Уголовное право. Курс лекций

Досоветский период российского уголовного права

Договоры Руси с Византией. Основным правовым памятником Древней Руси является Русская Правда. Однако первыми письменными правовыми памятниками, содержащими и уголовно-правовые нормы, признаются русско-византийские договоры, в первую очередь договоры Олега 911 г. и Игоря 944 ( 945) г.

Договор 911 г. был заключен киевским князем Олегом после его успешного похода на столицу Византии Царьград. В нем, в частности, регламентировалась ответственность за убийство, за нанесение ударов мечом или другим орудием, кражу и грабеж. В случае убийства (в равной степени, если оно совершено русским в отношении христианина или наоборот) убийца подлежал смерти прямо на месте преступления. В случае побега имущество убийцы (того, у которого есть имущество) переходило к законному родственнику и жене убитого. Если же сбежит неимущий убийца, то в случае его поимки он подлежит смерти. Если же кто ударит другого мечом или побьет другим орудием, то должен заплатить потерпевшему «по обычаю русскому 5 литров серебра» (неимущий преступник обязан был отдать все, что было при нем, вплоть до одежды, в которую он был одет; в случае, если этого окажется недостаточно, он, согласно своей вере, должен поклясться, что никто не может ему помочь выплатить недостающее, и в этом случае его судебное преследование прекращалось). Если вор будет схвачен потерпевшим во время кражи и окажет при этом сопротивление и будет убит, то такое причинение смерти признавалось правомерным. Если же вор отдается без сопротивления в руки потерпевшего и будет связан, то должен будет возвратить похищенное в тройном размере. Такое же наказание полагалось и в случае завладения чужим имуществом с причинением потерпевшему насилия и страданий.

Договор 911 г. содержат и нормы, которые можно считать зачатками будущих норм международного уголовного права об экстрадиции (выдаче преступников). В соответствии с ним преступники, бежавшие из Руси и схваченные в Греции, должны были быть насильственно возвращены на Русь. Такое же обязательство возлагаюсь и на русскую сторону: в случае поимки там преступника, совершившего преступление в Греции, тот должен был насильственно возвращен в Грецию.

Договором Игоря 944 г. вносились некоторые изменения в договор 911 г. Так, например, запрещалась расправа над убийцей (причинение ему смерти) на месте преступления. За покушение на грабеж наказание снижаюсь с взысканием с виновного не тройной (по договору 911 г.), а двойной стоимости похищенного имущества, а за кражу потерпевший получал не тройную стоимость, а саму похищенную вещь или ее стоимость (в случае если эта вещь была найдена; если же вор успел ее продать, то с него взыскивалась двойная стоимость вещи). Эти изменения следует признать для законодателей шагом вперед в направлении прогрессивных начал уголовного права. Договор 944 г. содержал зачатки норм международного уголовного права об ответственности за неоказание помощи потерпевшим кораблекрушение на морс. Под угрозой наказания он запрещал присвоение какого-либо имущества с такого корабля или обращение в рабство членов экипажа.

Русская Правда. Основным правовым памятником Древней Руси является Русская Правда. Пространная редакция Правды (памятник дошел до нас в двух редакциях — краткой и пространной) сложилась не позднее XIII в. Русская Правда, отражавшая процесс феодализации Киевской Руси, содержала в себе нормы в основном гражданского, уголовного и процессуального права. Преступление в ней обозначалось термином «обида», под которой понималось причинение потерпевшему материального или морального вреда. Содержание обиды (се оценка) зависело от сложившихся обычаев. Все преступления (обиды) делились на два рода — против личности и имущественные. Субъектом преступления мог быть любой человек, кроме холопа (последние — это феодально зависимые люди, приближавшиеся по своему правовому положению к рабам). За действия холопа отвечал его господин. Правда, в отдельных случаях потерпевший мог расправиться с холопом-обидчиком и без обращения к властям. Русская Правда существенно ограничивала кровную месть, что свидетельствовало о процессе усиления государственных начал уголовного наказания, резком возрастании роли князя и княжеского суда.

В Русской Правде еще не существовало возрастного ограничения уголовной ответственности; не был известен и институт вменяемости, но уже были заложены основы института индивидуализации ответственности и наказания. Так, убийство при разбое наказывалось гораздо строже, чем убийство в драке. В этом документе можно отыскать и зачатки института соучастия в преступлении: например, размер наказания зависел от того, было ли совершено преступление в одиночку или несколькими лицами.

Высшей мерой наказания являлись «поток и разграбление». В разные времена эта мера понималась по-разному, это могло означать и убийство осужденного, и разграбление его имущества, и изгнание с конфискацией имущества, и продажу в холопы. Второй по тяжести мерой наказания была вира, т.е. своеобразный денежный штраф в пользу князя. Вира обычно назначалась за убийство (за убийство простого свободного человека — 40 гривен, за убийство представителя княжеской администрации — 80 гривен). За большинство преступлений наказанием была продажа, т.е. также денежный штраф, размеры которого различались в зависимости от совершенного преступления.

Псковская судная грамота и Новгородская судная грамота — памятники уголовного права Пскова и Новгорода XIII-XV вв. Эти памятники развивали основные положения Русской Правды и отражали социально-политические условия периода феодальной раздробленности Руси. Они являлись важнейшими законодательными документами Псковской и Новгородской феодальных республик, носивших определенные черты демократического государственного устройства. По сравнению с Русской Правдой эти памятники уже ничего не говорят о кровной мести. В Псковской грамоте значительно изменилось понятие преступления. Преступным признавалось посягательство не только на личность и имущество, но и иное запрещенное законом деяние, в том числе направленное против органов власти. Субъектами преступления по Псковской грамоте могли быть все свободные, хотя бы и феодально зависимые люди (о холопах эта грамота не упоминает). В Псковской грамоте уже содержится упоминание о государственных преступлениях (таковым являлся, например, «перевет», т.е. государственная измена), о некоторых преступлениях против суда, более детально формулируется ответственность за имущественные преступления (одним из наиболее опасных был поджог, за который полагалась смертная казнь).

Судебник 1497 г. Этот памятник относится к периоду усиления центральной власти, преодоления феодальной раздробленности, что в первую очередь было вызвано усилением экономических связей между русскими землями. Судебник был утвержден великим князем Иваном III и его Боярской думой. Преступление в нем именуется «лихим делом». По Судебнику холоп мог уже быть субъектом преступления и самостоятельно отвечать за свои поступки и преступления. Дальнейшее развитие получила система преступлений, в частности, выделялись государственные и имущественные преступления. К первым Судебник относил крамолу (например, отъезд бояр от великого князя к другому князю) и полым (это, по-видимому, призывы к восстанию против властей). Эти государственные преступления карались смертной казнью. К имущественным преступлениям относились разбой, татьба, истребление и повреждение чужого имущества, к преступлениям против личности — убийство (душегубство), оскорбление действием и словом. Наказания ужесточались. Судебник предусматривал два вида казни — смертную и торговую. Виды первой законом не регулировались (практически же она исполнялась в виде повешения, отсечения головы, утопления). Торговая казнь заключалась в битье кнутом на торговой площади и нередко влекла за собой смерть наказуемого. Как и Русская Правда. Судебник допускал такое наказание, как продажа, но уже только как дополнительное, т.е. в сочетании с торговой казнью.

