Расторжение брака в суде
Несколько общепроцессуальных предпосылок
Несмотря на постоянное присутствие (с перерывом в 40-50-е гг.) в семейно-правовой доктрине XX и начала XXI в. сторонников административной концепции, гражданско-процессуальный бракоразводный «ключ» остается технологичным и эффективным средством решения брачных проблем. При этом гражданский процесс продолжает специализироваться в зависимости от предмета судебной деятельности - в нашем случае семейного дела, а еще точнее - дела о расторжении брака и смежных с ним дел из семейных правоотношений, с браком тесно, иной раз неразрывно связанных.
И. А. Покровский именовал семейное, в том числе брачное, право одной из «самых чувствительных областей гражданского права, ибо, быть может, нигде не затрагиваются столь интимные интересы человеческой личности, как именно здесь». А. Боровиковский писал: «Должно ясно сознавать пределы той помощи, какую может оказать суд, когда к нему обращается семейная распря.... гражданские судебные установления не приспособлены для разрешения семейных дел - нужно искать каких-то особых судей и особый трибунал. Так пусть же его ищут».
К сожалению, как многое иное, это «яблоко, упавшее на голову» российским юристам, подвигло на практические эксперименты юристов других стран. В настоящее время семейные суды1Идея о судебной семейно-правовой специализации имеет не косвенное, а прямое значение для нашей темы, так как дело о расторжении брака по общему правилу усложняется присоединением к нему дел о месте проживания ребенка, взыскании алиментов на него и одного из супругов, а также о разделе имущества (см. 23-24 СК РФ) в той или иной степени суверенности и качества специализации функционируют в Великобритании, Германии, Польше, США (отдельных штатах), Японии и др. Так, еще в 70-е гг. семейные суды в порядке эксперимента были созданы в Польше. Обобщая опыт организации и работы таких судов, М. Я. Булошников отмечает широту их компетенции (семейные и опекунские дела, рассмотрение дел о преступлениях несовершеннолетних и т.п.), особые требования к отбору судей (повышенный возрастной барьер, подготовка в области психологии, тестирование и другие формы квалификационных экзаменов), взаимодействие семейных судов с консультациями по вопросам брака и семьи и диагностическими центрами, насыщенность суда профессиональными кураторами, участие психолога в судебном заседании, контакт судьи с семьями своего «участка» и другие методические и организационные особенности.
В Японии к юрисдикции семейного суда относятся споры между супругами, родителями и детьми (в том числе признание недееспособным, о назначении опекунов, содержании иждивенца). Рассмотрение дел в семейном суде осуществляется судьей в присутствии специальных советников, избираемых из рядовых граждан и сообщающих свое мнение судье. В отличие от обычной процедуры предусматривается закрытая форма судебного заседания, нет устного состязания, дела решаются на основе сравнительно широкого судебного усмотрения. По многим брачно-семейным искам установлена предварительная примирительная процедура. Примирительная комиссия, ее осуществляющая, состоит из судьи семейного суда и двух членов, назначаемых данным судом. К юрисдикции судов общей компетенции относятся иски о признании недействительности брака, об аннулировании развода, об усыновлении, о признании отцовства (однако по ним также обязательна предварительная примирительная процедура в примирительной комиссии при семейном суде). Не все в описанной схеме, на наш взгляд, обоснованно (например, в вопросе подведомственности), но, видимо, это в большей своей части соответствует традиции данной правовой системы. В 70-80-е гг. идея специализированных судов, в том числе семейных, была внедрена в некоторых штатах США2См., например Бернам У. Правовая система Соединенных Штатов Америки. М., 2006. С. 303. Елисеев Н.Г. Гражданское процессуальное право зарубежных стран М., 2004. С. 283-284.. Здесь также для нас с точки зрения опыта и преемственности не все приемлемо, так как правоприменительная специализация в этой стране, начиная с адвокатуры (особенно) и заканчивая юстицией (в меньшей степени), даже чрезмерна, а процессуальная форма осложнена множеством деталей и формальных условностей, что не отвечает традициям российской правовой системы. (Автор описывает ситуацию на основе некоторых собственных наблюдений.) Но главное — осуществляются попытки оптимизации рассмотрения семейных конфликтов.
