Исторический очерк развития уголовной ответственности за хулиганство
Ретроспективный анализ памятников российского права с очевидностью свидетельствует, что в дореволюционной России не было понятия «хулиганство» и не было предусмотрено ответственности за преступление-хулиганство. Вместе с тем совершение противоправных актов или, лучше сказать, общественно опасных поведенческих актов в конкретных публичных местах сопровождалось упреком со стороны властей, который выражайся в конкретной мере ответственности.
В.И. Сергеевич, приложивший недюжинные усилия к исследованию российских правовых древностей, отмечал, что в пространной редакции Русской правды законодателем были выделены обстоятельства, отягчающие вину в совершении преступления, в связи с чем исследователь обратил внимание, что в первую очередь отягчают вину не субъективные, а объективные признаки, присущие совершенному деянию1Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. С. 57.. В данной связи исследователь обращал внимание, в частности, на ст. 6 Пространной редакции Русской правды, где убийство, совершенное в разбое, отличалось от убийства на глазах у присутствующих (убийство на пиру). И хотя убийство на пиру, т.е. в общественном месте, каралось менее строго, чем убийство в разбое, тем не менее законодатель обозначил подход разграничения преступных деяний в зависимости от публичного характера их совершения.
Общественный порядок охранялся и при нарушении правил поведения в церкви. Первоначально ответственность за такие нарушения была предусмотрена в княжеских уставах X-XI вв. Так, в уставе князя Владимира Святославовича (синодальная редакция) посягательство на церковное имущество или символику каралось ослеплением, разграбление мощей влекло за собой отсечение рук, введение в храм скота расценивалось как нарушение порядка в церкви и наказывалось отлучением от церкви.
Общественный порядок в церкви соблюдался строго, а его нарушение не менее строго каралось. Так, в Стоглаве — сборнике постановлений церковно-земского Собора — впервые упоминается слово «богохульство», употребление которого свидетельствовало о нарушении порядка служения в церкви. Богохульство выражалось в действиях, направленных на поношение словом или действием, а также отрицание Бога, которое имело публичный характер.
Богохульство посягало не только на чувства веры, но и нарушало общественный порядок. Так, в главе 57 Стоглава сказано: «Аще ли кто божественным тайнам или иным святым службам совершаемым, во святую церковь вошел, или епископу, или причетникам, или инем слугам церковным досаду нанесет, повелеваем убо сего муками казнити и в заточение послати». Комментаторы определяют досаду как «появление в церкви в пьяном виде, громком смехе, разговоре в церкви, введение в нее животного и других деяниях, не направленных прямо против церковных устоев». Это были такие деяния, которые в современной законодательной интерпретации соответствовали хулиганству.
В Соборном Уложении 1649 г. преступлениям против порядка в церквах была посвящена отдельная глава, которая карала богохульников и церковных мятежников. Действия таковых злоумышленников заключались как в действиях, направленных на срыв божественной литургии, так и в оскорблении священника во время богослужения, а также в оскорблении святыни словом или делом. К таковым лицам, согласно сообщению новгородского архиепископа XV в., относились «отступники, которые злословят Христа и Богоматерь, плюют на кресты...». Такие деяния наказывались смертной казнью, а в особых случаях — смертной казнью через сожжение.
В Соборном Уложении нарушения порядка в церкви понималось как «бесчиние», «бесчинство» и выражалось в публичном оскорблении присутствующих неприличными действиями.
Весьма интересна в контексте нашего исследования ст. 17 главы XXII Соборного Уложения, которая устанавливала ответственность за следующие деяния: «А будет кто с похвальбы, или с пьянства, или умыслом наскачет на лошади на чью жену, и лошадью ея стопчет и повалит, и тем ея обесчестит, или ея боем изувечит...». В цитируемой норме со всей очевидностью законодатель указывает уже на мотивы преступления («с похвальбы», «с пьянства»), которые в современной законодательной интерпретации вполне соответствуют хулиганским мотивам.