Судебник 1550 г., изданный Иваном IV, отражал укрепление социально-политических основ русского централизованного государства. Впервые в русском уголовном законодательстве предусматривался состав должностного преступления — вынесение неправильного решения в результате получения взятки. Судебник вводил ответственность за ложное обвинение судей в умышленном неправосудии. Виновный наказывался за это сверх вины, т.е. помимо вынесенного ему приговором наказания еще и битьем кнутом, и тюремным заключением. В Судебнике впервые сделана попытка разграничить грабеж как открытое похищение вещи и разбой как хищение, связанное с насилием. Из воровства выделялся состав мошенничества. Появились составы государственных преступлений, например, сдача города неприятелю. Соборное Уложение 1649 г. Его принято называть Уложением паря Алексея Михайловича. это крупный кодифицированный правовой акт, оказавший серьезное влияние на дальнейшее развитие российского уголовного права. Уложение представляет собой своеобразный свод законов и состоит из 25 глав и 967 статей. Целый ряд глав был посвящен уголовному праву. Уложение отражало дальнейшее укрепление самодержавной власти и централизованного управления, юридическое оформление крепостного правд, усиление дворянского землевладения, закрепление православия как идеологического фундамента государства. Следует отметить, что в Соборном Уложении сделан значительный шаг в развитии уголовно-правовых норм Общей части. В нем впервые была сделана попытка законодательного разграничения деяний на умышленные, неосторожные и случайные. Вводились такие уголовно-правовые понятия, как необходимая оборона и крайняя необходимость, различались инициатор преступления, исполнитель, пособник и укрыватель.

В Соборном Уложении усложняется система наказаний, а сами наказания ужесточаются. Предусматривалось широкое применение смертной казни (в том числе в виде закапывания живым в землю, сожжения, заливания горла расплавленным металлом, четвертования, колесования). Широко применялись членовредительские наказания, тюрьма, ссылка. По сравнению с ними уменьшалась доля штрафных санкций.

Дальнейшее развитие подучили нормы Особенной части. При этом наибольшее внимание уделяюсь борьбе с преступлениями, посягавшими на основы феодально-крепостнического строя. На первое по опасности место ставились религиозные преступления. За ними шли государственные преступления (государственная измена, посягательство на жизнь и здоровье царя и др.). Тяжкими преступлениями валялись фальшивомонетничество, подделка царских печатей. Более или менее подробно описывались в Уложении другие преступления — воинские, имущественные, против личности. По объему и богатству юридического материала, по уровню законодательной техники Соборное Уложение выгодно отличалось от современных ему европейских юридических памятников. Все это предопределило его длительную жизнь. Будучи принятым в 1649 г., оно вошло в Полное собрание законов Российской империи 1830 г., в значительной мере было использовано при составлении XV тома Свода законов (в этом томе были собраны законы уголовные) и Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

Воинский артикул Петра I 1715 г. В отличие от Соборного Уложения, Артикул содержал нормы только уголовного права и фактически представлял собой военно-уголовный кодекс без Общей части. Основное его содержание составляло изложение воинских преступлений: воинская измена (тайная переписка или переговоры с неприятелем), различного рода уклонения от воинской службы (дезертирство, членовредительство и др.), преступления против подчиненности и воинской чести, против правил караульной службы, против воинского имущества, злоупотребления начальствующих лиц по службе и др. Повышенные наказания влекли преступления, совершенные в военное время. Сурово карались преступления против мирных жителей. Фактически последние нормы были прообразом норм международного уголовного права о преступлениях против мира и человечества. Например, артикул 104 угрожал смертной казнью тому, кто, «когда город или крепость штурмом взяты будут... дерзает хотя вышнего или нижнего чина, церкви, школы или иные духовные домы, шпиталь, без позволения и указу грабить или разбивать». В артикуле 105 такое же наказание полагалось за преступления против детей, священников и стариков.

Тщательно разработанным в Воинском артикуле было учение о преступлении и ответственности. Последняя, например, твердо связывалась с принципом вины. Так, артикул 159 предписывал: «Но весьма неумышленное и ненамеренное убийство, у которого никакой вины не находится, оное без наказания отпустится». Даже за такое опасное преступление, как бегство с поля сражения, наказывались только виновные («Буле кто невинность свою ожидать может, они пощаду свою получат»). Артикул различал умысел, неосторожность и случай, например, при убийстве и поджоге. В Артикуле подробно регламентировалось право необходимой обороны (в главах «О смертном убийстве» и «О зажигании, грабительстве и воровстве»). Некоторые положения о необходимой обороне, в частности, о наличности посягательства, выглядят вполне современными и в наши дни («Не должен есть от соперника себе первого удара ожидать, ибо чрез такой первый удар может тако учиниться, что и противится весьма забудет» — артикул 157). В ряде случаев Артикул предусматривал ссылку на «крайнюю нужду», т.е. на крайнюю необходимость, при сдаче крепости, при краже «из крайней голодной нужды».

Наказание преследовало цель устрашения, что достигалось не только его угрозой, но и публичным исполнением. Смертная казнь предусматривалась безальтернативно в 74 артикулах и в 27 — наряду с другими наказаниями. Как и прежнее законодательство. Воинский артикул сохранял членовредительские наказания. Было введено новое наказание — «шельмование», которое в будущем превратилось в «лишение прав состояния». Оно определялось как «тяжелое чести нарушение, которого имя на виселице прибито, или иначе его от палача переломлено и вором (шельм) объявлено будет».

Воинский артикул предусматривал смягчение наказания за преступления, совершенные в состоянии крайнего возбуждения (аффекта). В отличие от Соборного Уложения совершение преступления в состоянии опьянения не только не смягчало наказания, но, наоборот, усиливало его. Отягчающим вину обстоятельством признавалось совершение убийства особо мучительным способом, убийство отца, матери, ребенка. Повышенное наказание применялось к рецидивистам.

Будучи военно-уголовным кодексом. Артикул предусматривал и общеуголовные преступления: посягательства против веры, преступления против особы государя, убийство, половые преступления, поджог, кражу, грабеж, ложную присягу. В связи с этим Воинский артикул мог применяться не только к военнослужащим.