В России идея после 75-летнего перерыва вновь зазвучала в конце 60-х гг. Так. Н. Г. Юркевич, горячий и чуть ли не единственный в ту пору сторонник судебной семейно-правовой специализации, в 1969 г. писал: «Судьи, особенно на уровне народных судов, продолжают оставаться универсалами, энциклопедистами. Но времена энциклопедистов давно прошли. Отказ от специализации в этой области серьезно затрудняет использование достижений современной науки на благо укрепления семьи и правосудия». Важно отметить, продолжает автор, что «капиталисты считают выгодным содержать специальные суды, а в них штаты социальных работников...»3Юркевич Н.Г. Некоторые вопросы развода в свете социологии // Ленинские идеи и новое законодательство о браке и семье. Саратов, 1969. С. 44..
Отдельные голоса в защиту идеи специализированных судов звучали и позже, однако активно она начала обсуждаться общественностью и законодателями лишь в 1988-1999 гг. Через еженедельник «Семья» и другие средства массовой информации лидеры Детского фонда, социологи и юристы вывели данную идею на уровень реальной потребности. При обсуждении проекта Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о судопроизводстве 1989 г. именно идея семейно-правовой судебной специализации явилась предпосылкой первого компромисса поданному вопросу, зафиксированного в норме п. 3 ст. 23: «Законодательством союзных республик может быть предусмотрено создание составов судов, специализированных для рассмотрения отдельных категорий дел (дел о несовершеннолетних, семейных и других)».
В этом компромиссном решении имелись свои плюсы: избранная альтернатива специализации была дешевле, проще в исполнении, сохраняла нашу традиционную, в отличие от многих других стран, приверженность принципу доступности судебной защиты на основе упрощенной схемы судебной системы, а также предполагала сохранение общей профессиональной квалификации судей в противовес ограниченности надолго заданной им узкой специализации.
Однако дешевизна и простота решения — это, разумеется, далеко не все, что требуется правозащитной системе. Выигрыш в одном месте может оказаться проигрышем в другом. Дорогой специализированный суд, не сгибаясь под тяжестью бесконечной в своем количестве и разнообразной в своем качестве лавины дел, разрешал бы правовые (в нашем случае — семейные) конфликты быстрее и эффективнее, мог бы в необходимых случаях провести профилактическую работу, уделить внимание каждому человеку, ищущему правосудия. Углубленные знания судей в определенной отрасли юриспруденции, сопряженные с общепрофессиональной подготовкой и специальными знаниями в области социологии, психологии и психиатрии, позволили бы разрешать семейные тяжбы по возможности справедливо и менее болезненно.
В принципе практика пошла по пути организации специализированных судейских составов по семейным делам, по крайней мере, там, где это было возможно. Сохранилась такая специализация в очень ограниченных формах и сейчас. Идея же организации специализированных семейных судов так и не была реализована: начался очередной этап «перестройки», затем - «либерализация цен» и тяжелый переход в новую экономическую и политическую эпоху. Стало не до «дорогих» идей. Перефразируя призыв А. Боровиковского о семейном суде «пусть же его ищут», закончим наши размышления по данному вопросу формулой: надо искать такие суды за рубежом, обобщать их современный опыт и готовить пока теоретическую, гражданско-процессуальную, семейно-правовую и иную почву для посева соответствующих «семян» в благоприятное время. Некоторые обнадеживающие признаки наступления такого времени появились в конце 90-х г. Так, А. М. Нечаева, обобщая стратегические направления развития законодательства в сфере охраны семьи, в качестве одного из ключевых отметила именно организацию в судебной системе России специальных семейных судов4См.: Нечаева А.М. Семья как самостоятельный объект семейно-правовой охраны // Государство и право 1996. № 12. С. 107. Поддерживает идею специализации и Н.М. Кострова. См., например, Судебная защита семейных прав / под ред. Н.М. Костровой М., 2008. С 39-40.. Норма ч. 2 ст. 4 ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации» устанавливает: «Обязательными являются обеспечение приоритета личного и социального благополучия ребенка, обеспечение специализации правоприменительных процедур (действий) с его участием или в его интересах, учет особенностей возраста и социального положения ребенка».