Общественный порядок, но исключительно в конкретных местах, что было уже присуще первоначальным законодательным актам Древней Руси, являлся объектом охраны и в документе Екатерины II, который назывался «Устав благочиния, или полицейский» утвержденный Императрицей 8 апреля 1782 г. Несмотря на то что Устав носил полицейско-административный характер, слово «благочиние» употреблялось в нем в таком же значении, которое было характерно для церковных документов.
В ст. 320 Устава был закреплен прямой запрет «учинить уголовные преступления противу народной тишины», перечень которых был исчерпывающим. Императрица не считала целесообразным произвольные и абстрактные нормы, но предлагала конкретные варианты деяний, конкретизировала поступки, которые должны быть наказуемы.
Еще более конкретно запреты по поводу деяний, нарушающих общественный порядок, были изложены в ч. 4 ст. 261 Устава: «Буде кто во время общенародной игры или забавы или театрального представления, в том месте или близ зрителей во сто сажен, учинит кому обиду, или придирку, или брань, или драку, или вынет шпагу из ножен или употребит огнестрельное оружие, или кинет камень, или порох, или иное что подобное, чем кому причинить может рану или вред или убыток или опасение, того отдать под стражу и отослать к суду». В данной норме четко определено место совершения преступления, в зависимости от которого ответственность наступает не за совершение преступлений против жизни или здоровья, а, по существу, за нарушение общественного порядка. Исходя из конкретных положений цитируемого предписания вред (за исключением вреда жизни), причиненный во время проведения игр, иных забав, во время театрального представления а также на расстоянии в его сажен от проводимого мероприятия, должен караться только по ст. 261 Указа. Строго говоря. Императрица конкретизировала так называемые хулиганские проявления указанием на место их совершения и на вред, который может быть следствием соответствующего поведения.
Законодатель XIX в. также не обошел своим вниманием конкретные нарушения общественного порядка, акцентировав внимание, учитывая предыдущий законодательный опыт, на преступлениях против порядка церковного. В разделе 2 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. содержались нормы, устанавливающие ответственность за богохульство, вероотступничество, ересь, церковный раскол, оскорбление святыни. Сам раздел назывался «О преступлениях против веры и о нарушениях ограждающих оную постановлений». Отличительная особенность данного раздела заключалась в том, что церковный порядок, который именовался как благочиние, может быть нарушен как в церкви, так и за ее пределами.
В главе 3 Уложения, которая именовалась «Об оскорблении святыни и нарушении церковного благочиния», нормы, предусматривающие ответственность за нарушение церковного порядка, располагались в зависимости от места совершения деяния или от средств его совершения, однако в любом случае предполагали публичность правонарушения. Так, в ст. 184 указывалось: «Кто в публичном месте, при собрании более или менее многолюдном, дерзнет с умыслом порицать христианскую веру или православную церковь, или ругаться над священным писанием или святыми таинствами...», а в ст. 187 устанавливалась ответственность за следующее деяние: «Кто в печатных или хотя в письменных, но каким-либо образом распространяемых им сочинениях, дозволит себе богохуление, поношение святых господних или порицание христианской веры, или церкви православной или ругательства над священным писанием и святыми таинствами...»
В главе 2 раздела 4 Уложения была предусмотрена ответственность за нарушение общественного порядка в присутственных местах. Статья 309 Уложения гласила: «Кто в присутственном месте, во время заседания и в самой оного камере, осмелится неприличными словами или каким-либо действием оказать явное к сему месту неуважение...».
Судебная реформа 1861-1864 гг. не оставила без внимания преступления, посягающие на общественное спокойствие и благочиние. В Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, был предусмотрен ряд норм, устанавливающих ответственность за такого рода правонарушения в зависимости от места совершения деяния. В ст. 38 Устава устанавливалась ответственность «за ссоры, драки, кулачный бой или другого рода буйства в публичных местах и вообще за нарушение общественной тишины», а согласно ст. 39 к ответственности привлекались лица «за нарушение порядка в публичных собраниях или во время общенародных увеселений, театральных представлений».