Главными источниками российского уголовного права вплоть до 1 января 1835 г. (время введения в действие Свода законов Российской империи) продал жал и оставаться Соборное Уложение 1649 г. и Воинский артикул Петра I 1715 г. Однако наряду с ними действовало множество других нормативных актов уголовно-правового характера (преимущественно императорских указов), которые формул провал и уголовно-правовые нормы, нередко расходящиеся по своему содержанию с нормами Уложения и Артикула. Такое «многозаконие, — считал, например. П.П. Пусторослев, — расшатывало правовой порядок в государстве, сильно затрудняло отправление уголовного правосудия и открывало широкий простор судейскому произволу, проникнутому своекорыстием и лицеприятием»¹Пусторослев П.П. Программа лекций по общей части русского уголовного права с кратким изложением некоторых понятий и объяснений. Вып. 1: Введение. Источники уголовного права. Юрьев. 1904. С. 100.. Это понималось и верховной властью. Еще Петр I в своем Указе от 17 апреля 1722 г. отмечал, что в судах играют в законы, «как в карты, подбирая масть к масти», и добиваются указа «на указ, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить». В связи с этим уже в начале XVIII в. стали учреждаться комиссии по разработке и изданию нового уголовного уложения. На протяжении почти 100 лет работа этих комиссий была безуспешной. Так, например, уже Александр I в 1801 г. учредил десятую по счету комиссию во главе с П. В. Завадовским — Комиссию составления законов. В 1804 г. ее возглавил министр юстиции Н.Н. Новосильцев, однако фактически, по признанию Н.С. Таганцева, «главным деятелем» этой комиссии был ее главный секретарь и референдарий барон Г.А. Розенкампф — «лифляндец родом, человек, получивший теоретическое образование за границей, но не знавший совершенно ни России, ни русского языка»²Таганцев Н.С. Лекции по русскому уголовному праву. Часть Общая. Вып. I. СПб., 1887. С. 165..

Отрицательную характеристику как Г.А Розенкампфу, так и деятельности этой комиссии дал М. А Корф — крупный сановник (с 1843 г. член Государственного совета), непосредственно принимавший участие в законопроектных работах. «Уволив из комиссии большую часть прежних русских чиновников, он заместил их немцами и французами, в особенности же наполнил состав ее множеством переводчиков, необходимых ему по незнанию языка. Потом, переходя от одного опыта к другому, то бросаясь в историческую школу, то составляя к новому уложению оглавления и примечания, почерпнутые из одной теории, он в существе ничего не производил, а только все переделывал сызнова. Его комиссия подвигалась точно так же медленно, как и прежняя; в публике же не могли довольно надивиться, как к составлению уложения... выбран, предпочтительно перед всеми, человек, не знающий ни ее (российской империи) законов, ни нравов и обычаев, ни даже языка».

В 1808 г. руководителем комиссии был назначен М.М. Сперанский, с именем которого связаны все последующие законопроектные работы (в том числе и в уголовно-правовом аспекте) дореформенного периода, включая и основной итог этих работ (мы имеем в виду опять-таки рассматриваемый аспект) — Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Его представления о будущих законах и законодательной деятельности были теоретически обоснованы в ряде работ, и в первую очередь, в «Плане государственного преобразования» (М., 1905). Многие из сформулированных им в этом отношении принципов не утратили своего значения и сегодня. Приведем лишь его взгляд на системность любого кодекса: «Статьи всякого кодекса тесно связаны между собой, и почти невозможно исправить одной, не сделав изменения и во многих других; это отдельное исправление некоторых только постановлений, может быть, доколе не исправятся и другие, повлекло бы за собою еще более против нынешнего порядка неудобств, и... единственное исправление прочное есть исправление систематическое» (справедливости ради заметим, что этого завета выдающегося разработчика отечественных законопроектов порой так не хватает современным законодателям). Заслугой М.М. Сперанского было и использование при законопроектных работах зарубежного опыта, особенно — французского уголовного кодекса 1810 г. и баварского уголовного уложения 1813 г., а также проектов прусского (1830 г.) и баварского (1831 г.) уголовных кодексов.

Возвращаясь к деятельности М.М. Сперанского в качестве руководителя Комиссии составления законов, отметим, что он привлек к работе над составлением уголовного уложения немецкого ученого Г. Якоба (1759-1827 гг.). М.М. Сперанский поставил перед ним задачу подготовки совершенно нового уголовного кодекса. В 1812 г. Якоб (с помощью переводчиков) составил проект Уголовного уложения Российской империи, состоявший из Общей (впервые для России) и Особенной частей. Общая часть во многом учитывала Общую часть проекта Баварского уголовного уложения, присланного Якобу его основным разработчиком — известным немецким профессором уголовного права А. Фейербахом. Этот проект в 1813 г. был внесен в Государственный Совет, но Высочайшего утверждения не получил.

В 1826 г. уже Николай I, упразднив Комиссию составления законов, учредил вместо ее при Собственной Его Императорского Величества Канцелярии Особое отделение (11-е), специально предназначенное к разработке нового российского законодательства. Он же определил и направление дальнейшей законопроектной деятельности, коренным образом отличавшееся от предыдущего. «Вместо сочинения новых законов, — заявил он впоследствии (на заседании Государственного Совета 19 января 1833 г.), — я велел сперва собрать вполне и привести в порядок те, которые уже существуют, а самое дело, по его важности, взял в непосредственное мое руководство, закрыв прежнюю комиссию». Руководство этим отделением императорской канцелярии и всеми законопроектными работами было поручено М.М. Сперанскому.

М.М. Сперанским был составлен поэтапный перспективный план предстоящих законодательных работ, не ограничивающийся приведенным указанием Николая I. Сначала он намеревался собрать все законы, изданные с момента принятия Соборного Уложения. Вторым этапом была их инкорпорация, т.е. приведение этих законов в определенную систему. И наконец, на законодательном этапе предполагалось создание нового уголовного Уложения.

В отличие от прежних комиссий, эти работы проводились достаточно энергично, и уже в 1830 г. было опубликовано первое Полное собрание законов Российской Империи в 45 томах, начиная с Соборного Уложения 1649 г. и по 12 декабря 1825 г., т.е. по вступление на престол Николая I, что означало успешное завершение первого этапа намеченных М.М. Сперанским работ.

Свод законов уголовных как составная часть Свода законов Российской империи. После издания Полного собрания законов Сперанский приступил ко второму этапу — созданию Свода законов Российской империи. При этом ставилась задача исключить недействующие нормы, устранить имеющиеся противоречия между действующими законами, провеет редакционную обработку нормативного материала. М. М. Сперанский исходил из того, что «Свод есть верное изобретение того, что есть в законах, но он не есть ни дополнение их, ни толкование» хотя, по мнению ряда исследователей, он иногда отступал от этого правила, особенно при формулировании норм гражданского права.

31 января 1833 г. Высочайшим манифестом было объявлено об окончании работы над Сводом и вынесено постановление о вступлении его в силу с 1 января 1835 г. Он был издан в 15 томах, объединенных в восемь книг. Книга 8-я (том 15) содержала уголовные законы. В заседании Государственного Совета от 19 января 1833 г. обсуждались три варианта юридического значения Свода: 1) признать Свод единственным основанием в решении дел, устраняющим непосредственную силу законов, из коих он был составлен; 2) признать его источником, но не исключительным, а действующим в том случае, когда нет сомнения ни о существовании закона, ни о его смысле; 3) признать исключительным источником первоначальные законы, а статьи Свода только средством вспомогательным, содействующим к приисканию законов и к удостоверению в их смысле. После долгих дебатов и споров в ходе заседания Государственного Совета утвердилось первое мнение³См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право: лекции. Часть Общая. Т. I. С. 173-174..