Таким образом, поиск гармонии взаимодействия семейного, в том числе брачного, права и гражданского процесса в российском правовом пространстве осуществляется постоянно и систематически, хотя и не всегда успешно. Впрочем, некоторый неуспех вполне объективен: даже если мы создадим максимально идеальные условия такого взаимодействия, строго «по канону», все равно результат будет не вполне удовлетворителен, ибо процессуальные массовые «одежды», как и правовые в целом, всегда отстают в размере и стилистике от развивающегося объекш и среды его обитания. Тем не менее это не должно тормозить процесс динамичного совершенствования гражданского процессуального права, в том числе в направлении различных вариантов судебной семейно-правовой специализации и совершенствования действующих гражданско-процессуальных норм, специализированных на рассмотрение и разрешение семейных в целом и брачных дел в частности.
При этом самая очевидная специализация, но иного рода, постоянно присутствует в семейном законодательстве: именно в КоБС РСФСР и СК РФ более, чем в каких-либо иных кодифицированных отраслевых законах, активно и содержательно присутствуют специальные гражданско-процессуальные нормы, регулирующие деятельность суда по разрешению семейных дел - и прежде всего дел о расторжении брака и смежных с ними споров.
Подсудность дел о расторжении брака
Ранее, как известно, все бракоразводные дела рассматривались судами общей юрисдикции (районными народными судами) в исковом производстве. В настоящее время ситуация принципиально изменилась.
Во-первых, существенно дифференцирована гражданско-процессуальная форма в зависимости от наличия спора о разводе: новеллой СК РФ стало производство о расторжении брака по взаимному согласию, которое давно уже было введено в ряде европейских стран. Наряду с ним, разумеется, осталось классическое исковое производство о рассмотрении спорных случаев.
Первая технология, как и административная, ориентирована на «констатацию смерти брака», однако под судебным контролем. К предпосылкам ее применения относятся две существенно отличные друг от друга группы юридических фактов: 1) у сторон есть право на административный развод, однако они не достигли согласия в реализации этого права; 2) стороны стремятся к прекращению брака, но имеют общих несовершеннолетних детей.
Если первый вариант предпосылок ведет лишь к необходимости формального судебного принуждения, то наличие второго обусловлено традиционным и понятным желанием государства и общества защитить интересы ребенка.
Сторонница концепции административной формы развода О. Ю. Ильина выражает сомнение в том, что с помощью судебной процедуры расторжения брака «супругов с детьми» можно эффективно защитить интересы последних. Супруги, полагает автор, получившие свободу от брака, с меньшей агрессивностью и более разумно смогут решить вопросы, касающиеся их общих детей. С этим трудно согласиться: 1) при «бесспорном разводе» в своей будущей свободе супруги и не сомневаются - агрессивности взяться неоткуда (если только они или один из них не агрессивен по натуре); зато имеется выигрыш во времени при решении вопросов о месте проживания ребенка и его алиментировании; 2) в «спорном» же разводе комплексное снятие конфликтности также предпочтительнее, чем «купирование» проблемы по частям.
Гражданско-процессуальная форма для обоих типов «бесспорных» казусов максимально упрощена (заявление подается супругами, примирительная процедура не применяется, в существо брачного конфликта суд не вникает), с другой стороны, для второго типа введена дополнительная «защитная технология»: суд обязан определиться с судьбой ребенка (детей), проживающего (проживающих) в «умирающей» семье их родителей. Данное служебное начало реализуется тремя альтернативными способами: суд либо утверждает соглашение супругов-родителей о месте проживания ребенка и его алиментировании (предварительно проверив их на предмет соблюдения интересов последнего), либо решает эти вопросы по существу требования, заявленного одной из сторон, либо, если соглашения супругов нарушают интересы ребенка или указанные требования не заявлены, осуществляет конкретизацию правоотношений по собственной инициативе. Второй и третий ситуационные варианты, конечно же, свидетельствуют о наличии между сторонами спора о праве. По классическому сценарию это должно было бы привести к исковому производству в «чистом» виде. Однако перед нами совершенно специальный набор элементов гражданско-процессуальной формы, сознательно допускающий указанные внутренние противоречия
Сущность производства о расторжении брака по взаимному согласию не является исковой. При этом если супруги достигли всех необходимых соглашений о детях и суд их утвердил, то производство природно ближе особому, в частности, производству об установлении фактов, имеющих юридическое значение. Однако, поскольку подобная гармония достигается отнюдь не всегда, разделять исследуемое производство на два подпроизводства («бесспорное» в полном объеме и частное «бесспорное») нецелесообразно, тем более что они взаимоперетекаемы. Поэтому, на наш взгляд, имеет смысл выделить группу специальных производств гражданского процесса, которые сущностно «выпадают» из классической схемы трех основных производств. («Наличие двух моделей расторжения брака, — отмечает И. П. Коржаков, — подчеркивает отличие процедуры как от искового, так и от особого производства».)
