде стандарта»16Кризис форм социальной интеграции, контроля и управления в эпоху глобализации. Вып. 4 (16), М., 2002. С. 23..
Во-вторых, в условиях, когда информация и знания оказываются основным ресурсом современного производства, уникальные способности высококвалифицированных специалистов делают предпринимателей все более зависимыми от них, нежели наемные работники были зависимы от представителей традиционного капиталистического класса. Представители класса носителей знания, сколь бы постматериалистически они ни были мотивированы, будут с каждым новым десятилетием перераспределять в свою пользу все большую часть общественного богатства. Напротив, граждане, занятые в массовых производствах и не обладающие исключительными талантами, столкнутся с необходимостью еще более жесткой конкуренции за рабочие места и достойную заработную плату. Вся современная статистика подтверждает этот факт: с середины 1970-х годов, когда на Запале были заложены основы постиндустриального порядка, реальная заработная плата рабочих средней квалификации фактически не увеличивается, тогда как доходы высококвалифицированных работников, индивидуально занятых программистов, дизайнеров, ученых, не говоря уже о менеджерах и управляющих, постоянно растут17Иноземцев В.Л. Расколотая цивилизация. М., 1999. С. 181..
В эпоху глобализации знание становится важнейшим фактором не только технологического прогресса, но также общественной стратификации и социального самоопределения. В связи с этим важнейшей проблемой становится сбалансированность развития самих постиндустриальных обществ. На протяжении последних лет они достигли значительных успехов в хозяйственной сфере, однако проблема имущественного и социального неравенства, порождаемого техническим прогрессом и переходом к хозяйственной системе, основанной на знаниях и информации, стала сегодня гораздо более актуальной и сложной. На наших глазах формируются новые принципы социальной стратификации, способные в ближайшем будущем привести к становлению общественной структуры, качественно отличной от всех ранее известных.
В качестве основания социально-стратификационного деления современного общества все чаще рассматривается образованность людей, обладание знаниями. Следует согласиться с Ф. Фукуямой, утверждающим, что «в развитых странах социальный статус человека в очень большой степени определяется уровнем его образования. Социальное неравенство возникает в результате неравного доступа к образованию; необразованность — вечный спутник граждан второго сорта»18Фукуяма Ф. Доверие // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 112.. Именно это явление представляется наиболее характерным для современного общества и вместе с тем весьма опасным. Все ранее известные принципы социального деления — от базировавшихся на собственности до предполагающих в качестве своей основы область профессиональной деятельности или положение в бюрократической иерархии — были гораздо менее жесткими и в гораздо меньшей мере заданными естественными и неустранимыми факторами социальной организации, а потому адекватными традиционным методам государственно-правового регулирования социальных процессов.
Люди, составляющие сегодня элиту, вне зависимости от того, как она будет названа — новым классом, технократической прослойкой или меритократией, обладают качествами, не обусловленными внешними социальными факторами. Не общество, не социальные отношения делают теперь человека представителем господствующего класса, и не они дают ему власть над другими людьми; сам человек формирует себя как носителя качеств, делающих его представителем высшей социальной страты. Информация в современном обществе есть наиболее демократичный источник власти, ибо все имеют к ней доступ, а монополия на нее невозможна. Однако в то же самое время информация является и наименее демократичным фактором производства, так как доступ к ней отнюдь не означает обладания ею. В отличие от всех прочих ресурсов информация не характеризуется ни конечностью, ни истощимостью, ни потребляемостью в их традиционном понимании, однако ей присуща избирательность — редкость того уровня, который и наделяет владельца этого ресурса властью высшего качества. Специфика самого человеческого существа, его мироощущение, условия его развития, психологические характеристики, способность к обобщениям, наконец, память и так далее — все то, что называют интеллектом и что служит самой формой существования информации и знаний, — все это является главным фактором, лимитирующим возможности приобщения к этому ресурсу.
Поэтому значимые знания сосредоточены в относительно узком круге людей — подлинных владельцев информации, социальная роль которых не может быть в современных условиях оспорена ни при каких обстоятельствах. Впервые в истории условием принадлежности к господствующему классу становится не право распоряжаться благом, а способность им воспользоваться. В этих условиях виктимность представителей «новых высших страт» относительно снижается, поскольку их главным «богатством», обеспечивающим социальный статус, становится знание, которое далеко не всегда имеет характер, позволяющий идентифицировать его с «интеллектуальной собственностью», а потому не способного стать объектом прямого криминального посягательства.
