Мотив преступления в законодательстве зарубежных стран
Сравнительно-правовой анализ российского и зарубежного уголовного законодательства о мотивах преступлений интересен в первую очередь поиском оригинальных законодательных решений. Кроме того, подобная работа положительно скажется в деле совершенствования УК РФ, а также будет способствовать интеграции совместных усилий в противодействии преступности в мировом масштабе.
В рамках рассмотрения данного вопроса мы не стали останавливаться на странах так называемого ближнего зарубежья, поскольку новое уголовное законодательство стран СНГ и Балтии о мотивах и целях преступлений имеет много общего с российским законодательством. Это обстоятельство никак не относится к категории случайных, поскольку за несколько десятилетий существования в одном государстве сформировалось определенное единство правовых традиций. Несколько иначе этот вопрос решается в уголовном законодательстве стран Западной Европы и некоторых азиатских стран.
Например, в Англии не существует уголовного кодекса. Это является специфической особенностью уголовного права Англии. Возникнув как общее право (право судебных прецедентов), уголовное право впоследствии стало дополняться или заменяться статутным правом (в качестве примера можно назвать старейший из действующих Закон о государственной измене 1351 г.), которое интенсивно развивается и сейчас, охватывая в настоящее время почти все основные институты Общей части. Статуты существенно развивают и Особенную часть, формулируя юридические признаки большинства составов преступления.
Среди законов, регулирующих положения Общей части уголовного права, в первую очередь следует назвать такие, как Закон об уголовном праве 1967 г., определивший новую классификацию преступлений: Закон об уголовном праве 1977 г., установивший, например, ответственность за сговор; Закон о преступном покушении 1981 г., существенно изменивший ответственность за предварительную преступную деятельность; Закон о компетенции судов 1973 г., регулирующий многие вопросы назначения наказаний; Закон об исправлении правонарушителей 1974 г. и некоторые другие. В последние десятилетия было принято достаточное количество законов об ответственности за отдельные преступления.
Современное уголовное право Англии (как и право в целом) имеет два основных источника — статуты (парламентские акты, объединяющие некодифицированное уголовное законодательство) и подчиненные этим актам судебные прецеденты, формулирующие правила, по которым в последующем решаются конкретные уголовные дела.
Таким образом, английское уголовное право характеризуется чрезвычайным обилием и запутанностью источников, достигшими такого предела, что даже специалистам трудно ориентироваться в правовом лабиринте: в Англии насчитывается более 300 тыс. записанных судебных решений, около 42 томов парламентских актов в их наиболее компактном издании и около 100 томов делегированного законодательства — подзаконных актов.
Особенностью уголовного права Англии является отсутствие законодательного определения понятия преступления и преступного деяния. В науке английского уголовного права преступное деяние характеризуется двумя признаками (элементами): actus reus — материальный или объективная сторона: mens rea — субъективная сторона деяния, причинившего определенный вред (буквальный перевод этих слов означает «виновный дух»).
За многие столетия существования этого термина накопилось немалое число попыток раскрыть его содержание. Он истолковывается и как аморальный мотив, порочная воля, злой разум, злая воля и др. Неконкретность и неопределенность понятия «mens геа» являются прямым отражением нечеткости и несовершенства уголовного законодательства Англии.
Субъективная сторона преступления по уголовному праву Англии, по общему правилу, возможна как умышленная, так и неосторожная. Однако, признавая в целом необходимость установления вины (mens rea) для уголовной ответственности в виде намерения (intent), неосторожности (recklessness) и небрежности (negligence), многие статьи предусматривают так называемую строгую ответственность. когда для уголовной ответственности достаточно установить сам факт совершения обвиняемым запрещенного деяния (без необходимости установления вины). Такая строгая ответственность установлена, например, за нарушение правил торговли спиртными напитками, фальсификацию продуктов питания. Порядок привлечения к ответственности регламентируется в этих случаях специальными законами о наступлении строгой ответственности. Таким образом, особенность уголовного права Англии заключается в том, что вина (а соответственно и мотив преступления) не является обязательным признаком преступления.
Следует отметить, что уголовное законодательство и судебная практика большинства других европейских стран также придерживаются принципа «безразличия мотивов», то есть для целей квалификации мотив не имеет значения. На наш взгляд, подобная принципиальная позиция может быть использована и при построении отечественного уголовного законодательства. В частности, с принятием Уголовного кодекса Российской Федерации сделан крупный шаг в совершенствовании системы защиты прав и свобод личности, утверждении законности, правопорядка, основополагающих принципов международного права, касающихся безопасности человека.