Опыт установления уголовной ответственности за совершение деяний, нарушающих общественной благочиние, с разделением таких деяний на нарушение церковного и мирского порядка, продолжило Уголовное Уложение 1903 г., которое устанавливало повышенную ответственность за совершение действий, рассматриваемых в современном законодательстве как хулиганство, в случае их совершения «при отправлении общественного богослужения или в церкви; в часовне или христианском молитвенном доме».
Отличительной чертой российского уголовного законодательства дореволюционного периода в контексте рассматриваемой нами темы, таким образом, было отсутствие уголовной ответственности за хулиганство, хотя законодатель предусматривал ответственность за конкретные нарушения общественного порядка, совершаемые в конкретных местах. Впервые термин «хулиган» появился в российском юридическом словаре в середине XIX в. Большинство авторов считало, что термин «хулиган» обязан своему происхождению фамилии ирландской семьи, члены которой отличались буйным поведением, сопровождаемым драками и иными нарушениями общественного спокойствия. Существует и другая версия происхождения данного термина. По мнению П.И. Люблинского, слово «хулиганство» происходит от оценки поведения представителей одного из американских племен индейцев, боровшихся с европейскими переселенцами. Хулиганами стали называть людей, склонных к надругательству над культурными ценностями, что было характерной особенностью данного племени2Люблинский П.И. Хулиганство и его социально-бытовые корни. Хулиганство и хулиганы: Сборник статей / Под ред. В.Н. Толмачева. М., 1929. С. 38..
Пожалуй, впервые термин «хулиганство» стаз употребляться в юридической печати в преддверии революционных событий, но уже после мятежа 1905 г., в процессе которого и позже восставшие проявляли признаки грубого нарушения общественного порядка, сопровождавшиеся порой весьма существенным вредом, причиняемым другим гражданам. Так, В.И. Громов отмечал: «Кажется, никогда ни одно преступление не рождалось в такой массовой форме и так внезапно, и не вызывало такого единодушного вопля о возмездии, как новое, модное ныне явление хулиганства»3Гримов В.И. Безмотивное преступление // Журнал министерства юстиции. 1913. № 5. С. 56.. Правда, затем В.И. Громов отмечал, что понятие «хулиганство» в литературе не определено и предлагал трактовать его как «безчинство» или как «озорство, под которым русский народ разумеет бесцельную, дикую, безобразную и вредную для другого выходку озорника».
В феврале 1914 г. в Петрограде на совещании губернаторов директор департамента полиции Белецкий сделал доклад на тему о хулиганстве. Он указывал, что «меры борьбы с хулиганством нужно провести законодательным порядком но, благодаря тому, что хулиганство приняло за последнее время столь острую форму и что для проведения законопроекта в законодательном порядке потребуется время, является необходимость в принятии каких-либо временных мер»4Отчет X общего собрания русской группы международного союза криминалистов. 13-16 февраля 1914 г. в Петрограде. Петроград, 1916. С. 54-55..
Тема хулиганства оказалась в центре внимания русской группы Международного союза криминалистов, в рамках которого была предпринята первая попытка создания состава преступления под названием «хулиганство». Был даже разработан под эгидой Министерства юстиции законопроект о борьбе с хулиганством, который внесли на обсуждение в Государственную Думу. Однако законопроект не прошел, поскольку разработчики не могли прийти к единому мнению по поводу характерных особенностей хулиганства как преступления. Так, М.П. Чубинский, сторонник законодательного закрепления хулиганства в качестве особого преступного посягательства, указывал на такие его признаки, как несоразмерность поступка вызвавшему его поводу и равнодушие либо презрение к чужим благам, «приносимым в жертву или подвергаемых поруганию».