Отнесение человека к высшему классу нового общества на основе его способности усваивать и продуцировать знания не только снижает зависимость высших социальных страт от низших и его криминальную уязвимость, но и делает новый господствующий класс в значительной мере наследственным, так как, с одной стороны, навыки интеллектуальной деятельности передаются из поколения в поколение, с другой — мотивационные импульсы личности закладываются с ранних лет и фактически не изменяются в течение жизни.
Пытаясь охарактеризовать роль субъективных качеств человека в современном обществе, М. Кастельс отмечает, что новая власть заключена в информационных колах и в репрезентативных образах, вокруг которых общества организуют свои учреждения, а люди строят свою жизнь и определяют свое поведение; эта власть сосредоточена в человеческом сознании». Мощь подобных репрезентативных образов сегодня настолько велика, что уже не имущественное положение или социальное происхождение фиксирует принадлежность человека к тому или иному классу, а его представление о собственном месте в обществе в значительной мере определяет те ступеньки, которых он сможет достичь в социальной иерархии. П. Дракер, например, считает, что современные «работники интеллектуального труда не ощущают, что их эксплуатируют как класс». В той же степени, в какой справедливо подобное утверждение, верен и тезис о том, что собственно пост экономические отношения развиваются лишь в среде тех людей, которые ощущают себя постматериалистами и действуют как постматериалисты. Достигнув некоторого уровня благосостояния, человек может лишь подготовить исходные предпосылки формирования пост материалистической мотивации и не обязательно станет постматериалистом; восприняв же постматериалистическую систему ценностей и действуя в соответствии с ней, он получает реальную возможность войти в высшую страту нового общества и достичь высокого уровня благосостояния, даже не стремясь к этому излишне упорным образом.
Все ранее известные принципы социального деления - от базировавшихся на собственности до предполагающих в качестве своей основы область профессиональной деятельности или наложение в бюрократической иерархии — были гораздо менее жесткими и в гораздо меньшей мере заданными естественными и неустранимыми факторами. Такие известные авторы, как Д. Белл, Дж. К. Гэлбрейт, Ч. Хэнди. Ю. Хабермас, Р. Дарендорф и другие, отмечают, что новая социальная группа, которая обозначается ими как «низший класс (underclass)», фактически вытесняется за пределы общества, формируя специфическую сферу существования людей, выключенных из прежнего типа социального взаимодействия, «новых бедных», для которых характерна возрастающая степень криминализации и одновременно виктимизации.
Новый тип обеднения населения предполагает не только ухудшение материального наложения человека. Здесь бедность прежде всего связана с низким уровнем профессионализма, неустойчивой трудовой этикой. Неслучаен весьма неблагоприятный прогноз по поводу возможностей большинства населения как развитых, так и развивающихся стран работать в системе мировых рыночных отношений: две трети людей трудоспособного возраста по уровню квалификации, готовности к интенсивному труду, трудовым навыкам неспособны включаться в отношения производителей на уровне мирового рынка. Таким образом социально-стратификационное неравенство приобретает новые качественные параметры при одновременном росте его количественных измерений.
Здесь стоит заметить, что имманентной характеристикой любого общества является неравенство общностей людей, на которые оно распадается. Это неравенство выражается в неодинаковой для различных групп и индивидов доступности материальных благ, властных функций, культурных ценностей, а соответственно и в неодинаковой престижности социальных статусов конкретных групп и индивидов. Понимаемое таким образом неравенство в целом функционально. Однако оно может быть и дисфункциональным в отношении конкретных социальных групп, если в обществе действуют факторы, ограничивающие членов именно этой группы в возможностях самореализации в общественной сфере. Углубление материального неравенства если оно не оправдано возрастанием трудового вклада рассматриваемой группы лиц, свидетельствует, на наш взгляд, именно о дисфункциональности неравенства социального. Точно так же о нем свидетельствует углубление статусного неравенства обусловленное возрастанием роли и возможностей социальных групп, имеющих преимущественный доступ к важнейшим информационным потокам. Такого рода дисфункциональности является одним из важных факторов виктимизации социальных статусов, связанных с социальными группами, в отношении которых эта тенденция проявляется.