Произошло принципиальное изменение в расстановке ценностно-нормативных приоритетов в сфере борьбы с преступностью. Развивая положения Конституции Российской Федерации о приоритетности задачи охраны личности от преступных посягательств,
УК РФ признает, что человек в цивилизованном мире является высшей социальной ценностью. Данная концептуальная идея закреплена в нормах Общей и Особенной частей Кодекса. Структура Особенной части построена по схеме «личность — общество — государство» и начинается с раздела «Преступления против личности» и гл. 16 «Преступления против жизни и здоровья». В этом заключается первое (и одно из основных) принципиальное изменение приоритетов в сфере борьбы с преступностью.
УК РФ предусматривает уголовную ответственность за лишение жизни, причинение вреда здоровью человека, политическим, общественным деятелям (ст. 277), работникам правосудия (ст. 295), правоохранительных органов (ст. 317) и др. Эти составы находятся в главах, предусматривающих ответственность за преступления против основ конституционного строя, государственной службы, правосудия (гл. 29-31). Всего в других главах, кроме гл. 16 «Преступления против жизни и здоровья», ответственность за посягательство на жизнь и здоровье человека предусмотрена в 48 статьях. Обязательным признаком субъективной стороны данных деяний, как правило, выступает цель или мотив их совершения — воспрепятствование законной деятельности указанных в диспозициях статей лиц либо месть за такую деятельность. С нашей точки зрения, подобная систематизация преступлений против жизни и здоровья человека противоречит принципу приоритетности защищаемых объектов: человек является высшей социальной ценностью. Получается, что жизнь любого гражданина более ценна, так как она защищается ст. 105 УК РФ, расположенной в гл. 16. а жизнь работника милиции, судьи, политического деятеля менее ценна, поскольку защищается статьями, расположенными в гл. 29-31 УК РФ.
Законодательство многих зарубежных стран посягательство на жизнь и здоровье лиц, нуждающихся в особой защите, считает отягчающим обстоятельством и все преступления против жизни и здоровья человека сосредоточивает в одном разделе, что свидетельствует хотя бы о равноправии граждан. Так, ст. 211-1 УК Франции к отягчающим обстоятельствам убийства относит: убийство судьи, адвоката, должностного лица, являющегося представителем государственной власти в связи с исполнением им своих служебных обязанностей; убийство свидетеля или потерпевшего с целью помешать им подать жалобу или дать показания в суде.
В связи с этим мы предлагаем все насильственные преступные деяния против жизни и здоровья человека систематизировать в одном первом разделе Особенной части УК РФ. Подобная систематизация и классификация преступлений, в первую очередь насильственных, против человека и человечества позволит установить криминологически обоснованную дифференциацию уголовной ответственности и категоризацию преступных деяний.
В то же время, несмотря на применение принципа «безразличия мотивов», в некоторых случаях уголовное законодательство зарубежных стран учитывает мотив в качестве специального признака субъективной стороны отдельных преступлений. Круг таких примеров сильно ограничен, что и позволяет говорить об общем принципе непринятия во внимание мотивов в уголовном законодательстве ряда зарубежных стран. При этом нужно оговориться о том, что наряду с термином «мотив» для характеристики субъективной стороны некоторых составов преступлений зарубежный законодатель использует и другие термины: «побуждение», «заинтересованность», «цель», «в связи». Это говорит либо о том, что данные понятия описывают одно и то же психолого-правовое явление и используются им для различной степени детализации, конкретизации субъективных причин преступного поведения лица, либо о несовершенстве понятийного аппарата зарубежного уголовного права.
Интересен в этом отношении Уголовный кодекс ФРГ. Например, в соответствии с ч. 2 § 211 «тяжкое убийство совершает тот, кто: убивает человека из садистских побуждений, для удовлетворения полового влечения, из корыстных побуждений или руководствуясь низменными побуждениями: коварным, жестоким способом или опасными средствами или для того, чтобы скрыть другое преступное деяние или облегчить его совершение». Один из германских ученых — Т. Фишер поясняет, что следует понимать под низменными побуждениями: это стремление произвести впечатление на сообщников или продемонстрировать особую бесцеремонность исходя из психологической установки на то, что для лишения другого человека жизни не требуется особой причины, или исходя из стремления через лишение другого человека жизни продемонстрировать свое расположение духа, либо из общего отношения к людям как к малоценному «мусору».