Противники обязательности Свода выдвигали следующие доводы: «1) что Свод искусственно воззвал к жизни не одно обветшавшее постановление, которое при общем движении законодательства само собою должно было исчезнуть и уступить место другим, более соответственным действительности; 2) что редакторы Свода, будучи стеснены буквою и считая сохраняющим силу все то, что не было впоследствии прямо отменено, часто не имели возможности уничтожить противоречия между разновременными законами, которые и вводили в Свод все наравне, несмотря на эпоху их издания; 3) что Свод не везде представлял верное извлечение из существующих законов, так как многие статьи его образованы лишь посредством нововведений, весьма натянутых и произвольных; 4) что редакторы, держась правила охранять лишь букву закона, независимо от ее разума, т.е. составлять свой текст из одних предписаний, исключением всех вообще вступительных частей указов, именно истории дела, поводов и рассуждений, отняли тем и у буквы настоящее ее значение или придали ей местами противоположный цели законодателя смысл и из частных случаев или из постановлений, имевших в виду временную и преходящую потребность, извлекли общие правила, не всегда удобно применимые»⁴Корф М. Жизнь Сперанского. СПб.. 1913. С. 321..

Возражения, как видим, достаточно основательные, вызванные противоречивостью заданных составителям Свода задач (сохранить смысл старых законов при формулировании буквы нового закона). Однако указанное законодательное решение о юридической силе Свода следует признать правильным, в первую очередь исходя из того, что Свод делался и принимался не на века и не на десятилетия. Как уже отмечалось, его принятие было лишь этапом на пути разработки нового уголовного уложения. И в этом смысле (именно в таком «образе и подобии») он больше годился для преобразования его в новый уголовный закон.

Вместе с тем указанная неопределенность относительно юридической природы Свода, зафиксированная в Манифесте от 31 января 1833 г. («ничего не менять в силе и действии законов, лежащих в основе Свода, а привести их в однообразие и порядок»), вызвали столь же неопределенную на этот счет его оценку в юридической науке. Так, Н.С. Таганцев считал, что «Свод 1832 г. с момента вступления его в силу стал единственным, непосредственным источником нашего права». Другие авторы полагали, что законы, лежавшие в основании Свода, не потеряли своей силы. Н.П. Загоскин указывал, что, например. Соборное уложение «отдельными статьями своими... рассеяно по различным томам Свода законов»⁵Загоскин Н.П. Уложение царя и великого князя Алексея Михайловича и Земский Собор 1648-1649 годов. Казань. 1879. С. 4.. Еще более категорично высказывался В.Н. Латкин: «Все это заставляет нас смотреть на Уложение (соборное) как на один из памятников действующего права, имеющий до сих пор практическое значение»⁶Латкин В.Н. Лекции по истории русского права. СПб., 1888. С. 104..

Думается, что противоречие между этими позициями достаточно мнимое. Н.С. Таганцев прав в том смысле, что с изданием Свода при отправлении правосудия по уголовным делам уже нельзя было ссылаться ни на Соборное Уложение, ни на Воинский артикул Петра I. Н.П. Загоскин и В.Н. Латкин справедливо исходили из того, что за «буквой» (обновленной, вновь сформулированной) стояли смысл и содержание норм и Соборного Уложения, и Воинского артикула. В этом отношении нам представляется вполне корректным сравнение с источниками УК РФ. В ч. 1 ст. 3 УК РФ утверждается: «Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом» (выделено мною). Формулировка же ч. 2 ст. 1 УК РФ заставляет толковать это «только» не в абсолютном смысле: «Настоящий кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права». Очевидно, что в содержательном плане источником УК РФ являются не только его нормы сами по себе, но и нормы Конституции РФ и общепризнанные принципы и нормы международного права.

Тем не менее указанная неопределенность юридической силы Свода (признаваемая, как и отмечалось, на доктринальном уровне) приводила к еще большей неопределенности и даже путанице на практике. Одни суды (например, низшей инстанции) и после вступления в силу Свода продолжат отправлять правосудие по формально отмененным Сводом законодательным постановлениям. Другие (преимущественно высшие судебные инстанции) в своих решениях ссылались уже на соответствующие статьи Свода.

Свод законов уголовных (том 15) разделялся на две книги. Книга 1-я называлась «О преступлениях и наказаниях вообще». Она представляла собой свод (не совсем полный) действующего русского уголовного законодательства и подразделялась на 11 разделов. Первый раздел включал в себя нормы Общей части уголовного права, остальные — Особенную часть. Следует отметить, что Свод был первым российским уголовным законом, имевшим специально выделенную Общую часть, в которой определялись общие понятия уголовно-правовых институтов. Книга 2-я называлась «О судопроизводстве по преступлениям» и содержала свод действующего русского уголовно-судебного (уголовно-процессуального и судоустройственного) законодательства.

Общая часть книги первой XV тома Свода называлась «О существе преступлений и разных родов казней и наказаний». Она делилась на главы: «О существе преступлений и разных степеней виновности», »0 разных ролах казней и наказаний», «Об изъятии от телесного наказания по состоянию подсудимого», «О мерах наказания по мере вины», «Об освобождении от наказания, отсрочке и отмене оного», «О последствиях наказаний и о гражданских взысканиях по преступлениям», «О пространстве действия уголовных законов».

Свод различал два вида уголовно наказуемого деяния: преступление и проступок, различия между которыми проводилось по тяжести наказания. Все преступления делились на умышленные, неосторожные и случайные. Более тщательно формулировалось понятие неосторожности (ст. 5). Ответственность за неосторожные преступления наступала в двух случаях: 1) когда «виновный легко мог предвидеть, что действие его может повлечь противозаконные последствия» (отдаленный прообраз современной небрежности) и 2) «когда виновный совершит действие, законом не воспрещенное, не думая, чтобы из оного смогло произойти противозаконное последствие, однако же при надлежащей осмотрительности мог бы избежать противозаконных последствий» (уже более близкий аналог современного понятия легкомыслия как разновидности неосторожной вины).

В Своде было сформулировано положение об уменьшении вины и наказания в случае совершения преступления малолетним (ст. 126), хотя и не давалось точного ответа на вопрос о возрасте лица, с которого может наступать уголовная ответственность. Свод содержал понятия «безумие» и «сумасшествие» как обстоятельств, устранявших уголовную ответственность. Со ссылками на Соборное Уложение и Воинский артикул регламентировался институт необходимой обороны (ст. 133) а также крайней необходимости, именуемой как «насильственное принуждение», но рассматриваемой не только как принуждение насильственное, но и непреодолимое (последнее уже сближает это понятие с современным пониманием крайней необходимости).