На Женевской сессии Генеральной ассамблеи ООН по вопросам социального развития (2000) был сделан вывод о том, что центральная проблема глобализованной экономики состоит именно в чрезвычайно неравномерном распределении ее благ: неравенство при получении доходов, при трудоустройстве; неравенство в социальных областях к здравоохранении и образовании, a также в возможностях участия в работе правительств и социальной жизни. В докладе Генерального секретаря ООН Кофи Аннана «Лучший мир для всех» в качестве первой международной цели (из семи выдвинутых) значится снижение нищеты в мире; в качестве ближайшей ставится задача: уменьшить вдвое число людей, живущих в крайней пишете за период с 1940 по 2015 г. Достижение этой цели возможно, если развитые страны будут проводить политику, направленную на сокращение социального неравенства в мире. Однако даже если эта цель будет достигнута, 900 млн. все равно останутся жить в условиях крайней нищеты, так что усилия по искоренению этого планетарного бедствия должны продолжаться и после 2015 г. К сожалению, в процессе современных механизмов глобализации неизбежен рост поляризации жизненного уровня, когда все дальше друг от друга уходят относительно тонкий слой развитых, богатых стран, с одной стороны, и мощный слой развивающихся, все более беднеющих стран — с другой. Это неизбежно влечет за собой усиление криминальной составляют ей в социальных процессах, опосредствующих свят постиндустриальных и развивающихся стран19См.: Латов Ю.В. Контрабанда — тень на дне пропасти между богатым Севером и бедным Югом // Криминальная глобализация экономики. Вып. 5/1. М., 2002. С. 137-154.. Глобализированный мир характеризуется ростом изоляции и маргинализации; богатство и власть концентрируются в руках небольшой группы людей; мечты о достойной жизни превращаются в кошмар массовой бедности, безработицы, социальной деградации и стремительной криминализации социальных отношений.
Эта тенденция достаточно подробно рассматривается в статье профессора Принстонского университета Пола Кругмана «Наши политические лидеры делают все, что они могут, чтобы укрепить неравенство классов (экономические факторы социальной мобильности)». В своей статье он выделяет несколько тенденций развития социальной структуры современного американского общества: заметное уменьшение реальных возможностей перехода из одной страты в другую, усиление степени различия в доходах между высшими и низшими стратами, размывание среднего класса, ускорение криминализации низших страт. Глобализация ведет к ревизии основ экономического и социального порядка, позволившего Америке выйти из Великой депрессии. Этот порядок был основан на целом ряде факторов, вес которых в современном обществе заметно снижается: сильные профсоюзы; прогрессирующие налоги на унаследованное богатство, прибыль корпораций и высокие доходы; институциализированное общественное исследование корпоративного управления. «Хотя наша экономика вряд ли могла быть названа эгалитарной, все же поколение назад грубое социальное неравенство 1920-х годов казалось очень отдаленным. Теперь оно вернулось. Согласно оценкам ведущих экономистов, подтвержденным данными Конгресса США, между 1973 и 2000 годами средний реальный доход 90% американских налогоплательщиков фактически упал на 7%. Тем временем, если взять высшие слои общества, то мы увидим, что доход 1% населения повысился на 148%, доход 0,1% на 343% и доход 0,01%, относящегося к самой высшей страте, повысился на 599%. Сегодня Америка — это фактически общество, которое является кастовым в гораздо большей степени, чем это принято думать. И линии кастового деления в последнее время стали намного более жесткими».
Особенностью нарастания имущественного неравенства в постиндустриальных обществах представляется то, что этот процесс объективно вызывается к жизни динамикой развития общества. Все прежние методы государственного вмешательства в социальные процессы, направленные на перераспределение материальных благ между отдельными социальными группами, и сегодня не теряют своей одномоментной эффективности, однако оказываются неспособными устранить главные причины новой классовой поляризации. Дли радикальной декриминализации и девиктимизации формирующегося нового низшего класса необходимы гораздо большие усилия, направленные прежде всего на изменение общепринятых ценностных ориентиров.
