Основания уголовной ответственности

Проблема оснований уголовной ответственности в теории уголовного правд рассматривается обычно в двух аспектах: в философском и юридическом. Первый связан с ответом на вопрос, когда и почему лицо способно отвечать за совершенное им преступление в уголовном порядке. Примерно с XVIII в. по этому поводу в философии и юриспруденции идут споры между детерминистами (детерминизм — учение о всеобщей закономерной связи и причинной обусловленности всех явлений) и индетерминистами (отрицающими такие связи).

Индетерминизм как идеалистическое направление в философии исходил из признания полной (абсолютной) свободы воли, в конечном счете не зависящей от внешних условий и обстоятельств (И. Кант). И в этом смысле основанием уголовной ответственности признавалась злая воля преступника.

По-иному обосновывалось основание ответственности, в том числе и уголовной, представителями детерминистического направления в философии. Последнее проявлялось в двух разновидностях: механистического и диалектического детерминизма. С позиций первого человек — слепая игрушка внешних обстоятельств. Человек никогда и ни в чем не бывает свободным, и его поступки всегда детерминированы внешними обстоятельствами.

Такие взгляды в наиболее полном виде были развиты представителями французского материализма XVIII в. К отрицанию свободы воли у человека их привело отождествление проблемы необходимости в природе и обществе. Они считали, что поведение людей в обществе предопределено в такой же мере (такой же необходимостью), как и любые процессы в природе. Это приводило их к отрицанию активной роли человеческого сознания и человеческой воли. Так, П. Гольбах писал, что «необходимость, управляющая движением физического мира, управляет также движениями мира духовного, в котором, следовательно, все подчинено фатальности»¹Гольбах П. Система природы. М., 1940. С. 111. Необходимость и свобода воли, по его мнению, являются взаимоисключающими понятиями, и человек полностью находится во власти природы. «Человек не свободен ни одну минуту своей жизни... Он не властен поступать иначе, чем он поступает в тот момент, когда его воля определяется выбором». По сути дела, точно так же об этом писал и Д. Дидро: «Воля не менее механична, чем разум. Все, как в природе, так и в обществе, полностью детерминировано, что полностью исключает свободу воли».

Какие же выводы из этого делали французские материалисты применительно к проблеме оснований уголовной ответственности и наказания? Ведь если человек свободен в своих поступках (тот же преступник, совершая преступление), то какие принципы должны быть положены в основание его ответственности? В чем будут заключаться нравственные оправдания его наказания? Их выводы на этот счет также были обусловлены общей предпосылкой об отождествлении необходимости в природе и обществе. На действия преступников, причиняющих вред обществу, они смотрели так же, как на причинение ему вреда в результате естественных природных процессов (например, наводнения). В связи с этим общество, по их мнению, должно бороться с преступлениями так же, как со стихийными бедствиями. Общество поэтому может и должно в целях самосохранения наказывать тех, кто пытается вредить ему. И как преступник фатально предрасположен средой к совершению преступления, так же общество неизбежно должно прибегать к защите своих интересов путем наказания преступника. При этом французские материалисты не только не отвергали роли уголовного законодательства в определении порядка и условий уголовной ответственности, но и развитии основы уголовной ответственности в демократическом направлении.

К иным выводам приходили представители другого направления в детерминизме — представители так называемого вульгарного материализма (Молешот, Бюхнер), что предопределялось и их исходными философскими на этот счет посылками. По их мнению, решающее влияние на поведение личности оказывают факторы естественно-биологического цикла. Сюда они относили пищу, климат, почву страны проживания, наследственность, характер, оказывающие решающее влияние на поведение личности. А среди них самыми решающими признавались наследственные начала. Все это привело их к мысли о существовании прирожденного преступника. Так, Бюхнер обосновывал наличие атавизма в строении мозга у многих преступников. У них, писал он, мозг устроен иначе, чем у честных людей. Мозг преступника соответствует состоянию мозга доисторического, первобытного, дикого человека; под влиянием атавизма дикие инстинкты первобытного человека (жестокость, страсть к разрушению, склонность к кровопролитию, убийствам, насилиям и т.п.) приводят к совершению преступлений. Эти философские взгляды впоследствии легли в основу антропологической школы уголовного права (и в известной мере социологической школы).