Кроме указанной новеллы, введено еще одно принципиальное изменение, касающееся регламентации подсудности между районными судами и мировыми судьями: в соответствии с нормой ч. 1 ст. 23 ГПК РФ мировыми судьями рассматриваются: а) дела о расторжении брака, если между супругами отсутствует спор о детях (п. 2); б) дела о разделе обшесупружеского имущества (п. 3); в) иные возникающие из семейно-правовых отношений дела, за исключением дел об оспаривании отцовства (материнства), об установлении отцовства, лишении родительских прав, усыновлении (п. 4). Правилом ч. 3 ст. 23 определено, что при объединении нескольких связанных между собой требований, изменении предмета иска, если новые требования становятся подсудными районному суду, все требования подлежат его рассмотрению.
Тем самым, как справедливо отмечает О. Г. Миролюбова, проявляется нестыковка двух норм: в общей норме (п. 4) законодатель изымает из компетенции мирового судьи только три категории споров, связанных с детьми, в специальной (п. 2) — споры о детях вообще. Соответственно неясно, какие споры имеются в виду — все споры о детях или только те, которые предусмотрены нормой ст. 24 СК РФ (о месте проживания ребенка и его алиментировании). В этой связи выстраиваются самые различные варианты5Подробно об этом см.: Миролюбова О.Г. О подсудности бракоразводных дел // Вестник Поморского университета Серия «Гуманитарные и социальные науки». 2006 №4 С 160-164..
При этом, как показывает практика, данные вопросы в некоторых судах и рядом мировых судей обходятся с легкостью: принимается заявление о расторжении брака, а о наличии других требований стороны не опрашиваются, тем самым грубо нарушаются правила ст. 24 СК РФ. Н. М. Кострова отмечает, что в связи с нечеткостью соответствующих правил родовой подсудности возникают две проблемы. Во-первых, наблюдаются споры о подсудности бракоразводных дел «с детьми» между мировыми судьями и судами обшей юрисдикции. Во-вторых, анализ судебной статистки показываем что большинство таких дел рассматривается в мировом суде, а, следовательно, в нарушение норм ст. 24 СК РФ место жительства детей после развода их родителей судом не определяется.
О. Г. Миролюбова, подчеркивая комплексность бракоразводных дел (в смысле предписаний ст. 24 СК РФ и возможностей ч. 1 ст. 151 ГП К РФ), предлагает бракоразводные (а возможно, и иные семейные) дела целиком передать в компетенцию районных судов — тем более в связи с возрождением идеи о судебной семейно-правовой специализации.
Процессуальные особенности рассмотрения дела о разводе
Перечень инициаторов процесса ограничен нормой п. 2 ст. 16 СК РФ: супруг или опекун супруга. Полагаем, однако, в исключительных случаях, например, когда первый супруг является опекуном второго супруга и вероятно наступление конфликта интересов, такое право может реализовать прокурор, несмотря на личный характер дела, так как в соответствии с нормой ст. 45 ГПК РФ он уполномочен таким образом защитить интересы недееспособного гражданина (а также н в других случаях — тяжелой болезни, преклонного возраста заинтересованного лица и т.п.).
Сохранено весьма специфическое правило об ограничении гражданско-процессуальной правоспособности супруга. Норма ст. 17 СК РФ повторила правила ст. 31 КоБС РСФСР: «Муж не имеет права без согласия жены возбуждать дело о расторжении брака во время беременности и в течение года после рождения ребенка». Пленум Верховного Суда РФ разъяснил, что запрет распространяется и на случаи, когда ребенок родился мертвым или умер, не дожив до достижения им возраста одного года6Постановление от 05.11 1998 с № 15 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел о расторжении брака» (п. 1)..