Много общего с Уголовным кодексом ФРГ имеет Уголовный кодекс Швейцарии, который при определении тяжкого убийства в качестве мотива и цели преступного деяния использует такие оценочные категории, как особая упречность или особая бессовестность. В теории и практике швейцарского уголовного права под этими терминами понимается отрицательная оценка судом поведения субъекта, способного в конкретных обстоятельствах вести себя правильно.
Исходя из приведенных определений нельзя не отметить неопределенность и размытость определения мотива. Вместе с тем данные формулировки близки по своему содержанию к явному пренебрежению нормами морали, к российской «аморальности». Таким образом, можно предположить, что в Германии и Швейцарии понятием тяжкого убийства охватывается наш термин «убийство из хулиганских побуждений».
В Уголовном кодексе Аргентины одним из квалифицирующих убийство признаков выступает совершение данного преступления «ради удовольствия». При рассмотрении этого термина применительно к отечественному уголовному законодательству мы видим созвучие терминологии, используемой российскими учеными, которые писали о «безмотивном убийстве», то есть убийстве, совершаемом ради самого убийства.
Во Франции в силу специфики определенных институтов уголовного права понятие «мотив» рассматривается вместе с понятиями общего и специального умыслов. Разграничение этих понятий — одна из наиболее дискуссионных проблем в уголовно-правовой доктрине Франции. Под общим умыслом во французском уголовном праве понимается желание совершить преступное деяние: «не существует ни преступления, ни проступка без умысла, направленного на его совершение». В свою очередь, специальный умысел конкретизирует намерение совершить преступление и является дополнением к общему умыслу. Специальный умысел — это желание причинить вред конкретным социальным ценностям, помимо общего намерения, направленного на нарушение уголовного закона.
С точки зрения соотношения специального умысла и мотива существует мнение, согласно которому в случае, когда мотив указывается в качестве признака отдельного состава, его значение приближается к понятию специального умысла, и такой мотив им же и выступает, то есть мотив, имеющий значение для квалификации преступного деяния, превращается в специальный умысел. В отдельных случаях определенные мотивы включены в составы Особенной части УК Франции и служат основанием для ужесточения наказания (например, ст. 225-18). В том, что касается цели и ее значения, то это понятие не отделяется от мотивов, более того, определенные цели, указанные в качестве признаков отдельных составов, рассматриваются в качестве примеров закрепления мотива. Так, ч. 2 ст. 227-12 УК Франции гласит: «Вмешательство в целях получения выгоды в отношения лица, желающего усыновить ребенка, и лица, желающего отказаться от ребенка». В данном случае цель получения выгоды рассматривается как пример мотива, указанного в составе определенного преступления.
Значение мотива и цели преступления во Франции проявляется и при отграничении политических преступлений от общеуголовных. Так, с 1978 г. ряд постановлений судов высшей инстанции закрепил правило, согласно которому французские суды не признают политического характера преступлений, превышающих определенный порог тяжести. Это означает, что в случае совершения тяжкого преступления мотив не будет иметь значения для определения его политического характера, тогда как при менее тяжком преступлении определяющим будет именно мотив. В качестве примера оценки отдельных видов преступлений по причине тяжести и ряду других причин терроризм традиционно не относится к политическим посягательствам, несмотря на то что нередко мотивы и цели такого деяния политизированы.
В некоторых зарубежных странах мотив преступления играет важную роль при назначении наказания. Например, § 2 ст. 53 УК Польши «Правила назначения наказания и уголовно-принудительных мер» предоставляет суду право и одновременно возлагает на него обязанность при решении вопроса о виде и размере наказания в первую очередь учитывать мотив совершенного преступления. В Италии уголовный закон, провозглашая принцип свободного усмотрения судьи при назначении наказания, подробно указывает на те объективные и субъективные обстоятельства, которым суд обязан дать оценку при выборе наказания в каждом случае, в числе которых находятся преступные мотивы.
В ряде зарубежных стран при назначении наказания в расчет принимаются и такие мотивы преступлений, которые характеризуют менталитет народа или национальные особенности. В частности, в соответствии со ст. 41 УК Аргентины суд, назначая наказание виновному лицу, должен принять во внимание характер мотивов, которые толкнули его на преступление, в особенности нищету или трудности в обеспечении условий собственного существования, а также существования своих близких. Это положение во многом обусловлено низким уровнем жизни в стране.
В Японии мотивы, квалифицирующие преступления, учитываются при назначении наказания следующим образом. Лишение свободы без принудительного труда в основном назначается за преступления, имеющие политический характер, и неосторожные преступления.