Положение усугубляется тем влиянием, которое имеет глобализация на социальные процессы в региональных аспектах. Усиление поляризации региональных сообществ по уровню социально- экономического развития вызывает ускоренную дифференциацию населения внутри стран, нередко накладывающуюся на традиционные стратификационные разломы социума, дезинтегрируя общество, создавая новые угрозы для широких социальных групп и одновременно лишая их объективных и субъективных возможностей этим угрозам противостоять. Глобализация по западной модели влечет за собой усиление дифференциации доходов населения, что, в свою очередь, ведет к появлению в странах «третьего мира» слоя магнатов и массового роста обездоленных. Такое положение чревато всевозможными конфликтами не только между странами, но также между различными стратами и организованными сообществами внутри отдельных государств, что уже само по себе означает актуальность новых параметров виктимиости социальных статусов.
В рыночных условиях неравномерность распределении социально-экономических блат естественное состояние, а социально- экономическая поляризация есть как раз выход за рамки нормального неравенства. Самые высокие темпы роста неравенства характерны для стран Восточной Европы с переходной экономикой и СНГ. Заметно выросло неравенство доходов в Китае, Индонезии, Таиланде и других государствах Восточной и Юго-Восточной Азии, которые имеют высокие темпы экономического роста. Интенсивно протекающие процессы межгосударственной и внутригосударственной поляризации благосостояния — одно из наиболее тяжелых последствий глобализации, ведущее к дезинтеграции и дестабилизации на всех уровнях общественного развития.
В условиях глобализации также существенно меняются параметры межэтнических отношений, напряженность в которых всегда выступала как мощный фактор виктимизации этнических и социальных групп. Прежде всего глобализация в огромной мере расширяет информационное поле групп и индивидов. Знания о различных моделях материального потребления, культуры, образа жизни, отличающихся от принятых в каждом данном социуме, становятся более конкретными, образными; происходит «размывание» групповых и культурных границ, что не может не оказывать влияния на восприятие условий собственной жизни, на формирование потребностей, мотивов, ценностных ориентации людей. Можно говорил», таким образом, о воздействии на современного человека как экономической, так и информационно-культурной глобализации. Существует мнение, что сегодня национальные границы начинают «исчезать» под натиском транснациональных компаний и местные культуры все в большей степени подвергаются воздействию унифицирующей молы и инновационных тенденций, источником которых преимущественно является Запад. Действительно, некоторые барьеры разрушаются. Но существуют и тенденции противоположной направленности — барьеры самого различного характера возводятся взамен разрушенных, один из них — «этническое возрождение» в промышленно развитых странах. «Важной составляющей большинства ситуаций этнического антагонизма являются групповые барьеры и привилегированный доступ к ресурсам», — отмечает Э. Гидденс20Гидденс Э. Социология. М., 1999. С. 264..
Многие ученые и общественные деятели задаются вопросом о том, сумеет ли западная цивилизация ассимилировать в культурологическом аспекте десятки миллионов представителей других цивилизаций, не прибегая к насилию и соблюдая права человека. Пока же миллионы граждан из утратившего уверенность среднего класса ищут спасения не столько в антиглобалистской борьбе, сколько в традиционных ксенофобии, сепаратизме и изоляционизме, что ведет к их собственной виктимизации и виктимизации их социальных контрагентов.
В итоге мы видим, что вываленные и перечисленные выше тенденции морфогенетических социальных процессов глобализирующегося мира рубежа XX-XXI вв. определяют и во многом трансформируют систему факторов виктимности социальных групп. Глобализация представляет собой сложное взаимодействие глобального и локального измерений социальных практик. Будучи далеко не однозначным процессом, она может порождать новые формы социальных конфликтов, разобщенности, неравенства, являющихся факторами виктимизации личности и социальных групп.
Прежде всего изменяется сам характер взаимосвязи человека и социума группы. С постиндустриальном обществе образ жизни и форма поведения индивида менее жестко связны с его стратовым положением, чем это было раньше. Это может ослабить виктимизирующее воздействие социальной среды, скорректировать ее возможное негативное воздействие на уровне модели поведения личности, что открывает новые перспективы для разработки стратегии виктимологической профилактики преступности. Здесь очень важно учесть, что само по себе виктимизирующее воздействие социума не может быть нейтрализовано автоматически, без активного воздействия субъекта профилактической деятельности. Для глобализации, таким образом, характерна тенденция некоторою снижения виктимизирующего потенциала социальных характеристик, однако действующая лишь в отношении тех статусов, которые были виктимны и в индустриальном обществе. Притом нужно иметь в виду, что проявляется она лишь в актуализации субъективного фактора девиктимизации. Для статусов, которые обретают новые параметры виктимности, виктимность которых усиливается именно пол влиянием глобализации, в связи с тенденциями постиндустриального, информационного общества, указанная корректировка отношения виктимности статуса и виктимности индивида несущественна.
