Источники уголовного права - страница 2
Причины того, что нормы международных договоров не могут выступать в качестве формальных источников уголовно-правовых норм национального законодательства, кроются не только в этом. Международные договоры, содержащие нормы уголовно-правового характера, в силу своих внутренних особенностей и специфики в принципе не могут иметь прямое действие на территории России по нескольким причинам.
Во-первых, далеко не все международные конвенции содержат определения деяния, признаваемого международным сообществом в качестве преступного. Нередко в них лишь выражается намерение государств-участников бороться с теми или иными общественно опасными явлениями.
Во-вторых, даже если конвенции определяют объективные и субъективные признаки преступного деяния, они практически никогда не устанавливают санкции за них. Так, Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов от 16 декабря 1970 г. устанавливает: «Каждое Договаривающееся Государство обязуется применять в отношении такого преступления суровые меры наказания».
В-третьих, даже в тех случаях, когда нормы международного права содержат указания на вид наказания, который следовало бы применять к лицам, виновным в совершении преступления, они никогда не предусматривают конкретный размер наказания. Так, в соответствии с Единой конвенцией о наркотических средствах от 30 марта 1961 г., «серьезные преступления будут подлежать соответствующему наказанию, в частности, тюремным заключением или иным способом лишения свободы».
Применение же любой уголовно-правовой нормы требует хотя бы относительно-определенной санкции.
Кроме того, согласно ст. 8 УК РФ уголовной ответственности в Российской Федерации подлежит лицо, совершившее деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного УК РФ. Таким образом, даже ратифицированные Россией международные договоры и конвенции, содержащие нормы уголовно-правового характера, не могут быть составной частью российского уголовного законодательства, не могут иметь прямое действие на территории России и не могут являться формальным источником уголовного права.
Между тем нормы международного права оказывают весьма существенное влияние на формирование норм национального уголовного права, поскольку нормы национального уголовного права должны соответствовать международно-правовым обязательствам российского государства в сфере борьбы с преступностью.
Далее, отдельные международные конвенции служат непосредственной причиной разработки и введения в национальное уголовное законодательство конкретных правовых норм. Примеров тому множество. Так, присоединение к Единой конвенции о наркотических средствах и Конвенции о психотропных веществах предопределило введение в Уголовный кодекс целой группы преступлений, связанных с оборотом наркотиков. Подписание Конвенции о защите ядерного материала повлекло за собой установление уголовной ответственности за незаконное обращение с радиоактивными материалами.
Перечень можно было бы продолжить. Но и приведенных примеров достаточно, чтобы сделать вывод, что международные договоры нередко становятся факторами, определяющими появление в уголовном законодательстве новых норм либо вносящими изменения в существующие нормы в соответствии с требованиями международных норм.
Наконец, многие нормы уголовного права содержат прямые или подразумеваемые отсылки к нормам международного права.
Так, ч. 3 и 4 ст. 11, ч. 2 и 3 ст. 12, ч. 2 ст. 13 УК РФ имеют прямые отсылки к нормам международного права. Все преступления, предусмотренные гл. 34 «Преступления против мира и безопасности человечества» УК РФ, а также некоторые статьи из других разделов Особенной части УК, содержат подразумеваемые отсылки. В связи с этим вызывает серьезные возражения разъяснение Верховного Суда РФ (ч. 3 п. 6 названного постановления), в соответствии с которым «международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами Российской Федерации в тех случаях, когда норма Уголовного кодекса Российской Федерации прямо устанавливает необходимость применения международного договора РФ (например, статьи 355 и 356 УК РФ)».
Между тем в теории международного права выделяют нормы национального законодательства, которые содержат не только прямые отсылки на нормы международных договоров, но и подразумеваемые отсылки, в которых прямо не дается ссылка на международный договор, но для того, чтобы уяснить содержание объективных или субъективных признаков составов преступлений, необходимо обратиться к нормам международного права.
