Понятие объекта преступления - страница 2
Если вникнуть в логику рассуждения сторонников такого рода концепции, то нетрудно обнаружить две исходные посылки: 1) объектом посягательства может быть признано только то, чему преступление причиняет или может причинить ущерб; 2) любое преступление наносит или создает угрозу нанесения вреда общественным отношениям, а не чему-либо иному (нормам права, правовому благу, имуществу и т.п.). Обоснованность связанного с этим вывода вряд ли вызывала бы какие-либо возражения, будь каждая из данных посылок верной. Но проблема в том и состоит, что обе они нуждаются в уточнениях, ибо в недостаточной мере учитывают смысловое значение в одном случае категории «объект», в другом — термина «вред».
И действительно, объект есть философская категория, характеризующая то, что противостоит субъекту в его предметно-практической или познавательной деятельности, на что она направлена. В исходном, методологическом плане объектом может рассматриваться как вещь, так и человек, однако, когда речь идет о социальной деятельности, социальном взаимодействии, всегда имеются в виду отношения между людьми, одни из которых выступают его субъектом, а другие — объектом.
Безусловно, в физическом смысле при совершении преступления деяние лица нередко находит свое выражение в направленности на завладение имуществом или его уничтожение, но в контексте социального анализа виновный противопоставляет себя не имуществу, а его собственнику, и, следовательно, собственник должен признаваться объектом преступления. Аналогичное следует также из второй посылки.
Полагая, что объектом преступления нужно называть то, чему в результате содеянного причиняется или создается угроза причинения вреда, нельзя упускать из вида главное в его характеристике: вред есть не сами по себе изменения, которые наступают или могут наступить вследствие посягательства, но изменения, оцениваемые с позиций человека, применительно к нему, его интересам.
На этом, казалось бы, более чем очевидном обстоятельстве приходится делать акцент потому, что, пытаясь обосновать взгляд на общественные отношения как на объект преступления, в литературе было выдвинуто по меньшей мере не бесспорное представление о сущности преступного вреда, увязывающего его с самим фактом изменения общественных отношений, их «нарушением», «разрушением», «заменой» и т.п.
Разумеется, будучи причинно связанными с конкретно совершаемым деянием (действием или бездействием), изменения в окружающем мире, которые бывают самыми разнообразными, можно и нужно включать в понятие преступных последствий. Вместе с тем, когда идет речь о причиняемом преступлением вреде (ущербе), то подразумевается уже не физическая, а социальная характеристика изменений действительности. Действия человека способны уничтожить, повредить, видоизменить какую-либо вещь, однако они не способны причинить ей как таковой вред, поскольку он всегда наносится или может наноситься не тому, что изменяется (имущество, отношение и т.д.), а тому, чьи интересы это изменение затрагивает.
Иначе говоря, преступление причиняет или создает угрозу причинения вреда не чему-то, а кому-то. Всякое иное решение вопроса, в том числе и такое, при котором преступление связывается с нанесением ущерба общественным отношениям (равно имуществу, нормам права и т.д.), а не людям, носит фетишистский характер и неизбежно влечет за собой весьма сомнительные представления не только о самом объекте посягательства, но и о его соотношении с потерпевшим от преступления, предметом преступления и составом преступления в целом.
Действительно, если согласиться с тем, что общественно опасное деяние причиняет вред общественным отношениям, в силу чего именно они должны быть признаны объектом престутхления, то, обосновывая свою позицию, необходимо пояснить, почему им (объектом) нельзя рассматривать тех, кто оказывается или (при покушении) мог оказаться жертвой посягательства.
Одним из первых на этот счет высказался Б. С. Никифоров, который утверждал, что субъекты общественного отношения являются его составной частью (элементом), в связи с чем, причиняя вред людям, преступление тем самым наносит ущерб отношениям, участниками которых они являются. Аналогичные суждения высказывали Н. П. Карпушин и В. И. Курляндский, исходя из недопустимости противопоставления людей общественным отношениям и подчеркивая тезис, согласно которому причинение вреда участникам отношений непременно нарушает «нормальные» с точки зрения государства общественные отношения.
Подобного рода пояснения трудно назвать убедительными, поскольку из приведенных суждений, во-первых, следует, что при характеристике объекта преступления как определенного рода общественных отношений его участники могут признаваться и самим объектом преступления, и его составной частью, и материальным субстратом этого объекта; во-вторых, остается неясным, почему признание участников общественного отношения объектом преступления должно означать противопоставление участников и общественного отношения (о такого рода противопоставлении нужно вести речь лишь в случаях, когда объектом преступления одновременно объявляются и общественные отношения, и их участники); и в-третьих, допуская, что вред от преступления может причиняться общественным отношениям, а не только людям, не будет ли более логичным положение о том, что не сам факт причинения вреда людям, их интересам влечет за собой нарушение (разрушение) «нормальных» общественных отношений, а как раз напротив: нарушение этих отношений нужно воспринимать как средство, способ и т.п. причинения вреда самим участникам отношения, их интересам.
Концепция — объект преступления есть общественные отношения — примечательна не столько тем, что оставляет такого рода вопросы открытыми, но и тем, к каким выводам она приводит при уяснении так называемого «механизма» причинения вреда общественным отношениям.
Имеется мнение, что каждое преступление, независимо от его законодательной конструкции и от того, удалось ли преступнику довести его до конца или же преступная деятельность была прервана на стадии покушения или приготовления, дезорганизует (участвует в дезорганизации) общественное отношение, разрывая общественно необходимую связь субъекта преступления с другими людьми, нарушая урегулированность и порядок, внутренне присущие всем общественным отношениям.
Каждое лицо, совершившее преступление, является субъектом того конкретного общественного отношения, на которое посягает его деяние. Само деяние, независимо от того, какие изменения оно производит во внешнем мире и какова форма его проявления, «взрывает» это отношение изнутри. Этот «взрыв» происходит непосредственно в ядре общественного отношения, в его содержании.