Уголовная ответственность — феномен индивидуального правосознания
Уголовно-правовой матрицей уголовной ответственности служат уголовные правоотношения. В сфере уголовно-правовых отношений важным признаком социальной связи между людьми является специфическая обязанность строго определенного поведения (состояния) взаимодействующих субъектов.
Уголовно-правовые веления органично сочетаются (должны сочетаться) с общеобязательными нормами поведения, установленными в данном обществе. Способами закрепления норм поведения индивидов выступают: законы, правила человеческого общежития, обычаи, традиции, привычки и т.п.
Действуя объективно, социальные (уголовно-правовые) нормы, как равно и социальная среда, сами по себе, однако, не приводят человека к фатальной неизбежности выбора своего поведения в единственном (желаемом или нежелаемом) для него варианте. Отсутствие фатального давления внешних обстоятельств на поведение человека требует правильной оценки субъективных факторов в детерминации одобряемого обществом поведения, так как в реальной действительности социальное (объективное) «работает» через личное (субъективное).
В личностных понятиях общественные нормативы или нормы уголовного права принимаются и осознаются самим деятельным субъектом, становятся его самовелениями и самооценками. На этом уровне принятие того или иного решения, выбор варианта поведения зависит от чувства ответственности, которое при определенных условиях органически трансформируется в сознание ответственности, своеобразный социальный фильтр.
При высоком уровне правосознания право вообще и уголовное в частности становится одним из важных моментов, при котором уважение к праву, к уголовному закону превращается в личное убеждение каждого. Успех действия права в жизни вообще обусловлен тем, насколько оно проникает в сознание членов общества и встречает в них нравственное сочувствие и поддержку. Без этой поддержки право превращается или в мертвую букву, лишенную жизненного значения, или в тяжкое бремя, сносимое против воли (П. И. Новгородцев).
Вместе с тем одного лишь осознания смысла закона для безупречного его соблюдения недостаточно. Не исключено, что человек может знать и даже одобрить ту или иную уголовно-правовую норму, но поступать он будет вопреки ее велению.
Еще древние величайшей загадкой человеческого поведения считали то обстоятельство, что человек, зная, как надо поступать, поступает именно так, как не надо.
Объяснить это можно прежде всего несоответствием уровня индивидуального правосознания уровню правосознания общественного. Право (и уголовное не исключение), аккумулируя в себе общественный уровень правосознания, своим конечным результатом сориентировано на индивидуальное его восприятие. А это означает, что обыденное правосознание может либо отторгнуть, либо принять соответствующие правовые модели поведения.
Мы имеем немало примеров, когда законы, принятые без учета обыденного сознания граждан, обрекались на скорое или медленное умирание либо превращались в пустые идеологизированные декларации. Значит, только тот закон может быть признан действенным и жизнеспособным, который обладает необходимым зарядом социализации, и чем больше этот социальный заряд, тем эффективнее действие закона.
Кроме того, норма уголовного права только тогда может побудить индивида к должному поведению, когда она тесно связана с действительностью, адекватно ее отражает и когда эта правовая норма воспринимается не как отвлеченное понятие, а как явление, вытекающее из фактического поведения людей.
Положения законов, регулирующих совместное общежитие, должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату — холодному, жаркому или умеренному, — качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов — земледельцев, охотников или пастухов, — степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются (Ш. Монтескье).
Весь ход исторического развития общества доказал, что право, в том числе и уголовное, не может «обгонять» развитие производственных отношений и не считаться с экономическими возможностями общества. Это — с одной стороны. С другой — право не может игнорировать и личностный срез общественных отношений, для охраны (урегулирования) которых оно предназначено. Данное положение обусловлено тем, что экономические и организационно обеспеченные интересы человека приобретают свойство субъективных прав лишь в том случае, если они закреплены в законе в качестве таковых и снабжены юридическими гарантиями.
Как известно, субъективные права и свободы человека должны обеспечиваться единством нравственных, экономических и организационных гарантий. Очевидно, что лишь при таком условии уголовно-правовая норма и ее требования в сознании индивида будут восприниматься не как пустая словесно-терминологическая оболочка, а как отражение объективного мира. Отсутствие же указанных и иных гарантий создает состояние беззащитности, социально-нравственной обреченности людей и — как ни парадоксально это воспринимается — правового беспредела.
Кроме всего прочего, следует учитывать еще и то, что уголовные законы приобретают особую важность в зависимости от того, кто их проводит. Самые лучшие правила могут потерять свое значение в неопытных, грубых или недобросовестных руках (А. Ф. Кони).
Судья должен быть огражден от условий, дающих основание к развитию в нем малодушия и вынужденной угодливости, к созданию такого положения, при котором он может совершенно не помышлять о своем завтрашнем дне, а думать лишь о дне судимого им обвиняемого. Нет более верного средства убить законность, как принять закон, даже весьма идеальный, который заведомо будет обречен на бездействие либо неумелое с ним обращение.
Для того чтобы применение уголовного права было социально полезным и справедливым, необходимо наличие таких норм, которые бы отвечали насущным потребностям общества, а это значительно повышает их социальную восприимчивость. И хотя модель связи отношений в уголовно-правовых нормах носит общий, абстрактный характер, она отражает уголовно-правовые отношения, индивидуализированные в своей основе.
Социально-психологический механизм восприятия велений уголовно-правовой нормы индивидом в таком случае заключается в том, что он сталкивается в своем поведении не просто с формальным требованием этой нормы, а с требованием правомерного поведения со стороны большей части людей или общества в целом, подкрепленного социально-правовым и социально-нравственным авторитетом, подчиняясь которому (или хотя бы учитывая который), он избирает приемлемый для него в данной конкретной ситуации вариант поведения.
Приведенная модель восприятия человеком уголовно-правового веления упрощена и достаточно условна, но она дает ясное представление о субъективном восприятии человеком содержания уголовной ответственности, обусловленного характером преступного поведения (поступка), очерчивающего объем этой ответственности.
Приведенные рассуждения позволяют указать на то обстоятельство, что уголовная ответственность необходимо сочетается со свободой не непосредственно, а опосредованно, а именно — через уголовный закон, ибо юридически признанная свобода существует в государстве в форме закона. Истинная свобода состоит в том, чтобы быть в зависимости от закона, однако закона разумного.
Вот почему законы, принимаемые государством, должны быть действенными, а это может иметь место лишь при том условии, если их принятие социально неизбежно и нравственно обосновано. Законы — это разум страны (О. Бальзак). Уже в римском праве был сформулирован принцип «Quis suijure utitur, neminet laesit» («Кто живет по закону, тот никому не вредит»). Степень уголовной ответственности — это границы, пределы этой ответственности, устанавливаемые законом той или иной страны.