Намечаются новые тенденции и в характере внутристратовых связей и отношений, которые становятся все более временными, фрагментарными, неустойчивыми, что ведет к девальвации нравственно-правовых ценностей общества, потере связей личности с социальными и родовыми традициями. Многие исследователи трактуют эту ситуацию как кризис человеческой социальности и ее институционального каркаса. При этом отмечается своего рода коррозия духовного стержня личности. «Одномерный человек» (Г. Маркузе) менее защищен от криминогенных ситуаций своей все более ослабевающей включенностью в систему устойчивых родовых и социальных связей. Он все более склонен выбирать виктимизирующие его негативные модели поведения, образцы которого навязываются ему по самым различным коммуникационным каналам информационного общества. Таким образом, можно говорить о характерной для глобализации повышенной виктимизируемости индивида, об утрате им своего рода «противовиктимного иммунитета».
В последние два десятилетия и на Западе, и в России идет интенсивный процесс трансформации социальной структуры в новую структурную организацию. Немецкий ученый У. Бек, анализируя процессы дифференциации в обществе, приходит к выводу о том, что детрадиционализация классовых состояний, распад классовых идентификаций и нарастающая мобильность приводят к распаду социальных классов и слоев, соответствующих прежним иерархическим социоструктурным моделям. На место сословно-классового жизненного мира приходят отличающиеся друг от друга жизненные миры. В ходе этого процесса люди становятся относительно свободными от социальных форм индустриального общества — класса, социального слоя, семьи, обусловленного полом положения мужчины и женщины21Цит. по: Истин Л.Г. Культура и социальная структура. С. 73..
Параллельно осуществляется своего рода транснациональная стратификация, выстраиваемая относительно включенности лиц и социальных слоев в глобализационные процессы с учетом их причастности к практике регулирующего воздействия на эти процессы. Модель этой стратификации нового типа представлена в работах российских социологов как своего рода «социально-демографическая пирамида» глобализирующего мира.
Вершина этой пирамиды определяется как глобалистская элита человечества. Самая узкая страта населения включает в себя тех представителей мировой элиты, которые свое благосостояние связывают преимущественно с глобализационными процессами. Очертить круг глобалистской элиты предлагается следующим образом: это владельцы и топ-менеджеры фирм и корпораций, чей бизнес не имеет национальных ограничений, а также представители политических кругов, журналисты, работники масс-медиа и другие лица, обслуживающие интересы этой элиты и связанные с нею непосредственно. Вторую группу составляет более широкий слой пирамиды. Он включает в себя людей, которые по своим интенциям, образу мышления и жизни идентичны представителям глобалистской элиты, но уступают им по масштабу и размаху своей деятельности. Речь здесь может идти о бизнесменах, специалистах и квалифицированных работниках тех профессий и секторов экономики, которые интенсивно развиваются в условиях глобализации и под ее влиянием и включены в глобальную сеть экономических и профессиональных связей. Третья группа — это слой населения, который тем или иным образом вовлечен в процесс глобализации, но в национальных рамках, это младший менеджерский состав и рабочие все тех же транснациональных образований; люди, занятые в туристическом бизнесе и в инфраструктуре, обслуживающей те или иные транснациональные проекты. Четвертую группу составляет слой людей, имеющий достаточно высокий уровень жизни и связанный с сегментом экономик своих стран, глобализированных в минимальной степени. Пятая группа — вся остальная часть человечества люди, занятые кустарным и полукустарным производством, сельским, натуральным или полунатуральным хозяйством в развивающихся и слаборазвитых государствах. Они не выходят непосредственно на уровень глобализированной экономики, хотя опосредованно зависят от нее и, по-видимому, вряд ли смогут уже без нее существовать.
Эта стратификационная пирамида строится в социальном пространстве, которое имеет традиционную систему стратификации, характерную для пред-постиндустриального (в большинстве своем — индустриального) общества. Она одновременно и «накладывается» на нее, оказывая деформирующее воздействие, и в какой-то мере существует параллельно. Главным итогом этих морфогенетических социальных процессов в большинстве стран современного мира становится усложнение стратификационной системы, появление у нее новых измерений при одновременном ускорении трансформации старых.