Это правило является своеобразным гендерным диссонансом. Перед нами один из случаев, когда неравенство обеспечивает равенство: женщина в это время испытывает физические и психологические трудности, нуждается в заботе и т.д. Наконец, она выполняет важнейшую социальную функцию материнства (прекрасно, если еще и обусловленную ее внутренней потребностью). Правда, невозможность инициации развода в одностороннем порядке, справедливо отмечает О. А. Хазова, может являться лишь формальным препятствием к расторжению брака и едва ли ограждает женщину от переживаний, связанных с этим фактом и процедурой подтверждения «смерти брака»; тем не менее отсрочка психологической драмы может оказаться ей необходимой.
Запрет абсолютен. Однако муж может и не быть отцом этого ребенка (что подтверждено судебным решением, — оспаривание отцовства не ограничено сроками), женщина может вести «пикантный» образ жизни и (доведем ситуацию до абсурда) «перманентно» беременеть и даже рожать детей от других мужчин; наконец, женщина может «организовать» поздний выкидыш или иным способом убить ребенка... Все эти случаи находятся в рамках указанного императива. Защищать социально важные интересы необходимо, но - в разумных пределах. Как видим, иногда «юридически сочувствовать» в таком распаде брака нужно мужчинам. Поэтому полагаем, что ограничение их «бракоразводной» правоспособности (ст. 17) должно сохраняться, но нс иметь абсолютного значения.
Так, например, норма ст. 35 Кодекса Республики Беларусь о браке и семье устанавливает: «Расторжение брака недопустимо во время беременности жены и до достижения ребенком возраста трех лет без письменного согласия другого супруга на расторжение брака при условии, что он проживает с ребенком и осуществляет родительскую заботу о нем, за исключением случаев, когда отцовство по отношению к ребенку признано другим лицом или по решению суда сведения о муже как об отце ребенка исключены из записи акта о рождении ребенка».
Не все в приведенном правиле представляется нам обоснованным: чрезмерен срок ограничения (3 года), сомнительно гендерное равенство, однако предусмотренные исключения могут быть взяты в качестве образца.
Иначе сформулировано условие о действии запрета в норме ст. 34 СК Республики Молдова; «если ребенок родился живым и в течение года оставался жизнеспособным».
В любом случае норма ст. 17 СК РФ нуждается в уточнении, преобразовании из категорического императива в относительный.
***
В бракоразводном процессе традиционно применяется примирительная процедура. Ранее она состояла в отложении дела слушанием до 6 месяцев, причем количество данных актов не ограничивалось — лишь бы соблюдался указанный максимальный срок.
В связи с дифференциацией гражданско-процессуальной формы на «бесспорную» и «спорную» примирительная процедура претерпела существенные изменения: обшей для обоих вариантов осталась классическая судебная формула «настаивают ли стороны на своих требованиях и не желают ли они заключить дело примирением», а вот специальные отлагательные сроки теперь применяются только при наличии между супругами спора о расторжении брака, которые при этом уменьшились до трех месяцев (п. 2 ст. 22 СК РФ). Однако для развода по взаимному согласию также установлен срок, являющийся, по сути, латентной формой примирительной процедуры (п. 2 ст. 23 СК РФ). «Расторжение брака производится судом не ранее истечения месяца со дня подачи супругами заявления о расторжении брака» Этот срок, кроме того, равен сроку административного развода, чтобы не поощрять супругов использовать судебную процедуру вместо административной — для ускорения решения вопроса (как это наблюдалось по КоБС РСФСР).
Примирение сторон в бракоразводном процессе является самостоятельной процессуальной технологией принципа диспозитивности и не относится к разновидностям мировых соглашений. Из договорной природы последних вытекают два важных вывода: 1) мировым соглашением разрешаются только те проблемы, которые могут быть урегулированы сторонами и без помощи суда; 2) вопросы, отнесенные к специальной судебной компетенции, исключают возможность мирового соглашения, — устанавливая императивную судебную подведомственность, законодатель выводит их за скобки договорного регулирования.
Примирение супругов влечет прекращение производства по делу; что, впрочем, не лишает их права повторного обращения с иском о расторжении брака. Предмет иска, конечно, останется неизменным, основания же изменятся даже «по умолчанию»: попытка сохранить семью не увенчалась успехом.
Н. М. Кострова, кроме того, полагает необходимым особо урегулировать ситуацию, когда супруги по окончании срока для примирения не явились в суд, не подали заявления о прекращении производства по делу: последствия не должны колебаться между отложением разбирательства дела и оставлением иска без рассмотрения — их целесообразно прямо обозначить в специализированной гражданско-процессуальной норме.