Свод учитывал и значение совокупности преступлений, именуя ее «стечением преступлений» и рассматривая ее в связи с обстоятельствами, увеличивающими вину, наряду, например, с рецидивом (ст. 123).

Явно антидемократическим положением, противоречащим принципам буржуазного права и коренившимся в пережитках феодально-крепостнического строя, было разрешение оставлять подсудимого «в подозрении» и применять к нему в этих случаях определенные меры наказания — отдачу в военную службу, ссылку на поселение и др. (ст. 109-1).

Система Особенной части Свода законов уголовных выглядела следующим образом. На первое место были поставлены нормы об ответственности за преступления против веры. На второе — об ответственности за преступления государственные. На третье — преступления против правительства. Далее следовали нормы об ответственности за должностные преступления (чиновников по службе); за преступления против безопасности, жизни и прав общественного состояния лиц; за преступления против уставов о повинностях, уставов казенного управления и благоустройства; за преступления против прав семейственного состояния; «за противозаконное удовлетворение плотских страстей»; за преступления против прав на имущество; за лживые поступки.

В уголовно-правовой литературе XIX в. отсутствовала подробная характеристика Свода законов уголовных (что, по нашему мнению, объяснялось его временностью, т.е. его переходным значением между Соборным Уложением и Артикулом воинским и будущим Уложением 1845 г.⁷Н.Д. Сергеевский считал, что «Свод законов должен был служить лишь подготовительной ступенью к созданию нового кодекса» (Сергеевский Н.М. Философские приемы и наука уголовного права // Журнал гражданского и уголовного права. Кн. 1. СП6.,1879. С. 22)., а также отсутствием в нем принципиальных новелл по сравнению с предыдущими указанными законодательными актами). Исследователи обычно отмечали лишь основные его недостатки. Так. Н.С. Таганцев указывал на следующие. Во-первых, на его неполноту в связи с тем, что в него не вошли не только маловажные полицейские и финансовые нарушения, но даже и значительные преступления (например, морской разбой), помешенные в том XI. Во-вторых, на отсутствие в Своде строго определенной лестницы наказаний, в силу чего отдельные наказания являлись не соподчиненными друг другу. В-третьих, в Своде не была дана точная характеристика отдельных наказаний, в силу чего существенно затруднялось проведение различия между ними. В-четвертых, встречалась неопределенность уголовных санкций некоторых норм, в которых определялось: «наказать яко преступника», «смотря по мере вины», и т.д., что приводило к судейскому произволу. В-пятых, была допущена «неверность и ненужность» многих определений как Общей, так и Особенной частей.

В целях устранения недостатков Свода, и особенно его неполноты, Николай I уже 29 октября 1836 г. распорядился приступить к систематическому исправлению и дополнению Свода законов, указав, что «нужно начать с исправления законов уголовных, коих недостатки в особенности ощутительны»⁸ Цит. по: Обозрение хода работ по составлению нового уложения // Журнал Министерства юстиции. СПб., 1902. С. 264..

Руководство этой работой было поручено министру юстиции Д.В. Дашкову и М.М. Сперанскому, возглавлявшему в это время Второе отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, а после их смерти было возложено (в 1840 г.) на Д.Н. Блудова (преемника М.М. Сперанского на посту руководителя Второго Отделения). Непосредственно этой работой заведовал статс-секретарь П.И. Дегай, уже 4 ноября 1840 г. представивший Д.Н. Блудову первоначальный проект Уложения о наказаниях. С декабря того же года при Втором Отделении под председательством Д.Н. Блудова начались заседания Комиссии по рассмотрению проекта.

Параллельное работой над проектом Уложения продолжалась подготовка второго издания Свода законов, в том числе и Свода законов уголовных, состоявшегося в 1842 г. (4 марта 1843 г. издание было утверждено Николаем I). В этом издании Свод законов уголовных был дополнен более чем 300 статей.

Сельский судебный Устав 1839 г. В мае 1839 г. Николай I утвердил Сельский полицейский и Сельский судебные уставы для государственных крестьян. Последний явился основой норм об ответственности за проступки государственных крестьян. Он вошел во вторую часть XII тома Свода законов. В ст. 90 Устава определялось: «Деяния, запрещенные законом под страхом легкого наказания или полицейского исправления, именуются проступками, а наказания, за них определенные, исправительными, для различия от преступлений и наказаний уголовных». В примечании к этой статье указывалось, что эта и последующие статьи (до ст. 284 — т.е. статьи материально-правового характера) «постановляются в дополнении тома 15 Свода законов уголовных».

В гл. 1 («О существе проступков и о разных степенях виновности») помещались нормы Общей части, посвященные характеристике субъективной стороны проступков (последние делились на умышленные, неосторожные и случайные); стадиям совершения проступков (обнаружению умысла, покушению и оконченному проступку); ответственность соучастников («сообщников»), виновных в проступке («зачинщиков», «помощников» и «участников»), а также укрывателей. В гл. 2 («О разных родах наказаний за проступки») была установлена следующая система исправительных наказаний: 1) отобрание вещей запрещенных; 2) денежные взыскания; 3) употребление в работы; 4) заключение под стражу; 5) наказание розгами; 6) удаление из общества.

На наш взгляд, вполне корректным будет сравнение таких видов исправительных наказаний, как употребление в работы и заключение под стражу, с такими видами уголовного наказания по УК РФ, как обязательные работы и арест.

Так, в соответствии с Сельским судебным уставом работы были двоякого вида: 1) в виде наказания за проступки; 2) вместо присужденного денежного взыскания за вред, убыток или оскорбление, причиненные проступком, если виновный добровольно не заплатит взыскания. Работы в виде наказания за проступки должны были быть общественными и определялись сроком от одного до шести дней. При этом указывалось, что «присужденных за проступки к общественным работам надлежало отсылать преимущественно на образцовые фермы и хутора там, где оные находятся не в дальнем расстоянии совершения проступка; в противном случае употреблять на метение и чищение улиц, площадей, колодцев, пристаней, копание рвов, постройку мостов и т.п.». Работы же вместо денежного взыскания могли быть как общественные, так и частные (например, в случае недостатка общественных работ дозволялось отдавать ответчика в заработок другим государственным крестьянам, «кои взять его пожелают с платою», оговоренной в одной из статей Устава («цену рабочему дню определить, применяясь к местности, времени, занятиям и способностям работника»).

Заключение под стражу подразделялось на простое и срочное и определялось сроком от одного до трех дней. Приговоренным к простому содержанию дозволялось «употреблять пищу, какую может иметь по своему состоянию». Приговоренным же к строгому содержанию «не дается ничего более, кроме хлеба и воды» и «содержание сего рода считается наказанием телесным». Присужденные как к простому, так и к строгому содержанию под стражей на весь срок такого наказания заключаются в тюрьму и состоят под надзором сельского старосты и десятского. Приговоренных к строгому содержанию дозволялось употреблять в общественные работы; «во время же ночи они должны непременно находиться в тюрьме и ни под каким видом не могут быть отпускаемы из оной, исключая тяжкой болезни». Если содержащиеся под стражей «окажут ослушание, дерзость, или буйство против начальства или против тех, кои приставлены к ним для надзора, в таком случае сельский староста, с ведома сельского старшины, имеет право наложить на них ручные или ножные кандалы; но на женщин ни в коем случае налагать кандалов не дозволяется».