Диалектический материалистический детерминизм (Ф. Энгельс), признавая детерминирующую роль внешней среды, одновременно признавал и активную роль человеческого сознания, однако фактически отдавал предпочтение в конечном счете все-таки первому.

Известно, что марксистско-ленинская философия, применяя постулат о первичности материи и вторичности сознания, обосновывала один из своих исходных тезисов об отставании сознания от бытия (в том числе и общественного сознания от общественного бытия)²Хотя, конечно же, необходимо оговориться, что вся история перенесения марксистского учения на российскую почву служит лучшим опровержением столь желанного для ортодоксального марксизма тезиса. Очевидно, что российское бытие, в особенности уровень развития капиталистических отношений в России, не тольке не отвечало основным постулатам марксизма, но и явно противоречило им (см.: Вехи. Интеллигенция в России: сб. статей. 1909-1910. М., 1991. С. 424).. В прокрустово ложе этого тезиса помешались метод алогические основы и уголовно-правовой, и криминологической науки. Так, перспектива искоренения преступности связывалась с заменой капиталистической общественно-экономической формации на коммунистическое общество. И ложность этих методологических подходов приводила и приводит к серьезным практическим просчетам. С одной стороны, это приводило к фактическому оправданию любого уровня преступности. С другой стороны, оценка реальной картины состояния преступности всегда была связана с затушевыванием действительных противоречий социалистического общества, внутренне присущих ему дефектов и несуразиц. Глобальные социально-экономические причины преступности трогать не рекомендовалось, так как из этого (по марксизму же) закономерно вытекал бы и крайне низкий уровень общественного бытия.

С марксистским тезисом об отставании сознания от бытия напрямую было связано и популярное в советской юридической литературе уголовно-правовое понимание свободы воли, длительное время служившее методологическим обоснованием уголовной ответственности. Речь идет о детерминистической концепции преступного поведения. В соответствии с ней, с одной стороны, поведение людей в конечном счете детерминировано их общественным бытием, а с другой — последнее не исключает ответственности человека за свои поступки. Подвергающийся воздействию внешних обстоятельств человек, в том числе и преступник, способен принимать решения и действовать определенным образом для достижения своих целей. Выбор лицом варианта своего поведения в каждом конкретном случае основан на знании и понимании им существующих связей между явлениями внешнего мира и на учете требований, предъявляемых к нему законом. Избирая определенное поведение, совершая, например, преступление, человек в сложившейся ситуации для достижения поставленных целей может эти требования сознательно игнорировать либо сообразовать с ними свои поступки. Способность преступника действовать «со знанием дела» и выступает обоснованием его уголовной ответственности.

Очевидно, что такое обоснование вписывалось лишь в рамки умышленной вины, так как ясно: интеллектуальный момент неосторожности, особенно преступной небрежности, как раз и характеризуется отсутствием сознания опасности совершаемого деяния и предвидения его последствий. Однако и эта разновидность субъективной стороны преступления «подгонялась» под необходимые философские рамки. Так, А.А. Пионтковский доказывал: «При совершении преступления по неосторожности свобода воли в указанном понимании потому является основанием уголовной ответственности, что у человека была возможность принять решение с пониманием характера своих действий и их последствий, но он, однако, вследствие проявленной невнимательности к охране государственных или общественных интересов или интересов отдельных граждан совершает общественно опасное деяние, нарушающее социалистический правопорядок».

Разумеется, не следует выводить за скобки уголовной ответственности преступное деяние, совершенное по небрежности, как разновидности неосторожной вины, однако очевидно, что обоснование этой ответственности знанием преступником «своего дела» является по меньшей мере лукавством. В том-то и дело, что в этом случае преступник как раз и действует без «знания дела», так как он не предвидит наступления опасных последствий своего деяния.