Ввиду связанности брачного правоотношения с целым комплексом других семейных правоотношений и частично — гражданско-правовых (например, жилищных) бракоразводный процесс традиционно «интегрируется» за счет присоединения к делу о расторжении брака различного ассортимента семейных дел.
В соответствии с ГПК РФ право это принадлежит как истцу, так и суду (п. 1 ст. 151). Однако право первого ограничено правом суда выделить одно или несколько соединенных требований в отдельное производство - из соображений целесообразности (п. 2 ст. 151 ГПК РФ). Все эти перечисленные нормы имеют диспозитивную природу.
Вместе с тем, как мы уже отмечали, одной из классических форм взаимодействия семейного и гражданско-процессуального законодательства является значительное присутствие в СК РФ специальных процессуальных норм. К сожалению, не все они соответствуют базовым предпосылкам — нормам общего характера ГПК РФ.
Именно так обстоит дело и в нашем случае. Нормы ст. 24 СК РФ, распространяя свое действие как на производство о расторжении брака по взаимному согласию, так и на спорное исковое, являются императивными, хотя внутри себя и содержат определенные диспозитивные варианты: при рассмотрении дела о разводе суд обязан либо утвердить соглашение о месте проживания ребенка и его алиментировании, либо дать ответ на соответствующие требования одного из супругов, либо решить эти вопросы по собственной инициативе; одновременно суд утверждает соглашения супругов о разделе общего имущества и алиментировании одного из них или дает ответ на требования супругов, впрочем располагая правом выделить первое из двух дел в отдельное производство, если раздел имущества затрагивает интересы третьих лиц.
Эти весьма специфические нормы, не имеющие аналога при взаимодействии гражданско-процессуального закона с другими отраслями законодательства, обусловлены не только системностью правоотношений, но и, как мы уже отмечали, наличием государственного интереса в специальной (особой) защите прав и интересов ребенка, женщины-матери, иных социально слабых субъектов и их неизменно важных интересов.
При этом наиболее спорной с точки зрения природы и сущности является, конечно, положение об обязанности суда решить вопросы о детях по собственной инициативе (если таковой не последовало от сторон бракоразводного процесса). Это исключение из «классики диспозитивного жанра» восходит еще к Декрету «О расторжении брака» от 19 декабря 1917 г. (последующие акты, в том числе Кодексы 1918 и 1926 гг., такого императива не содержали) и в еще более жесткой форме присутствует в Указе Президиума Верховного Совета от 8 июля 1944 г. В КоБС 1969 г. содержание данного правила было несколько неопределенным, что потребовало толкования Пленума Верховного Суда СССР. СК РФ эту неопределенность устранил. (Подобные «задолжения» суда не являются эксклюзивом нашего семейного закона: норма ст. 39 КоБС Республики Беларусь обязывает суд решить вопросы о месте проживания ребенка, порядке участия в его воспитании отдельно проживающего родителя и об алиментировании ребенка; правило ст. 90 ГК Испании предписывает суду и супругам урегулировать вопросы проживания, воспитания и алиментирования детей, использования семейного жилья и предметов обихода, алиментирования одного из супругов.)
Однако то обстоятельство, что данные специальные нормы не имеют основы в ГП К РФ, затрудняет их применение — тем более, что положение ст. 4 ФЗ от 14 ноября 2002 г. № 137-ФЗ «О введении в действие Гражданского процессуального кодекса РФ» объявляет нормы ГПК приоритетными по отношению к процессуальным нормам, содержащимся в других законах, в том числе СК РФ.
Однако многие процессуалисты обходят эту трудность, утверждая, что обязанность суда по собственной инициативе решить перечисленные вопросы должна квалифицироваться не как право суда возбудить гражданское (семейное) дело, а как его полномочие при вынесении судебного решения выйти за пределы заявленных истцом требований (п. 3 ст. 196 ГПКРФ).
Некоторое основание к тому содержится в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19 декабря 2003 г. № 23 «О судебном решении»: выход за пределы исковых требований в том числе означает разрешение требования, которое не заявлено, а также удовлетворение требования истца в большем размере, чем оно было заявлено. Таковые возможности действительно вытекают из ряда материально-правовых норм, например, п. 2 ст. 166 ГК РФ (о праве суда по собственной инициативе применить последствия недействительности ничтожной сделки), ч. 5 ст. 394 ТК РФ (о праве суда при рассмотрении требования о признании увольнения незаконным и восстановлении на работе по своей инициативе изменить основания или формулировку увольнения).