Противник законодательного закрепления хулиганства А.Н. Трайнин справедливо указывал, что состав хулиганства будет включать в себя совокупность преступных деяний, признаки которых уже содержатся в тех или иных нормах закона, а посему нет смысла группировать их в рамках отдельного состава. Если же создать такой состав, то, по убеждению А.Н. Трайнина, «любое деяние может, при известных условиях, носить характер хулиганского; в понятии хулиганства, как и в определении хулиганства, нет и не может быть указаний на объективный состав деяний».
Из общественно-политической и юридической литературы слово «хулиган» стало приобретать нормативные контуры, хотя само понятие, как и прежние варианты его определения, оставалось аморфным. Так, в октябре 1918 г. было опубликовано постановление кассационного отдела ВЦИК «О подсудности революционных трибуналов», где разъяснялось, что за хулиганство отвечает тот, кто исключительно «с целью внести дезорганизацию в распоряжения Советской власти или оскорбить нравственное чувство или политические убеждения окружающих учинит бесчинства». Что составляло объект такого правонарушения и в чем особенности объективной стороны деяния, определение хулиганства не давало.
Об ответственности за хулиганство говорилось и в декрете СНК от 4 мая 1918 г. «О революционных трибуналах», в котором хулиганство рассматривалось как проявление особой формы классовой борьбы. Поэтому подсудность хулиганства была уравнена с подсудностью государственных преступлений.
При обсуждении проекта УК РСФСР 1922 г. в выступлении на 3 сессии ВЦИК IX созыва в мае 1922 г. народный комиссар юстиции Д.И. Курский, настаивая на включении нормы о хулиганстве в рамки УК, отмечал, что в настоящее время существуют такие озорные, бесцельные поступки, которые определенно связаны с проявлением неуважения к гражданам и нарушают их чувства стыдливости и покоя. В результате дебатов в УК РСФСР 1922 г. впервые на законодательном уровне постреволюционной России появилась ст. 176 (Хулиганство), которая содержалась в главе 5 УК, именовавшейся как «Преступления против жизни, здоровья и достоинства личности». Объективная сторона хулиганства согласно норме закона состояла в «озорных, бесцельных, сопряженных с явным проявлением неуважения к отдельным гражданам или обществу в целом действиях». То обстоятельство, что состав хулиганства был включен в структуру преступлений против личности, объяснялось просто — большинство случаев хулиганства было сопряжено с посягательствами на личность.
Комментируя норму ст. 176 УК РСФСР 1922 г., М.М. Гродзинский писал, что «озорными могут быть названы те действия, которые, нарушая закон или вообще правопорядок, не преследуют какой-либо особой цели, а вызваны стремлением совершить данное деяние только ради забавы, нарушить правопорядок ради самого нарушения. Хулиганство характеризуется тем, что цель, преследуемая преступником, лежит в самом деянии, им исчерпывается и заключается именно в том, чтобы нарушить правопорядок»5Гродзинский М.М. Преступления против личности. М., 1924. С. 60.. Таким образом, отсутствие мотивированности и целеполагания стало онтологической характеристикой хулиганства, что еще более усугубляло некую эзотерику данного состава преступления. Аморфность определения хулиганства продолжала волновать умы исследователей. С.П. Мокринский писал в данной связи: «В нашем УК статья 176 является, пожалуй, наименее ясной. Этим отчасти объясняется та неразбериха в этом вопросе, которая сейчас наблюдается и которой сейчас немало содействует общая печать, сваливая, в связи с ударной компанией, все в одну кучу. В результате сейчас в рубрике хулиганства мы можем встретить правонарушения, целиком укладывающиеся в другие статьи УК. Проделки хулиганов всегда отвечают составу какого-либо уже имеющегося в Уголовном кодексе преступления»6Мокринский С.П. Озорство и хулиганство // Еженедельник советской юстиции. 1924. № 37. С. 877.. При этом исследователь отличал шалость от озорства по последствиям — озорство это просто дурная шалость, а шалость уже причиняет вред чужим интересам. Такого рода различия могли привести только к еще большей путанице, о которой, собственно говоря, С.П. Мокринский и писал.