В свою очередь, лишение свободы с принудительным трудом назначается за так называемый харэнтидзай, что означает совершение преступлений, имеющих постыдные или бесчестные мотивы. В этом сказывается специфика японского менталитета, который отдает приоритет коллективным интересам перед интересами личности и при преступном нарушении социальных норм всегда требует этической поддержки1См.: Филлипов А.В. К вопросу о традиционном праве Японии // Вестн. Ленингр. гос. ун-та. 1987. Сер. 2. № 9. С. 96-100..
Своеобразно подходит к оценке мотивов преступления австрийский законодатель. Пункт 2 § 32 УК Австрии обязывает суд при назначении наказания виновному лицу наряду с другими обстоятельствами учитывать, в какой мере преступное деяние объясняется внешними обстоятельствами или побудительными мотивами, которые могли возникнуть у человека, ориентированного на защищаемые правом ценности. В данном случае позиция австрийского законодателя объясняется тем, что он на первый план выводит необходимую оборону (§ 3) как обстоятельство, исключающее общественную опасность. И это понятно, поскольку даже сильное и стабильное государство при всем своем желании не всегда способно оказать гражданину действенную помощь по отражению преступного посягательства. В целом следует отметить, что Австрия имеет достаточно современное и, главное, стабильное уголовное законодательство, действующее уже более трех десятков лет. При продолжающейся реформе отечественного уголовного законодательства австрийский нормотворческий опыт может быть с успехом использован, особенно в части проявления корыстного мотива при совершении преступлений. Например, в УК Австрии удачно решен вопрос об основаниях уголовной ответственности за хищение электрической энергии. Так, в соответствии с п. 1 § 132 «всякий, кто с намерением незаконного обогащения самого себя или третьего лица производит хищение электроэнергии из установки, которая служит для получения, преобразования, подведения или накопления электроэнергии, подлежит наказанию». Подобным образом следует криминализировать хищение электроэнергии, что в современных российских условиях весьма актуально.
Определенной спецификой обладает § 216 УК ФРГ, который провозглашает: «Кто умерщвляет другое лицо под воздействием четко выраженной и серьезной просьбы потерпевшего лишить его жизни, тот наказывается лишением свободы на срок от шести месяцев до пяти лет». Речь идет о так называемой эвтаназии. Несмотря на то что мотив данного преступления не указан в диспозиции статьи, можно смело предположить, что им является стремление виновного лица прекратить физические или психические страдания больного, выполнить его волю, что вполне совпадает с российским мотивом сострадания.
Нужно заметить, что этот вопрос все большую значимость приобретает и для отечественного уголовного права, в котором проблемам эвтаназии уделено явно недостаточное внимание. По сей день уголовное законодательство России не содержит специальной нормы, которая регулировала бы ответственность за данное деяние. Между тем в мире накоплен достаточно богатый опыт правового регулирования ответственности за эвтаназию. Полагаем, что учет законодателем нашей страны положительного зарубежного опыта в рассматриваемой сфере может способствовать оптимальному разрешению данной проблемы в УК РФ.
В настоящее время специальные статьи или отдельные нормы, посвященные эвтаназии, имеются в уголовных кодексах примерно четверти стран мира (Италия, Греция, Швейцария и др.). Анализ санкций за эвтаназию показывает, что наиболее суровая уголовная ответственность за это деяние предусмотрена в странах с сильно развитыми религиозными традициями. В частности, в католической Италии эвтаназия ставится в один ряд с геноцидом, физическими и моральными пытками, а в Греции православное духовенство активно препятствует вынесению данного вопроса на рассмотрение законодателя.
Различный подход законодателя этих стран к вопросу криминализации эвтаназии и определения размера наказания за нее обусловлен прежде всего негативным восприятием общественностью такого способа ухода из жизни, который не согласуется с ее нравственными и религиозными воззрениями, а также национальными традициями.
Значительный интерес представляет законодательная техника установления и описания норм об ответственности за убийство по просьбе потерпевшего в уголовных кодексах зарубежных государств. Так, анализ современного уголовного законодательства ФРГ, Италии, Испании, Франции, Швейцарии, Польши, Португалии, Перу, Кореи показывает, что в некоторых из этих стран ответственность за эвтаназию определяется общими нормами об убийстве, в других — эвтаназия рассматривается как самостоятельный состав преступления либо квалифицируется по иным статьям уголовных кодексов (например, как неоказание помощи больному, оставление в опасности).