Однако рассматриваемый нами казус принципиально отличается от приведенных примеров: вопросы, которые по собственной инициативе обязан разрешить суд, вытекают не из брачного правоотношения, а из других абсолютно самостоятельных семейных правоотношений — родительских и по материальному содержанию. Поэтому данное правило п. 2 ст. 24 СК РФ является не частным случаем правила п. 3 ст. 196 ГПК РФ, а нормой-исключением, которая вступает в противоречие с нормой ст. 4 ГПК РФ (о возбуждении гражданского дела) Достижение правовой гармонии между нормами ст. 24 СК РФ и ст. 4 ГПК РФ возможно двумя путями: либо приведением первой в соответствие со второй, либо наоборот. Причем если первый вариант является сугубо формальным, то второй решает важную задачу оптимальной зашиты социально значимых интересов. Кроме того, как справедливо отмечает О. Г. Миролюбова, соответствующее дополнение следует внести и в норму ч. 5 ст. 151 ГПК РФ (о соединении исковых требований).
Не вполне ясно и соотношение норм ст. 23 и 24 СК РФ: в первой содержатся указания только о месте проживания детей и их алиментировании и ничего — о защите интересов супругов. Полагаем это необоснованным — тем более, что в странах, где процедура развода по взаимному согласию внедрена гораздо раньше России, весь этот комплекс вопросов предусмотрен к разрешению.
Однако и этим размышления, вызванные толкованием правил ст. 24 СК РФ, не исчерпываются. Так, еще в 1978 г. М. Я. Булошников, обобщая опыт зарубежного законодательства, в том числе вопросы комплексного разрешения брачного конфликта, отмечал, что судебное решение, расторгающее брак, должно обеспечить правовыми средствами будущее сотрудничество родителей в воспитании детей, максимально полно определиться с иными правовыми последствиями развода, в том числе и в жилищном вопросе.
Полагаем, что главными критериями оптимального решения проблемы «интеграции» бракоразводного процесса являются два: 1) насколько сопутствующие семейные дела мешают суду выполнить функцию по примирению супругов в целях сохранения семьи (в спорном разводе); 2) способствует ли комплексное решение смежных с брачным конфликтом правовых вопросов скорейшей и менее болезненной нормализации защиты «постбрачного» периода жизни бывших супругов и их детей. В этом смысле действие данных критериев, конечно же, строго индивидуально. Однако полагаем тем не менее, что вопрос о порядке общения с ребенком должен быть включен в перечень ст. 24(23) СК РФ. Возможно, по крайней мере, на диспозитивном уровне и включение вопроса о семейном жилье (в рамках нормы ст. 31 ЖК РФ). Это подтверждается и зарубежным опытом, и обычными практическими соображениями.
До внесения соответствующих дополнений в ст. 23 и 24 СК РФ считаем возможным применять, в этом положительном контексте, общие нормы ст. 151 ГПК РФ, так как характер перечня ст. 23-24 СК РФ не представляется нам категорически исчерпывающим.
***
Судебное разбирательство бракоразводного дела, независимо от того, единичен ли предмет судебного исследования (брачный конфликт) или осложнен присоединенными к нему сопутствующими делами, должно осуществляться, на наш взгляд, «келейно», отнюдь не при стечении публики, как правило, в закрытом судебном заседании, что следует из общего смысла нормы п. 2 ст. 10 ГПК РФ и из соображений разумности.
Главным искомым фактом предмета доказывания по-прежнему декларируется «невозможность дальнейшей совместной жизни супругов и сохранения семьи» (п. 1 ст. 22 ГК РФ). Однако буквальное толкование формулы ч. 2 п. 2 ст. 22 позволяет прийти к выводу, что суд не вправе, если меры по примирению супругов оказались безрезультатными, отказать в иске, на котором настаивает супруг-истец или тем более оба супруга.