Хотя в Уставе речь шла о наказаниях исправительных, среди них, как уже отмечалось, были и телесные. Так, за «важнейшие проступки или за неоднократно повторенные проступки меньшей важности» полагалось наказание розгами (от 10 до 60 ударов). Наказание это производилось в присутствии сельского старосты и под наблюдением сельского старшины.

Удаление из общества предполагаю не только ссылку, это наказание выражаюсь: 1) в отдаче виновных без очереди в рекруты и 2) переселением в другие губернии (по распоряжению Палаты государственных имуществ).

В Уставе давалась и классификация проступков. Она проводилась по объекту посягательства. В соответствии с ней все проступки разделялись на: 1) против церковного благочиния; 2) против правительственного и общественного порядка; 3) проступки, заключающие в себе соблазн и дурное поведение; 4) против законов о личной безопасности; 5) против законов о праве на имущество. Кроме того, была еще и шестая категория проступков. В приложении к Уставу выделялись проступки государственных крестьян, выражавшихся «в нарушении законов о лесах казенных селений».

К проступкам против церковного благочиния относились, например, действия, заключающиеся в появлении в церкви во время богослужения в пьяном виде. Виновными в нарушении правительственного и общественного порядка признавались те, «кто по приказанию начальства не уберет сваленной им на улице нечистоты или брошенных тел мертвых животных», «кто неоднократно будет замечен в утружден ни начальства несправедливыми просьбами», «кто без дозволения начальства приступит к новым постройкам», «кто без надлежащего разрешения начальства самовольно переселится в другие места», кто допустит «непочтение, грубость и дерзость против старших, а тем более против лиц, облеченных от правительства» и в других проступках (всего эта категория насчитывала 20 проступков). В современном понимании объекты этих проступков можно определить как общественный порядок, порядок управления и в какой-то степени окружающую среду.

К проступкам, «заключающим соблазн и дурное поведение», относились: употребление в общенародных играх, забавах или песнях слов или поступков, «противных благопристойности и чистоте нравов»; доведение себя до состояния опьянения в праздничные дни до окончания обедни; приведение своего хозяйства в расстройство и несостоятельность к платежу казенных податей и повинностей вследствие нерадивости, лености, пьянства и «тому подобной развратной жизни»; прошение милостыни; открытие своего дома для «непотребства» и некоторые другие. Все они по современной терминологии могут именоваться проступками против общественного порядка и общественной нравственности.

Виновными в проступках против законов о личной безопасности признавались, например, те, «кто, вырыв яму, погреб или колодец, не огородит или не закроет их надлежащим образом»; «кто будет мочить коноплю или лен в речках и колодцах или же другими вредными веществами испортит в них воду»; «кто будет продавать испорченные съестные припасы, как то: тухлое мясо, рыбу», «кто будет держать у себя диких зверей и других вредных животных без дозволения сельской полиции»; кто будет травить собакой человека; «кто ударит другого рукою, ногою, палкою или иным подобным орудием, не причинив увечья»; кто будет «продавать ядовитые и сильнодействующие вещества лицам, не имеющим на покупку оных права» и некоторые другие (всего 24 состава). Эта категория проступков отличалась самой широкой направленностью на правоохраняемые интересы. В качестве их объектов выступали и личность, и общественная безопасность, и общественный порядок, и здоровье населения, и окружающая среда.

К проступкам против законов о праве на имущество относились действия тех, «кто злоумышленно запашет часть чужого поля, испортит забор, изгородь и тому подобное», «кто с умыслом испортит чужие орудия или снасти для рыболовства или для звери ной и птичьей охоты употребляемые, а также бортные угодья», «кто из шалости срубит, повредит или другим образом сделает негодными чужие или общественные растущие деревья, для украшения или пользу посаженные», «кто не примет мер предосторожности от пожара, как то; не поставит летом, по приказанию старосты, чана с водою около дома, не вычистит в течение месяца трубы, или же станет стрелять в самом селении», «кто, зная об открывшейся на скоте заразе, не донесет о том тотчас же сельскому старосте», «кто при продаже будет употреблять иные аршины, весы или меры, а не те, кои установлены законом», «кто совершит мошенничество или воровство на сумму менее 20 рублей ассигнациями», «кто, приняв имущество заведомо краденое, не объявит об этом сельскому старосте» и некоторые другие (всего 19 составов). Как видно, данную категорию проступков также составляли самые разнообразные по объекту посягательства деяния — против собственности, хозяйственные (экономические), против общественной безопасности и общественного порядка, экологические проступки.

Сельско-судебный Устав 1839 г. предназначался, как отмечалось, для государственных крестьян. Однако впоследствии на основании общего положения о крестьянах от 19 февраля 1861 г. он был распространен на всех лиц крестьянского сословия⁹Правда, Н.С. Таганцев справедливо считал, что при этом Устав «получил совершенно второстепенное значение» в связи с тем, что «первенствующее место в судах крестьянских заняло обычное право» (Таганцев Н.С. Лекции по русскому уголовному праву. Вып. I. C. 203-204)..

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Как уже отмечалось, после принятия Свода законов 1832 г. продолжалась работа над составлением проекта нового уголовного уложения. 4 декабря 1840 г. руководивший непосредственно этой работой статс-секретарь П.И. Дегай представил руководителю Второго Отделения императорской канцелярии Д.Н. Блудову первоначальный проект этого уложения. И с декабря того же года при Втором Отделении под председательством Д.Н. Блудова начались заседания Комиссии по рассмотрению проекта. 10 апреля 1841 г. проект общей части (состоящий из 165 статей) был принят этой Комиссией и представлен Николаю I. Вначале мыслилась разработка двух самостоятельных проектов: одного — о наказаниях уголовных и другого — о наказаниях исправительных. Но в дальнейшем от этого отказались и был составлен один общий проект уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Работа над проектом Особенной части уложения строилась несколько по-иному. Готовые его разделы направлялись руководителям заинтересованных ведомств, замечания которых учитывались при доработке проекта. 27 мая 1843 г. проект (уже и Общей, и Особенной частей вместе) был представлен Николаю I. Однако и после этого на проект поступали отзывы ведомств с критическими замечаниями. Так, например, министр юстиции В.Н. Панин выступил категорически против замены кнута плетьми для изобличенных в убийстве, разбое и грабеже «ввиду значительности этих преступлений и ввиду того, что наказание кнутом сопровождается обрядами, напоминающими преступнику и зрителям, что казнь сия сопряжена с опасностью для жизни, а обстоятельство сие не может оставаться без впечатления на умы народные, и с отменой кнута ослабнет безопасность». Резкая критика проекта в части смягчения наказаний была дана и Министром внутренних дел.