Уголовно-правовых норм, содержащих подразумеваемые отсылки к международно-правовым нормам, значительно больше, чем прямых отсылок. Так, в ст. 252 «Загрязнение морской среды» либо в ст. 253 «Нарушение законодательства Российской Федерации о континентальном шельфе и об исключительной экономической зоне Российской Федерации» УК РФ нет ссылок на то, что при их применении необходимо обратиться к нормам международных договоров, но ни один уважающий себя юрист не сможет применить данные нормы без анализа положений, содержащихся в Конвенции о территориальном море и прилежащей зоне от 29 апреля 1958 г., Конвенции об открытом море от 29 апреля 1958 г., Конвенции о континентальном шельфе от 29 апреля 1958 г.
Думается, что Верховный Суд РФ допустил смешение таких понятий, как охранительные и регулятивные нормы. Международные договоры, нормы которых устанавливают уголовную ответственность за общественно опасные деяния, являются охранительными по своей сути и не могут применяться на национальной территории без их трансформации в национальное законодательство путем издания федеральных законов.
Международные договоры, которые регламентируют правовой статус тех или иных объектов, дают определения тем или иным правовым явлениям, устанавливают правила поведения субъектов международного или национального права, являются нормами регулятивными. Порядок их действия на территории России определяется ст. 15 Конституции РФ и другим отраслевым законодательством.
Нормы УК РФ, содержащие прямые или подразумеваемые отсылки к нормам международных договоров, по своей сути являются нормами бланкетными. В данном случае применение регулятивных норм международных договоров ничем не отличается от применения Правил дорожного движения или Правил охраны труда или техники безопасности. Именно об этом говорится, в частности, в п. 3 названного постановления Пленума, где указывается, что «при рассмотрении судом гражданских, уголовных или административных дел непосредственно применяется такой международный договор Российской Федерации, который вступил в силу и стал обязательным для Российской Федерации и положения которого не требуют издания внутригосударственных актов для их применения и способны порождать права и обязанности для субъектов национального права».
Об этом же говорится в п. 5 постановления, согласно которому «международные договоры, которые имеют прямое и непосредственное действие в правовой системе Российской Федерации, применимы судами, в том числе военными, при разрешении гражданских, уголовных и административных дел, в частности... при рассмотрении гражданских или уголовных дел, если международным договором Российской Федерации регулируются отношения, в том числе отношения с иностранными лицами, ставшие предметом судебного рассмотрения (например... жалоб на решения о выдаче лиц, обвиняемых в совершении преступления или осужденных судом иностранного государства)». При ином толковании мы вынуждены признать, что п. 3 и 5 вступают в противоречие с п. 6 названного постановления.
Сказанное позволяет сделать вывод, что, не являясь формальным источником уголовно-правовых норм, нормы международного права являются их материальным источником.
Общая теория права и теория уголовного права отвергает судебный прецедент в качестве источника права. Это бесспорно. Но до сих пор остается спорным вопрос о правовой природе разъяснений высших судебных инстанций страны, в частности постановлений Пленума Верховного Суда РФ.
Наиболее распространенной является позиция, что разъяснения высших судебных инстанций представляют собой исключительно акты толкования закона. С нашей точки зрения, данная позиция отражает скорее желаемое, нежели действительное положение вещей. Верховный Суд нередко выходит за рамки толкования и тем самым неизбежно соприкасается с нормотворческим полем.
В самом деле, полномочия творить нормы в соответствии с Конституцией предоставлены только законодательным органам власти. Верховный Суд может, с одной стороны, давать разъяснения по вопросам судебной практики, а с другой — обладает правом законодательной инициативы для устранения тех пробелов и коллизий в законах, которые выявлены судебными органами в процессе правоприменительной деятельности.
Следовательно, с точки зрения теории уголовного права, Конституции РФ и действующего УК РФ, именно уголовный закон является единственным формальным источником уголовно-правовых норм.
Действующее уголовное законодательство представлено в настоящий момент одним кодифицированным уголовным законом — Уголовным кодексом РФ, принятым Государственной Думой 24 мая 1996 г., введенным в действие Федеральным законом от 24 мая 1996 г. «О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации» с 1 января 1997 г.