Юридическая природа понятия преступления
Если следовать смыслу ст. 14 УК РФ, то, помимо виновности и общественной опасности, обязательным признаком преступления нужно рассматривать также «запрещенность деяния настоящим Кодексом под угрозой наказания». Называя данный признак формальным, в учебной и научной литературе выделяют в связи с этим три основных типа определения преступления.
Первый из них связывают с формулировками, некогда использованными в томе 15 Свода законов Российской империи, где провозглашалось, что «всякое деяние, запрещенное законом под страхом наказания, есть преступление», и в Уголовном Уложении 1903 г.: «Преступным признается деяние, воспрещенное, во время его учинения, законом под страхом наказания». Поскольку в такого рода дефинициях преступление раскрывается на основе одного, юридического (нормативного) признака деяния — его запрещенности, они именуются формальными.
Примером второго типа могут служит соответствующие положения уголовных кодексов РСФСР 1922 и 1926 г. Допуская аналогию закона, они ограничивались указанием лишь на общественную опасность (материальный признак) совершенного деяния, а потому этот тип определения принято обозначать материальным.
Третий — формально-материальный — подход был взят на вооружение при конструировании ст. 7 УК РСФСР 1960 г.: преступление формулировалось как деяние, являющееся общественно опасным и одновременно предусмотренным уголовным законом. Аналогичный вариант решения нашел свое отражение и в действующем УК РФ, где в определение понятия преступления включается как материальный (общественная опасность), так и формальный (запрещенность под угрозой наказания) признаки.
Характеризуя эволюцию научных и законодательных взглядов на понятие преступления, советская уголовно-правовая теория всегда исходила из приоритетности материального признака над формальным. Такое решение вопроса, еще не так давно декларируемое как наиболее важное преимущество марксистско-ленинской трактовки данного понятия, имело свои гносеологические предпосылки и было обусловлено определенной трактовкой формального признака.
Главное в ней то, что преступление есть деяние, не просто предусмотренное уголовным законом, а нарушающее этот закон, а точнее, установленные им юридические нормы (правила поведения, запреты, предоставленные субъективные права и возложенные на виновного обязанности). По сути дела, те же самые представления о формальном признаке нашли свое отражение в действующем УК РФ и юридической литературе, изданной в нашей стране в последние годы.
Правда, ранее изложение учеными формального признака чаще всего непосредственно увязывалось не столько с самой запрещенностью деяния уголовным законом (как это наблюдается ныне), сколько с противоправностью (противозаконностью) совершаемого действия или бездействия, и лишь затем, в ее рамках, речь шла о нарушении установленных уголовным правом запретов (требований, правил поведения и т.п.), обязательном отражении содеянного в статьях уголовного кодекса, наказуемости и др.
Но данное обстоятельство какой-либо существенной роли не играет, ибо и в настоящее время при анализе формального признака преступления по-прежнему ставится знак равенства между предусмотренностью в уголовном кодексе, с одной стороны, и уголовно-правовой запрещенностью деяния, его уголовной противоправностью, с другой стороны. Между тем для определения понятия преступления вопрос о разграничении предусмотренности деяния уголовно-правовыми нормами и его запрещенности (противоправности) имеет принципиальный характер.
Рассматривая предусмотренность деяния в уголовном законе в качестве одного из обязательных признаков понятия преступления, мы, по сути дела, имеем в виду принцип «нет преступления без указания на то в законе». Существуя первоначально как теоретическая идея, призванная поставить усмотрение правоприменителя в жесткие рамки законности, этот принцип в своей практической реализации потребовал осуществления огромной работы по систематизации различных отраслей права, кодификации уголовного законодательства, выявлению и устранению в нем пробелов, наслоений, противоречий.
Получив на рубеже XIX-XX вв. нормативное закрепление во многих странах, требование обязательной предусмотренности деяния законом собственно и послужило основой для конструирования так называемых формальных определений понятия преступления.
В связи с этим первые советские уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 гг., увязывающие его лишь с общественной опасностью совершаемого лицом деяния, отказывались не столько от формального взгляда на понятие преступления, сколько от самой идеи уголовного права: нет преступления без указания на то в законе. Естественно, что и включение в УК РСФСР 1960 г. в понятие преступления признака «предусмотренности деяния уголовным законом» нужно воспринимать соответствующим образом: как восстановление данного принципа.
С учетом буквального толкования признака «предусмотренности» характеристика преступления по УК РСФСР 1960 г. предполагала, что таковым может быть признано лишь деяние, признаки которого тождественны признакам, указанным в статье уголовного закона, действующей в месте и во время совершения деяния. Помимо вопроса о том, каким именно законом деяние может объявляться преступным, признак «предусмотренности» требовал также решения другого вопроса: что является обязательным для деяний, относимых уголовно-правовыми нормами к числу преступных.
В рамках последнего следовало бы вести речь как о виновности, общественной опасности деяния, так и его запрещенности с точки зрения различных отраслей права (противоправности в широком смысле слова), морали (аморальности) и т.п. Заметим, что о предусмотренности деяния в данном случае надлежало говорить с позиций норм уголовного права, а о противоправности, запрещенности - с точки зрения всей системы социальных регуляторов.
К сожалению, в понятие признака «предусмотренности деяния уголовным законом» в юридической науке стали вкладывать не только сам факт отражения конкретных наказуемых действий, но и их запрещенность уголовным законом. О чем бы при этом ни шла речь — о самой запрещенности, противоправности, противозаконности, в любом случае имелось в виду, что деяние противоречит уже не существующим в обществе правовым, нравственным, религиозным и др. установкам, охрану которых берет на себя уголовный закон, а непосредственно самому уголовному закону.
Признание преступным деяния, предусмотренного и одновременно запрещенного уголовно-правовыми нормами, привело к такой его трактовке, при которой в нем мыслилось нечто соответствующее уголовному закону и вместе с тем нарушающее его. Это получило яркое развитие в так называемой нормативистской теории Биндинга, который, исходя из того, что преступление должно не нарушать, а соответствовать уголовному закону, попытался на этой основе доказать отсутствие в нем правовых норм (правил поведения).
Это, в сущности, и имел в виду Н. С. Таганцев, который рассматривал выражение «нарушение уголовного закона» как «очевидное недоразумение» и, ссылаясь на Биндинга, писал: «Всякий уголовный закон содержит в себе описание преступного деяния (диспозитивная часть) и назначенное за него наказание (санкция); но описание логически не может быть нарушено; напротив того, для применения закона уголовного необходимо, чтобы учиненное было юридически тождественным диспозиции закона, его определению; неисполнение же или, вернее, неприменение санкции возможно, конечно, только со стороны органов судебной власти, а не со стороны правонарушителя».