При разводе по взаимному согласию мотивы прекращения брака не выясняются (п. 1 ст. 23 СК РФ). Но и в спорных случаях, если супруги отказываются сотрудничать в этом вопросе с судом по каким-либо соображениям (нежелание вмешательства в частную жизнь в целом, наличие негативных обстоятельств нравственного порядка и т.п.), никаких мер к таким супругам, за исключением косвенной — отложения разбирательства дела на максимально допустимый срок — суд предпринять не может. Иногда не хочет, чаще не имеет на это времени, нередко не обладает необходимыми специальными познаниями, например, в области психологии, руководствуясь в своих оценках жизненным опытом. (Кстати, у многих мировых судей нет и такового, что является аргументом как в пользу возврата этой категории дел в районные суды, так и в пользу семейно-правовой судебной специализации.)
О. Ю. Ильина полагает, что указание в законе на невозможность сохранения семьи как основание развода неточно: если в браке рожден ребенок, то отношения между ним и родителями после прекращения брака сохраняются — это свидетельствует и о сохранении, пусть и особенной, но семьи.
С данной точкой зрения трудно согласиться. Как мы уже отмечали, кроме явления семьи (и соответствующего ему понятия), существуют и иные семейные связи, обусловленные правовыми и другими предпосылками социального порядка. Они действительно сохраняются, но, кстати, иногда лишь формально, так как по смыслу семейного закона в интересах ребенка суд может ограничить его общение с отдельно проживающим родителем (ч. 2 п. 1 ст. 66 СК РФ).
Ни право на развод, ни выстраивание его последствий традиционно не связывается в российском семейном законодательстве с виной супруга (супругов). Между тем иное нормативное решение вполне типично для зарубежной законодательной и судебной практики не только до реформ бракоразводного процесса, но в ряде стран и после (Болгария, Италия, Франция, отдельные штаты США и др.). Иногда это сопровождается перечнем оснований к разводу, а в контексте вины связано с брачным правонарушением.
Так, в болгарской теории семейного права «брачная вина» определяется как «субъективное отношение супруга к брачным нарушениям и их результату — глубокому и непоправимому расстройству брака», брачное же нарушение есть противоправное деяние супруга, заключающееся в нарушении супружеских обязанностей (например: необеспечение семейного благополучия, заботы о детях, необоснованное раздельное проживание, измена и т.п.). Суд устанавливает вину лишь по просьбе одного из супругов. Факт «брачной вины» может повлиять на судьбу имущественных правоотношений бывших супругов, в том числе алиментных обязательств, обязательств по несению судебных расходов, связанных с разводом, и др.
СК РФ предусматривает лишь косвенные варианты «брачной вины»: недостойное поведение супруга в браке может освободить второго супруга от обязанности по его материальному содержанию (ст. 92); неполучение одним из супругов доходов по неуважительной причине и/или расходование общего имущества в ущерб интересам семьи является основанием для отступления от принципа равенства долей в совместной собственности при ее судебном разделе (п. 2 ст. 39). Однако подобная «брачная вина» никоим образом не связана с судьбой бракоразводного процесса, что принципиально.
Иначе, чем в КоБС РСФСР, решен в СК РФ вопрос о моменте прекращения брака вследствие судебною развода. Законодатель 1969 г. считал своим долгом «биться за сохранение брака до конца», доводя нормативную позицию до абсурда: вступившее в законную силу судебное решение о разводе могло находиться в «подвешенном состоянии» сколь угодно долго, так как брак прекращался после регистрации решения в органах ЗАГС, а инициатива данного акта принадлежала одному или обоим супругам, которые нередко не спешили ее проявить или вовсе не проявляли. Соответственно возможна была парадоксальная ситуация, когда один супруг, заплативший присужденную ему часть пошлины, обратившийся в орган ЗАГС и получивший свидетельство о расторжении брака, считался свободным от брачных уз, а второй, бездействовавший, как бы продолжал состоять в браке. Нормы ст. 28 СК РФ исключают столь необычный вариант развития событий: брак прекращается судебным разводом со дня вступления в законную силу судебного решения; суд обязан в течение трех дней направить выписку из этого решения в орган ЗАГС по месту регистрации брака; с этого момента супруги могут получить свидетельства о расторжении брака, заплатив, разумеется, установленную пошлину.
Восстановление брака в случае явки супруга, объявленного умершим или признанного безвестно отсутствующим, и отмены соответствующих судебных решений осуществляется органом ЗАГС только по совместному заявлению супругов (а не автоматически, как раньше), впрочем, при условии, что другой супруг не вступил в новый брак (ст. 26 СК РФ).