Декрет ВЦИК и СНК от 7 июля 1926 г. внес изменения в диспозицию ст. 176 УК РСФСР. Теперь наряду с уголовно наказуемым хулиганством появилось административно наказуемое. В новой редакции ст. 176 УК РСФСР звучала следующим образом: «Хулиганство, то есть озорные, сопряженные с явным неуважением к обществу действия, совершенные в первый раз, влекут лишение свободы на срок до 3 месяцев, если до возбуждения уголовного преследования на совершившего действия не было наложено административное взыскание.
Если означенные действия заключались в буйстве или бесчинстве, или совершены повторно, или упорно не прекращались, несмотря на предупреждение органов, охраняющих общественный порядок, или же по своему содержанию отличались исключительным цинизмом или дерзостью — лишением свободы на срок до двух лет». При этом признаки объективной стороны состава оставались, как и в прежней редакции, абсолютно неопределенными.
В УК РСФСР 1926 г. редакция УК РСФСР 1922 г. осталась без изменений, за исключением того обстоятельства, что норма ст. 74 УК РСФСР, устанавливающая ответственность за хулиганство, поменяла видовой объект и была помещена в главу о преступлениях против порядка управления.
Понятие порядка управления рассматривалась в двух смыслах — в узком и широком. В узком смысле под порядком управления понималась нормативная деятельность органов управления. В широком смысле порядок управления соответствовал, по существу, общественному порядку, что и обусловило включению нормы о хулиганстве в данную главу УК. В.Д. Меньшагин отмечал в данном контексте, что объектом хулиганства следует считать социалистический правопорядок и примыкающие к нему правила социалистического общежития7Уголовное право. Особенная часть / Под ред. А.А. Герцензона, А.А. Пионтковского. М. 1939. С. 410., что в последующим практически без изменений и было воспринято доктриной российского уголовного права.
Исследователи довольно оригинально интерпретировали понятие озорства. Данный признак понимался в двух аспектах: как проявление удали, молодечества, совершаемое ради забавы и свойственное молодому возрасту, — это еще не уголовно наказуемое хулиганство, но когда эта граница пересечена, начинается преступление. Где грань, переход через которую образует уголовно наказуемое хулиганство, до сего времени осталось не ясным.
Но поводу исключительного цинизма и особой дерзости исследователи полагали, что установление данных признаков является вопросом факта, относя, таким образом, их установление на усмотрение правоприменителя.
Довольно резкий поворот в сторону ужесточения уголовной ответственности за хулиганство был сделан в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 10 августа 1940 г. «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и хулиганство», где было установлено, что «хулиганские действия на предприятиях, в учреждениях и в общественных местах караются тюремным заключением сроком на один год, если эти действия по своему характеру не влекут по закону более тяжкого наказания». Таким образом Указ вновь акцентировал внимание на публичности совершения хулиганских действий, во-первых, и, во-вторых, криминализовал мелкое хулиганство, которое затем 16 лет приравнивалось к уголовно наказуемому.
В результате довольно продолжительной реформы уголовного законодательства, которая началась в 50-е годы XX в., в 1960 г. появился новый УК РСФСР, где нашлось место и статье о хулиганстве, которая в новых условиях была помещена в главу о преступлениях против общественной безопасности (ст. 206 УК РСФСР). Объектом хулиганства продолжал оставаться общественный порядок, а сам состав представлял собой такое же аморфное образование, состоящее исключительно из оценочных признаков, как и предыдущие редакции нормы о хулиганстве. И. Иванцова совершенно справедливо отмечает, критически разбирая редакцию ст. 206 УК РСФСР: «Неконкретность признаков основного состава хулиганства не могла не привести к разнобою в следственной и судебной практике. А разъяснения пленума Верховного суда СССР о том, что хулиганство отличается очевидным для виновного грубым нарушением общественного порядка и явным неуважением к обществу, не привносили существенной ясности для практиков, так как большинство умышленных преступлений грубо нарушают общественный порядок и представляют собой явное неуважение к обществу (к примеру, убийство, разбой, групповое изнасилование и т.п.)»8Иванцова И. Перспектива хулиганства — его декриминализация // Законность. 2004. № 11. С. 37.. Исследователи феномена хулиганства обоснованно отмечали, ссылаясь на практику применения ст. 206 УК РСФСР, что, в случае если правоприменители испытывали затруднения в точной юридической оценке деяния как посягающего на личность или собственность, деяние квалифицировалось как хулиганство, поскольку разграничить данные составы было затруднительно, если вообще возможно.