Особенностью России при этом является то, что называется «стратификационным хаосом» — состояние, когда прежние стратификационные характеристики во многом обессмыслились, а новые не сложились. В аспекте виктимологической проблематики это повышает вероятность рисков, прежде всего возникающих для индивида ввиду рассогласования и противоречия ценностных и культурных параметров, характерных для его статусной группы, для других слоев общества, для транснациональных стратификационных систем — продуктов глобализации.
Хотя трансформация структуры общества в различных странах осуществляется под воздействием сложного, многообразного, уникального комплекса причин, в качестве итога нашего исследования можно выделить и некоторые общие направления и характеристики социального развития, связанные с процессами глобализации и определяющие тенденции развития количественных и качественных параметров виктимизации населения.
• Глобализация как основная тенденция социального развития в конце XX — начале XXI в. является противоречивым процессом, объединяющим в себе разнонаправленные тенденции. Так, можно говорить о существовании контртенденций унификации и спецификации социальной структуры стран Западной Европы, Северной Америки и России. Эти контртенденции проявляются прежде всего в разрезе социокультурной самоидентификации, маргинализации значительных групп населения и роста возможностей включения личности в дискурс публичной сферы, отставания форм государственного реагирования на развитие транснациональной преступности и появление новых перспектив для интеграции в сфере правоохранительной деятельности и т.п.
• В аспекте виктимологической проблематики противоречивый характер глобализационных процессов проявляется во взаимопереплетений тенденций возрастания степени виктимизации социальных групп и ослабленной контртенденции ее снижения, а также в неоднозначной динамике развития социальных факторов виктимизации. С одной стороны, глобализации приводит к определенной стандартизации степени виктимности идентичных социальных статусов в различных государствах, включенных в глобализационный процесс. Это одновременно повышает степень виктимности личности и уровень зависимости этой степени от социальных факторов, прежде всего от ее стратовой принадлежности. С другой стороны, идущие процессы индивидуализации социальных условий реализации личности, открывающиеся новые возможности для самостоятельного выбора ею того или иного проекта самореализации стимулируют спонтанность поведения, снижают уровень зависимости выбора криминальных и/или виктимных схем поведения от социальных предпосылок.
• Когерентным этим процессам является общее ослабление степени включенности личности в устойчивые и традиционные социальные структуры и институты, а также ослабление реальной зависимости от них. Распад классовых идентификаций и нарастающая социальная мобильность приводят к деструкции социальных классов и слоев, соответствующих прежним иерархическим социоструктурным моделям. Результатом является снижение эффективности нравственных регуляторов поведения личности, что на уровне общества выражается в интенсификации процессов аномии, т.е. кризиса ценностно-нормативной системы. Аномия является обязательным следствием социальной дезорганизации и, безусловно, должна рассматриваться как детерминанта роста виктимности не только на индивидуально-личностном уровне, но и на уровне группового поведения. В пределе кризис традиционных социальных институтов оставляет человека наедине с преступностью; разрушаются те «защитные барьеры вокруг личности, которые были этими институтами установлены.
• Методы государственно-правового регулирования социальных отношений в условиях глобализации не могут сами по себе скомпенсировать негативные последствия отчуждения личности, девальвации ценностей, идеалов, института семьи, морально опосредованных межличностных отношений. Существенным социальным следствием этих процессов является усиливающееся ощущение угрозы, которое становится одним из системообразующих элементов структуры самосознания современного человека. Тревога, напряжение и страх являются одновременно как продуктом ощущения возросшей степени виктимности как результата глобальной дестабилизации отношений между личностью и социумом, так и фактором, стимулирующим ее дальнейшую виктимизацию.
• В условиях интенсивного развития информационного общества происходит изменение стратификационных факторов виктимизации, а именно: резко возрастает значение доступа к информации, знания, образованности как условий социальной идентификации личности. В процессе стратификации этот факт если не оттесняет на второй план отношение к собственности (в том числе и к собственности на средства производства), то по крайней мере начинает занимать важное место рядом с ним. Особенно это характерно для среднего класса. Если двадцать-тридцать лет назад к нему относили преимущественно мелких собственников, то сейчас основу этой страты составляет слой людей, способных предложить на глобальной рынке свои способности в сфере высокоинтеллектуального труда, прежде всего связанные с новейшими информационными технологиями и технологиями управления социальными процессами. С одной стороны, это снижает степень виктимности среднего класса: знания и умение их реализовать невозможно отнять или похитить. С другой стороны, положение его представителей становится более нестабильным, неопределенным, что, в свою очередь, «включает» контртенденцию виктимизации. Особенно отчетливо тенденция виктимизации среднего класса проявляется в отношении экономической преступности.
