Общественная опасность преступления и личность виновного как общие начала назначения наказания
Необходимость соизмерения назначаемого наказания с общественной опасностью совершенного преступления и личностью виновного никогда не ставилась под сомнение в отечественной уголовно-правовой литературе. Еще на рубеже XIX—XX вв. в ней содержалось на этот счет немало суждений. И по сей день не потеряли своей актуальности положения, высказанные, например, Н. С. Таганцевым, увязывающим назначение наказания в зависимость от совершенного преступления и личности виновного с выяснением и последующим принятием во внимание судом целого ряда конкретных обстоятельств дела.
Раскрывая свою мысль применительно к учету совершенного лицом посягательства, автор писал: «Со стороны объективной первое место занимает вред, причиненный преступным деянием как частному лицу, так в особенности обществу. На этом основании влияет... на степень ответственности степень осуществления преступной воли, и степень участия виновного; обстановка преступления, определяющая размер нравственного потрясения, вызываемый преступным событием, или степень опасности виновного в будущем.
С этой точки зрения значение преступления может нередко зависеть от места и времени его учинения... Наконец, обусловливает ответственность объем вреда, и в особенности в тех случаях, когда, например, вред индивидуальный становится общественным бедствием, или обратно, когда вред, причиненный деянием, оказывается совершенно заглаженным отобранием похищенных вещей, возмещением убытков и т.д.». «Еще большее значение, — полагал Н. С. Таганцев, — имеет субъективная обстановка преступной деятельности.
Такова большая или меньшая обдуманность и зрелость преступного умысла, упорство и энергия в преодолении встретившихся препятствий, или, наоборот, полная опрометчивость, слепое подчинение увлечению или страсти, сильному душевному потрясению, и, наконец, свойство побуждений или мотивов, руководивших преступником, получающее все большее и большее значение в новых кодексах и нередко не только изменяющее меру ответственности, но и определяющее выбор наказания, например, в тех случаях, когда законодатель дает суду право выбора между наказаниями, поражающими права и не имеющими позорящего значения».
Придавая важное значение при определении карательных мер «личности виновного, отношению всей его деятельности, его образа жизни, его прошлого к учиненному им деянию», автор увязывал это с идеей целесообразности применения наказания. «Такое значение, — пояснял Н. С. Таганцев, — в особенности имеет различие преступников случайных, впавших в преступление под влиянием преходящих условий, и преступников привычки, составляющих как бы особый класс в государстве. Особое общество со своими нравами, обычаями, поверьями, со своим языком, письмом и своими международными связями, класс, из которого рекрутируются преступники всяких оттенков».
Говоря о проявления снисхождения присяжными заседателями к виновному, автор делал акцент на том, что оно должно производиться «лишь на основании обстановки совершения преступного деяния, характера и размера вреда, личных свойств обвиняемого, насколько они проявились в данном деянии, его отношении к совершенному и т.п.; но они не могут руководствоваться никакими соображениями, не относящимися к судимому деянию и к личности преступника, ни во вред ни в пользу обвиняемого; они не могут руководствоваться ни соображениями о бесцельности уголовного запрета или чрезмерной суровости наказания, о возможности вредного влияния его на подсудимого, ни тем более какими-либо иными политическими или социальными соображениями».
Примечательно, что в досоциалистический период своего развития отечественное уголовное законодательство (Уложение о наказаниях 1845 г., Уголовное Уложение 1903 г.) вообще ничего не говорило об учете общественной опасности совершенного преступления и личности виновного как таковых.
Совершенно очевидно, что вызвано это не тем, что они не должны были приниматься во внимание при назначении наказания, но тем, что при решении вопроса об ответственности виновного суд должен принимать во внимание конкретные обстоятельства дела, непосредственно характеризующие специфику того и другого.
Во всяком случае, именно из таких представлений в последующем, в УК РСФСР 1922 г. исходил законодатель, впервые предписывая при выборе целесообразной меры наказания оценивать «степень и характер (свойство) опасности для общежития как самого преступника, так и совершенного им деяния».
«В этих целях, — указывалось здесь, — суд, во-первых, не ограничиваясь изучением всей обстановки совершенного преступления, выясняет личность преступника, поскольку таковая выявилась в учиненном им деянии и его мотивах и поскольку возможно уяснить ее на основании образа жизни и прошлого; во-вторых, устанавливает, насколько само деяние в данных условиях времени и места нарушает основы общественной безопасности».
Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г. предусматривали уже нечто иное: «При определении судом меры социальной защиты, — провозглашалось в них, — учитывается степень и характер опасности преступника и совершенного им преступления, личность преступника, мотивы преступления, а также насколько само преступление в данных условиях места и времени является общественно опасным».
Новеллой данного акта являлось не только то, что в нем придавалось самостоятельное значение учету опасности самого преступника и им содеянного, но и то, что устанавливалась необходимость при выборе меры социальной защиты сначала решить вопрос об общественной опасности преступления и только после этого принимать во внимание указываемые далее отягчающие обстоятельства: «совершение преступления в целях восстановления власти буржуазии»; «совершение преступления лицом, в той или иной мере связанным с принадлежностью в прошлом или настоящим к классу лиц, эксплуатировавших чужой труд» и т.д.
Приведенный в соответствии с названными Основными началами, УК РСФСР 1926 г. отказался от противопоставления понятий опасности преступника и его личности. Вместе с тем, обязывая суд при выборе наказания исходить из «общественной опасности совершенного преступления, обстоятельств дела и личности совершившего преступление», законодатель со всей определенностью высказался в пользу признания за каждым из данных общих начал самостоятельного значения. Аналогичное решение вопроса о соотношении общественной опасности совершенного преступления и личности виновного, с одной стороны, и смягчающих и отягчающих обстоятельств, с другой стороны, нашло свое отражение и в УК РСФСР 1960 г.
Те же самые представления, в конечном счете, получили наибольшее распространение и в советской юридической науке. Следуя позиции законодателя, многие ученые со временем стали рассматривать общественную опасность совершенного преступления и личность виновного как общие начала, подлежащие учету судом в одном ряду со смягчающими и отягчающими обстоятельствами, вследствие чего вольно или невольно не исключалась возможность принятия во внимание данных обстоятельств дважды: в своем собственном качестве (как конкретных оснований для смягчения или отягчения наказания) и в виде того, что непосредственно характеризует в каждом отдельном случае общественную опасность совершенного преступления и личность виновного.
В ряде работ проводилась мысль о том, что двумя последними общими начала назначения наказания суд должен руководствоваться не помимо, а на основе учета смягчающих и отягчающих обстоятельств. В определенной степени разделяя этот подход, некоторые авторы одновременно полагали, что назначение справедливого наказания немыслимо и без цельного представления, итоговой оценки опасности содеянного и личности виновного.
Столь же противоречивыми были представления на этот счет и среди практических работников. Проведенный Л. Л. Кругликовым опрос показал, что из 477 человек 43% считают понятия «степень общественной опасности совершенного преступления», «личность виновного» и «смягчающие, отягчающие обстоятельства» совпадающими по содержанию частично. В то же время 26% опрошенных полагали, что такие понятия вообще ни в какой части не пересекаются.
Около трети (31%) ответа не дали, что также свидетельствовало об испытываемых практикой затруднениях в толковании соответствующих законоположений. На поставленный последующий вопрос — не считают ли они какое-либо из указанных понятий родовым, 72% опрошенных ответили утвердительно.
Но 21% лиц назвали таковым смягчающие и отягчающие обстоятельства, хотя большая часть опрошенных (51 из 72%) решали этот вопрос иначе, называя смягчающие и отягчающие обстоятельств видовым, а степень общественной опасности совершенного преступления и личности виновного — родовым понятиями.
К сожалению, действующий УК РФ в этом отношении занял позицию, которую трудно назвать последовательной. И действительно, закрепляя принцип справедливости (ст. 6 УК РФ), законодатель связывает с реализацией этой идеи применение такого наказания или иных мер уголовно-правового характера, которые «соответствуют характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного».
Закрепленные здесь представления о соотношении интересующих нас общих начал назначения наказания в сущности ничем не отличаются от отраженных ранее в ст. 37 УК РСФСР 1960 г. Иное нужно констатировать в отношении ст. 60 УК РФ, устанавливающей, что при назначении наказания должны учитываться характер и степень общественной опасности преступления и личность виновного, в том числе обстоятельства, смягчающие и отягчающие ответственность.