Несмотря на то, что со ссылкой на классиков марксизма-ленинизма в советском уголовном праве всегда подчеркивалась активная роль воли лица, а следовательно, и свободы в принятии им решения о совершении преступления, на самом деле такая трактовка означала признание жесткого двойного детерминирования преступного поведения:

детерминированность его условиями и обстоятельствами, в которых оказалось лицо, совершившее преступление;
детерминированность уровнем его сознания, нравственными и другими личностными качествами субъекта.

Получалось, что всякий раз, хотя для преступника вроде бы и существовал выбор, на самом деле конечное его решение было «обречено» в пользу выбора преступного поведения, т.е. строго детерминировано. С учетом же абсолютизации признания фактического отставания сознания отбытия эта концепция значительно обедняла идею свободы в генезисе преступного поведения. В криминологической науке такое понятие свободы воли преступника служило основанием для постановки вопроса о разработке прогнозирования возможного преступного поведения конкретных лиц. Однако в реальной практике, например, органов внутренних дел по индивидуальной профилактике преступлений такое прогнозирование занимало и занимает весьма скромное место. Думается, это вполне объяснимо явной механистичностью и упрощенностью подхода к рассматриваемой проблеме исключительно с позиций детерминистической концепции преступного поведения. В действительной жизни все намного сложнее. И соглашаясь с тем, что свобода воли, возможно, и является целиком детерминированной, профессор Гарвардского университета, известный специалист в области биохимии и молекулярной биологии Дж. Уолд все-таки считает эту свободу «до известной степени непредсказуемой»³Уолд Дж. Детерминизм, индивидуальность и свобода воли // Наука и жизнь. 1967. № 1. С. 80..

Предсказуемость человека, в том числе и его преступного поведения, есть лишь частный случай многовариантности проявления общественного бытия⁴По этой причине феномен отставания сознания от бытия, может быть, и нельзя полностью отрицать, но уж, конечно, его нельзя и абсолютизировать. Тем более что русская (досоветская) философская мысль дала нам убедительные образны совершенно иной трактовки соотношения сознания и бытия. В предисловии к знаменитому сборнику статей «Вехи», опубликованному еще в 1909 г., М.О. Гершензон писал, что «общей платформой» авторов сборника (НА. Бердяев, С.Н. Булгаков, М.О. Гершензон. А.С. Изгоев. Б.А Кистяковский, П.Б. Струве. С.Л. Франк) «является признание теоретического и практического верховенства духовной жизни над внешними формами общежития, в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начала политического порядка, является единственно прочным базисом для всякого обществе иного строительства» (см.: Вехи. 1909. С. 23). Думается, что ход последующих исторических событий в России подтвердил именно такой, а не марксистский подход к соотношению сознания и бытия.. А поэтому возможность принятия решения «со знанием дела» и само реальное знание — это различные вещи, в связи с чем и концепция диалектического детерминизма не может служить обоснованием уголовной ответственности за неосторожные преступления (особенно при преступной небрежности). В связи с этим следует признать, что обоснование уголовной ответственности за эти случаи преступного поведения оказывается ближе либо к индетерминистической позиции, либо к позиции механистического детерминизма.

Юридическое основание уголовной ответственности — это определение того поведения, которое влечет за собой эту ответственность. В ст. 8 УК РФ определяется, что основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного УК РФ. В этой формулировке проявляется тесная связь между понятием преступления и составом преступления. Как уже отмечалось, уголовная противоправность всегда конкретна. Статья 14 УК РФ дает общее определение понятия преступления (его абстракции), которого в природе не существует. Нет преступления вообще, а есть кража, получение взятки, убийство и т.д. Чтобы установить, есть ли в конкретном случае преступление, необходимо установить, содержит ли деяние состав какого-либо преступления. Состав преступления выступает в таком случае определителем деяния как преступления. В связи с этим принятие нового УК РФ знаменовало собой законодательное признание справедливости распространенной в теории уголовного права точки зрения, в соответствии с которой единственным основанием уголовной ответственности является установление в деянии виновного состава преступления. При этом следует отметить, что и ранее такое понимание основания уголовной ответственности существовало в уголовно-процессуальном законодательстве (например, п. 2 ч. 1 ст. 5 УПК РСФСР).