Глобализация в ее современном варианте порождает разрыв между бедными и богатыми странами, усиливая социальную дифференциацию и криминализацию прежде всего низших страт. Эти процессы имеют два ближайших и наиболее очевидных результата. Во-первых, складываются объективные социально-экономические и психологические предпосылки для развития международного терроризма. Информационная глобализация способствует распространению представлений и стереотипов о стандартах жизни, существующих в высокоразвитых странах, за их пределы, что неизбежно ведет к нарастанию в странах Азии, Африки и Латинской Америки настроений исторического реванша и требований более справедливого перераспределения ресурсов. Отсутствие рычагов реального воздействия на страны Запада посредством экономического, политического или военного давления заставляет радикальные группировки прибегнуть к тактике террора. Во-вторых, глобализация стимулирует миграционные процессы из развивающихся в развитые страны. Причем значительную часть мигрантов составляют выходцы из низших страт, которые криминализируются именно в силу тех процессов, которые были указаны выше. Таким образом, глобализация порождает тенденцию сверхкриминализации населения бедных стран и одновременно способствует «экспорту» этой тенденции через «инфицированные криминалитетом» миграционные потоки. Все это усиливает общий фон виктимности как в развивающихся, так и в экономически развитых странах.
Фон виктимности может трактоваться в качестве некоторой среднесоставляющей константных и лабильных факторов виктимизации.
Особенность формирования виктимных социальных статусов в России связана прежде всего с тем, что здесь, в условиях «стратификационного хаоса» более отчетливо проявляют себя факторы усиления виктимности социальных статусов: миграция (в особенности в ее криминогенном сегменте), аномические процессы, а также внутренне связанные с аномией процессы десоциализации личности.
Аномия и десоциализация проявляются как на уровне самосознания, на уровне интериоризации и воспроизводства установок на общенациональные ценности и идеалы нравственно-правового характера, так и на уровне адаптивно-деятельностных ориентаций. В отличие от социальных процессов на Запале десоциализация в нашей стране затронула не только низшие страты, ставшие жертвой негативных глобализационных процессов социального расслоения планетарного масштаба и разложения гражданского общества в России. Здесь десоциализация в значительной мере характеризует и высшие страты. В 1990-е годы в России шел процесс стремительной криминализации элиты нашего общества включая крупных предпринимателей, сотрудников правоохранительных органов и органов государственной власти вплоть до высших должностных лиц государства. В начале XXI в. эта тенденция приобрела новые импульсы к своему развитию. Ускоренная виктимизация высших страт, отличающая социальные процессы в России, является лишь оборотной стороной их десоциализации и криминализации.
Сегодня как в России, так и на Западе процессы социализации усложняются тем, что индивид должен адаптироваться не только к социальному пространству в рамках своего государства, но и к тем специфическим социальным условиям, которые несет в себе процесс глобализации (в России — помноженный на результаты «стратификационного хаоса»). Это означает необходимость определиться в отношении новых социальных структур и процессов, возникающей новой системы стратификации (глобальная стратификационная пирамида) и новых условий воспроизводства прежних форм стратовой самоидентификации. Стремление выйти в процессе социализации за пределы низших страт, «новых бедных», многократно усиливает значение информационной составляющей в процессе социализации, повышает ценность образования. В то же время следует научиться жить в мультикультурном мире, в котором процессы взаимодействия культур и субкультур, с одной стороны, стимулируют позитивные тенденции тал с рант ноет и. а с другой — несут в себе новые угрозы устоявшимся формам взаимодействия этносов. Более сложным должно стать и воспроизводство нравственно-правовой составляющей социализационных процессов, поскольку в условиях кризиса государственности, сложившейся в эпоху Нового времени (XVI-XIX вв.), должны проявить себя более изощренные и более гибкие формы идентификации личности с системой национальных нравственно-правовых ценностей и идеалов. Представляется, что с учетом сказанного к социализации нельзя относиться как к процессу, который может протекать стихийно. В противном случае девиация социализационных процессов и интенсификация тенденций десоциализации может стать непредсказуемой, а процессы социальной дезинтеграции, деформации образа жизни (следствием чего будет негативное, противоправное и при этом внешне немотивированное поведение личности) могут выйти из-под социального контроля. Тогда многократно усилившаяся в условиях глобализации общая криминальная виктимизация населения (хотя и «распределяющаяся» в различных качественно-количественных пропорциях на различные страты) может получить новый импульс для своего развития.