Наряду с отмеченными особенностями следует выделить и специфику описания субъективной стороны деяния. Так, во многих уголовных кодексах зарубежных стран основные различия в юридической конструкции состава эвтаназии заключаются в том, какие признаки рассматриваемого преступления законодатель вводит в состав в качестве обязательных. Речь идет об указании на мотивы и цели данного деяния. В этом отношении наименьшей конкретизацией и наибольшим сходством отличаются нормы об ответственности за подстрекательство и помощь в самоубийстве. Характерно, что в некоторых уголовных кодексах законодатель не указывает на мотив и цель данного деяния, что позволяет трактовать его более широко, чем собственно эвтаназия. Например, в УК Перу эвтаназией именуются только активные действия, направленные на причинение смерти больному по его просьбе (ст. 112), тогда как подстрекательство и помощь в самоубийстве даже в случае оказания содействия в самоубийстве неизлечимо больному образуют другой состав преступления. Между тем отсутствие дополнительных указаний на свойственные эвтаназии мотивы и цели привело к тому, что за пассивную форму эвтаназии законодатель устанавливает более строгую санкцию, чем за ее активную форму. Большим разнообразием отличаются конструкции диспозиций норм уголовных кодексов зарубежных стран об ответственности за убийство по просьбе потерпевшего. В частности, важнейшим их элементом является четкое указание на мотив или цель данного деяния либо на мотив и цель одновременно. Так, норма УК Перу об ответственности за эвтаназию включает одновременно указание на мотив и цель, УК Швейцарии, Польши — только на мотив.
Не менее важной является и законодательная трактовка мотива и целей эвтаназии, содержащаяся в уголовных кодексах ряда зарубежных государств. Так, в УК Перу в качестве мотива эвтаназии указывается жалость, а цель данного деяния определена как «положить конец невыносимым мучениям больного», в УК Швейцарии в качестве мотива признается сострадание, а в УК Польши — сочувствие.
Проведенное нами сравнительно-правовое исследование показывает, что уголовное законодательство подавляющего большинства зарубежных государств в нормах об ответственности за эвтаназию не учитывает такой ее формы, которая, хотя и совершается по мотиву сострадания, но без наличия на то просьбы или согласия потерпевшего. Между тем в наше время проявление такой формы эвтаназии отнюдь не редкость. Как показывает опрос врачей в современных клиниках, можно годами поддерживать жизнь больного даже при полном угасании функций головного мозга. В силу этого врачи по своей инициативе или по просьбе близких либо родственников таких больных порой вынуждены отключать средства искусственного поддержания жизни больного, то есть фактически осуществляют пассивную эвтаназию.
Этот краткий анализ законодательного опыта зарубежных стран об установлении ответственности за эвтаназию показывает, что абсолютное большинство государств мира любую форму эвтаназии квалифицируют как преступление. Одна из многочисленных причин отсутствия в УК РФ привилегированной нормы об ответственности за эвтаназию видится и в ее запрете в клятве врача, утвержденной Федеральным законом от 20 декабря 1999 г. «О внесении изменения в статью 60 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан», где врачу запрещается прибегать к осуществлению эвтаназии. Отметим, что в ходе подготовки проекта УК РФ была предпринята попытка включить в него привилегированную норму об ответственности за лишение жизни по просьбе потерпевшего. Однако в окончательную редакцию УК РФ данная статья не была включена. В настоящее время уголовная ответственность за эвтаназию в нашей стране наступает по ч. 1 ст. 105 УК РФ и квалифицируется как умышленное убийство. При назначении меры наказания лицу, виновному в эвтаназии (естественно, если не будут доказаны иные причины лишения жизни), будет учитываться смягчающее обстоятельство в соответствии с п. «д» ч. 1 ст. 61 УК РФ, а именно: совершение преступления по мотиву сострадания. Представляется, что существующий законодательный подход квалификации эвтаназии по ч. 1 ст. 105 УК РФ не способен обеспечить соответствие уголовно-правовой оценки эвтаназии объективным свойствам этого деяния, а назначение наказания — характеру содеянного и личности виновного. В связи с этим полагаем, что сегодня существует настоятельная необходимость в дополнении действующего УК РФ специальной нормой, в которой законодатель дифференцировал бы ответственность за эвтаназию в зависимости от формы ее осуществления.
Таким образом, во многих странах неустановление мотивов и целей совершения преступного деяния виновным лицом не препятствует его осуждению. Это объясняется тем, что иностранный законодатель считает многие преступления столь опасным явлением, что отказался от деления их на виды в зависимости от мотивов и целей совершения.