Как бы то ни было, по решению Николая I 30 марта 1844 г. проект был внесен в Государственный Совет, в котором была учреждена специальная комиссия для окончательной доработки проекта (председатель комиссии — В.В. Левашов; члены — Д.Н. Блудов. Д.П. Бутурлин, Ф.К. Друцкий-Любецкий, М.А. Корф, В.П. Кочубей, П.Г. Ольденбургский, Ф.П. Пален и И.Л. Туркул). Комиссия заседала с 26 апреля 1844 г. по 29 марта 1845 г. и внесла в проект многочисленные изменения в основном редакционного характера. Затем исправленный проект был внесен на рассмотрение Общего собрания Государственного Совета, рассмотрен им на восьми заседаниях и был окончательно принят 15 августа 1845 г. Уложение вводилось в действие с 1 мая 1846 г.

Значение Уложения трудно переоценить. Оно (с известными многочисленными поправками) действовало вплоть до Октябрьской революции 1917 г., т.е. более 70 лет. Анализ его содержания (достаточно глубокий) давался в русской дореволюционной отечественной уголовно-правовой литературе, в частности, в работах Н.С. Таганцева, В.Л. Спасовича, А В. Лохвицкого, Н.А. Неклюдова, И.Я. Фойницкого, Н.Д. Сергеевского, П.П. Пусторослева и других авторов. В советский период теоретический анализ уголовно-правового содержания Уложения был сделан в работах В.М. Клеандровой и И.В. Архипова'¹⁰ См.: Архипов И.В. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (предпосылки, история создания, государственно-правовой анализ): дис.... канд. юрид. наук. Саратов, 1990.

Структурно Уложение состояло из 12 разделов и Приложения («О лицах, изъятых от наказаний телесных»). Разделы делились на главы и отделения. В разд. I («О преступлениях, проступках и наказаниях вообще») были сосредоточены нормы Общей части, в остальных (разд. II-XI) были помещены нормы Особенной части. Уложение состояло из 2224 статей (ст. 1-184 приходились на Общую часть, ст. 185-2224 — на Особенную).

В гл. I («О существе преступлений и проступков и о степенях вины») помешались нормы, в которых достаточно четко для своего времени прописывались понятия преступления и проступка, этапов преступной деятельности, особенностей ответственности за соучастие (участие) в преступлении и понятия видов участников преступления, более скупо формулировались особенности субъективной стороны преступления.

Уложение давало формальное определение понятий преступления и проступка. Так, в ст. 4 преступлением или проступком признавалось «как само противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания уголовного или исправительного законом предписано». Из этой формулировки вытекало деление наказуемых преступлений и проступков по их объективной стороне на деяния, под которыми следовало понимать активные действия (в других статьях Уложения употреблялось обычно именно понятие «действие»), и бездействия, т.е. невыполнение лежащей на лице обязанности действовать. Разграничение между преступлением и проступком проводилось по объекту и по видам наказания, установленным за их совершение. Так, в ст. 1 под преступлением понималось «всякое нарушение закона, чрез которое потягается на неприкосновенность прав Власти Верховной и установленный Ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц». В соответствии же со ст. 2 проступком именовалось «нарушение правил, предписанных для охранения определенных законами прав и общественной или же личной безопасности или пользы».

Как видно, составителям Уложения в этих формулировках не удалось добиться четкого отличия преступления и проступка по объекту посягательства. Посягательство на «безопасность общества» относилось к преступлению, а на «общественную безопасность» — к проступку. Разумеется, что это один и тот же объект. Забегая вперед, скажем, что не до конца различие по объекту посягательства выдерживаюсь и в Особенной части. В связи с этим разграничение между преступлением и проступком было проведено и по формальному признаку по видам полагавшихся за их совершение наказаний. Так, в ст. 3 указывалось, что за преступления и проступки, по роду и мере важности оных, виновные подвергаются наказаниям уголовным или исправительным.

Как уже отмечалось, более скупо была обрисована субъективная сторона преступления, все преступления делились на умышленные и неумышленные. Однако понятия тех и других не содержалось. В этом смысле Уложение отставало и от Свода законов уголовных 1832 г., и от Устава военно-уголовного 1839 г., где, например, была сделана попытка сформулировать понятие неосторожного преступления. Вместе с тем Уложение проводило различие умышленных преступлений на совершенные вследствие заранее обдуманного намерения и совершенные по внезапному побуждению, «без предумышления» (ст. 6). В ст. 7 был сформулирован принцип виновной ответственности: «Зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности (из этого следовало, что под неумышленными преступлениями и проступками в ст. 3 понимались именно неосторожные преступления и проступки), не считается виной». В связи с этим указанную норму вполне можно считать аналогом нормы, выраженной в ст. 28 УК РФ о невиновном причинении вреда.

По степени оконченности все преступления и проступки делались на три вида: 1) обнаруженный на преступление умысел; 2) приготовление к преступлению, 3) покушение на совершение преступления и 4) «самое совершение преступления» (ст. 8). К обнаружению умысла относилось «изъявление на словах или письменно или же иным каким-либо действием намерения учинить преступление». Приготовление к преступлению определялось как «приискание или приобретение средств для совершения преступления» (формулировка, вошедшая составной частью определения понятия «приготовление к преступлению» во все последующие отечественные уголовные кодексы, вплоть до самого последнего — УК РФ). Покушением на преступление признавалось «всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого намерения в исполнение». Преступление считалось оконченным («совершившимся»), «когда в самом деле последовало преднамеренное виновным или же иное от его действий зло».

Достаточно подробно формулировались в Уложении нормы об ответственности за совместную преступную деятельность («за участие в преступлении»). Так, в соответствии со ст. 13 при определении ответственности за совершение преступления, совершенного несколькими лицами, принималось во внимание (учитывалось), было ли такое преступление совершено («учинено») по предварительному всех или некоторых виновных на то согласие или же без такого согласия. Статья 14 среди лиц, совершивших преступление без предварительного их на то согласия, выделяла главных виновников и просто участников. К первым были отнесены лица, «распоряжавшиеся или управляющие действием других», а также «приступившие к действиям прежде других при самом оных начале или же непосредственно совершившие преступление», ко вторым — те, которые непосредственно помогали главным виновным в содеянии преступления, и те, которые «доставляли средства для содеяния преступления, или же старались устранить препятствия, к тому представлявшиеся».