Учитывая правоприменительные трудности и, вероятно, реагируя (но своеобразно) на критические замечания теоретиков уголовного права, законодатель в 1996 г. внес очередные изменения в редакцию статьи о хулиганстве, которая, продолжая свое законодательное бытие в главе о преступлениях прошв общественной безопасности, приобрела в ст. 213 УК РФ несколько иной вид. Грубое нарушение общественного порядка и явное неуважение к обществу остались основными признаками хулиганства, но криминальным такое нарушение становилось в том случае, если сопровождалось применением насилия к гражданам либо угрозой его применения, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества. Однако включение в диспозицию нормы признаков насилия и причинения ущерба имуществу вовсе не сняло проблему разграничения состава хулиганства и преступлений против личности или имущества, на что обращалось внимание в литературе.
Следующий шаг российского законодателя во изменение редакции нормы о хулиганстве был сделан в результате очередной реформы УК РФ 8 декабря 2003 г. В результате реформирования в ст. 213 УК РФ законодатель решил отказаться от имущественного вреда и вреда «телесного» как криминообразующих признаков хулиганства, поскольку надо было как-то выходить из затруднительного положения, связанного с разграничением составов преступлений против жизни, имущества и хулиганства. В результате появилось относительно новое нормативное образование, в котором грубое нарушение общественного порядка и явное неуважение к обществу заняли свое достойное место как показатели хулиганства, а в качестве криминообразующих признаков законодатель включил применение оружия или предметов, используемых в качестве оружия. Получилась оригинальная картина: если злоумышленник цинично выражается в общественном месте — это будет административно наказуемое деяние, но стоит ему при этом взять в руки железную расческу с длинным наконечником и угрожать ею, он превращается в уголовника.
Наконец, в результате реформы законодательства 24 июля 2007 г. (Федеральный закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с совершенствованием государственного управления в области противодействия экстремизму») «многострадальная» ст. 213 УК РФ приобрела новый вид. Законодатель отказался от применения оружия или иных предметов как единственного криминообразующего хулиганство признака и наряду с ним включил «экстремистский мотив», благодаря наличию которого хулиганство превратилось в полимотивированное преступление.
Исторический очерк был представлен не только для того, чтобы показать поступательное развитие норм, стоящих на страже общественного порядка. Главное его предназначение — в прагматике: дабы не изобретать того, что было блестяще воплощено веками. Исторический очерк со всей очевидностью показал, что в дореволюционной Руси общественный порядок охранялся весьма строго. Царь заботился о безопасности своего народа. Но законодательная охрана общественного порядка обеспечивалась четкими гранями составов преступлений, посягающих на соответствующий объект. Мудрый дореволюционный законодатель не прибегал к аморфным и каучуковым признакам, предпочитая четко обозначить критерии преступного деяния. Именно поэтому так называемые на современном сленге «хулиганские» действия разграничивались четко по месту совершения — в церкви, во время народных забав, в процессе театрального представления и т.д. и по признакам объективной стороны — буйство, шум, непочтение. В дальнейшем изложении мы попытаемся показать несовершенство современной редакции нормы о хулиганстве, но в качестве образца новеллы, которая должна занять место нынешней ст. 213 УК РФ, станем иметь в виду образцы исторического правового наследия.