Что касается миграции — наиболее мощного фактора усиления виктимности социальных статусов, то очевидно, что и в России, и на Западе миграция усиливает межэтническую напряженность, а косвенным образом и другие виктимизирующие факторы социального порядка. Однако в России это «катализирующее» действие миграции несколько ослаблено. Здесь уместно будет повторить: если на Западе мигранты как самостоятельная социальная группа являются наиболее виктимным слоем современного общества то в России криминализирующее влияние мигрантов на население региона в гораздо большей мере превосходит степень виктимизирующего влияния на них со стороны этого населения. В первом приближении это можно объяснить тем, что значительную массу мигрантов составляют наши соотечественники из стран «ближнего зарубежья», а во-вторых многовековыми традициями толерантности, присущими российскому многонациональному государству.
В целом, с учетом взаимосвязи и частичной взаимонейтрализации противоположных тенденций глобализирующегося общества можно констатировать тот факт, что личность в постиндустриальном обществе эпохи глобализации является более цикличной, чем в обществе традиционном. При этом усиление виктимизации самых различных социальных статусов является долгосрочной тенденцией. Формируются новые угрозы для «среднего класса», связанные с особенностями информационного общества и возможностями преступных посягательств, обусловленных новейшими информационными технологиями. В условиях углубления и закрепления различий между социальными стратами и классами усиливается внутренняя напряженность, конфликтогенность и, как следствие, идет ускоренная криминализация низших слоев общества («новых бедных»). Усиление миграционных процессов в глобализирующемся мире также вишне определенно отражается на изменениях виктимологических характеристик социальных групп. Поскольку каждая социальная страта имеет определенную степень виктимности, связанную с характерными именно для нее параметрами, представляется возможным и целесообразным рассмотреть круг закономерностей, которые обнаруживаются при этом
Соответствующая данному социальному заказу тенденция радикального расширения поискового поля виктимологических исследований, которую можно было наблюдать в криминологической литературе за последние годы, и как результат стремление к синтезу полученных данных стимулировало рост интереса к широким социальным обобщениям, когда объектом исследования становится не только виктимность отдельной личности, но и виктимность социальных групп. Представляется, что только на этом пути можно получить устойчивые количественные и качественные статистически значимые характеристики виктимизации и выявить характерные закономерности формирования способности представителей тех или иных социальных слоев стать потерпевшими или, иными словами, неспособности избежать преступного посягательства, противостоять ему там, где это было объективно возможно.
Значимость расширения социологической составляющей криминолого-виктимологических исследований становится особенно значительной на фоне масштабных социальных изменений политического, экономического, социального характера последних двух десятилетий. Глобализация является процессом, не запрограммированным на какой-то определенный результат. Примет она конструктивную или, наоборот, деструктивную, несущую угрозы для человечества направленность, во многом зависит от того, какую стратегию борьбы с негативными следствиями глобализации изберет мировое сообщество и каждое из национальных государств. Поэтому изучение тенденций развития преступности и криминальной уязвимости различных слоев населения в новых условиях представляется на сегодня одной из самых актуальных задач, стоящих перед криминологической наукой. Стоит отметить, что на актуальность изучения криминологических аспектов глобализации указывали многие видные криминологи. В частности, профессор В.А. Номоконов писал: «Процесс глобализации наряду с бесспорными позитивными переменами породил множество острых вопросов. Не случайно в настоящее время происходит интенсивное изучение данной проблемы широким кругом специалистов. Вместе с тем обращает на себя внимание явное — по сравнению с другими науками — отставание в ее исследовании, помимо международно-правовых и уголовно-правовых, также и криминологических аспектов глобализации»22Номоконов В.А. Современная криминология: традиционные подходы и новые направления // Организованная преступность, миграция, политика. М., 2002. С. 135-136.. Сказанное значимо и для такого раздела криминологии, каким является виктимология.