Участники же преступления «по предварительному их согласию» различались на: зачинщиков, сообщников, подговорщиков или подстрекателей, пособников (ст. 15). Зачинщиками считались те, кто, замыслив преступление, добивались согласия на его совершение других лиц, а также те, кто «управляли действиями при совершении преступления или покушении на него, или же первые к тому приступили». Сообщниками являлись те, кто согласились с зачинщиками или с другими виновными совершить совместными («совокупными») силами или действиями предумышленное преступление. В качестве подговорщиков или подстрекателей выступали те, кто, не участвуя сами в совершении преступления, «употребляли просьбы, убеждения или подкуп и обещание выгод, или обольщения к обману, или же принуждение и угрозы, дабы склонить к оному других». Детально прописывался и уголовно-правовой «статус» пособников. К ним относились те лица, «которые также, хотя и не принимали прямого участия в самом совершении преступления, но из корыстных или иных личных видов, помогали или обязались помогать умыслившим оное, советами или указаниями и сообщением сведений, или же доставлением других каких-либо средств для совершения преступления, или устранением представлявшихся к содеянию оного препятствий, или заведомо, перед совершением преступления, давали у себя убежище умыслившим оное, или же обещали способствовать сокрытию преступников или преступления после содеяния оного». И здесь простая справедливость требует признания того, что определение подстрекателей и пособников, данное в Уложении, оказало самое серьезное влияние на формулировки этих понятий во всех последующих отечественных уголовных кодексах, включая и УК РФ 1996 г. (на всех них отчетливо видна печать указанных формулировок Уложения 1845 г.).

Кроме участия в совершении преступления нескольких лиц (по современной терминологии «соучастия в преступлении») Уложение вводило и понятие прикосновенности к преступлению. Так, в ст. 16 к лицам, «прикосновенным к делу и преступлению», относились попустители и укрыватели. К первым относились те, кто, «имев власть или возможность предупредить преступление, с намерением или по крайней мере заведомо допустили содеяние оного». Ко вторым — лица, которые, не принимая никакого участия в самом совершении преступления, уже после его совершения заведомо участвовали в сокрытии или истреблении его следов или же в сокрытии самих преступников, или также заведомо «взяли к себе или прикати на сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у кого-либо или же иным противозаконным образом добытые вещи». Согласно же ст. 17 прикосновенными к преступлению признавались также те, кто, зная о замышляемом или уже совершенном преступлении и «имея возможность довести о том до сведения правительства, не исполнили сей обязанности» (т.е. фактически речь идет о недоносителях и недонесении как разновидности прикосновенности к преступлению).

Глава II («О наказаниях») Уложения содержала 82 статьи, посвященных описанию как системы наказания, так и весьма казуистическому определению содержания и специфики наказаний (как уголовных, так и исправительных), полагавшихся за совершение преступлений и проступков. На большинстве норм, включенных в эту главу Уложения, лежит печать феодально-крепостнических отношений, что предполагало антидемократическую направленность и сословный характер предложенных Уложением наказаний.

Как уже отмечаюсь, все наказания, предусмотренные за совершение преступлений и проступков, подразделялись на два раздела: наказания уголовные и наказания исправительные. В свою очередь, каждый из этих разделов делился на несколько родов и степеней

К уголовным наказаниям относились:

1. лишение всех прав состояния и смертная казнь;
2. лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы. Этот род наказаний существенно отличался в отношении лиц, «неизъятых» от телесных наказаний. В его содержание входило еще и публичное наказание от 30 до 100 ударов плетьми с наложением клейм;
3. лишение всех прав состояния и ссылка на поселение в Сибирь. Для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, в содержание этого рода наказания входило публичное наказание от 10 до 30 ударов плетьми, но без наложения клейм;
4. лишение всех прав состояния и ссылка на поселение «за Кавказ». Уложение не определяло виды смертной казни, отсылая это к компетенции суда («Виды смертной казни определяются судом в приговоре его»).

Содержание и длительность каторжных работ, а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, и число ударов плетьми определялось «в зависимости от рода преступлений и меры вины» в «определенной постепенности». Уложение предусматривало семь степеней таких наказаний. Например, первая степень заключалась в работе в рудниках без срока и в наказании 100 ударами плетьми; вторая степень предполагала работу в рудниках сроком от 15 до 20 лет и наказание плетьми от 80 до 90 ударов. Другие степени этого наказания означали определенной продолжительности работы в крепостях, на заводах, а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, также и определенное количество уларов плетьми.

Ссылка на поселение в Сибирь «в места более или менее отдаленные», а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, и число ударов плетьми, в зависимости от рода преступления и меры вины существовала в двух разновидностях (степенях). Первая степень заключалась в поселении «в отдаленнейших» местах Сибири и в наказании плетьми от 20 до 30 ударов. Вторая — в поселении «в местах Сибири, не столь отдаленных», и наказании плетьми от 10 до 20 ударов. Ссылка на поселение «за Кавказ» назначалась по усмотрению главного начальства Закавказского края.

Уложение детально формулировало юридические последствия лишения всех прав состояния для осужденного к этому наказанию. Содержание этих последствий строго дифференцировалось в зависимости от принадлежности осужденного к тому или другому сословию. Так, для дворян это наказание влекло потерю дворянства (как потомственного, так и личного) и «всех преимуществ», с ним «соединенных». Для духовных лиц — лишение их духовного сана и звания и потерю «представленных» им «преимуществ». Для почетных граждан (потомственных и личных) и для купцов первой и второй гильдии — потерю «доброго имени и всех преимуществ», им «присвоенных».

Для «людей прочих сословий» — потерю «доброго имени и прав», в зависимости от их состояния «присвоенных». Лишение всех прав состояния сопровождалось, кроме того, всегда и лишением почетных титулов, чинов, орденов и прочих знаков отличия и отобранием принадлежащих лично осужденному грамот, дипломов, патентов и аттестатов. Лишение прав состояния не распространялось на жену и детей осужденного, «прижитых, т.е. рожденных уже или зачатых, прежде сего осуждения, ни на потомство сих детей». Они сохраняли все права своего состояния и в случае, когда при наличии законного («надлежащего») разрешения последовали добровольно за осужденным в место его ссылки (впрочем, Уложение допускало в том случае и некоторые ограничения в порядке пользования этими лицами своими правами во время их пребывания с осужденным в месте его ссылки, но только «по необходимости» и по «усмотрению и распоряжению высшего начальства»).

Осуждение в каторжные работы сопровождалось следующими последствиями: 1) потерей прав «семейственных» и прав собственности и 2) по прекращении этих работ (за истечением их срока или по другим причинам) — поселением в Сибирь «навсегда». Осуждение в ссылку также влекло потерю прав семейственных и прав собственности. Потеря прав семейственных заключалась в «прекращении прав супружеских» (за исключением тех случаев, когда жена осужденного или муж осужденной добровольно последовали за своими супругами в место их ссылки); в прекращении «власти родительской нал детьми, прижитыми прежде осуждения» (если дети осужденного не последовали за ним в место его ссылки и в дальнейшем его не покинули). Потеря прав собственности заключаюсь в том, что все имущество осужденного поступаю к его законным наследникам (точно так же, как поступило бы к ним вследствие естественной смерти собственника), к ним же переходило и имущество, «которое могло достаться виновному по наследству после его осуждения».

Уложение предусматриваю следующие виды исправительных наказаний:

1. потеря «всех особенных прав и преимуществ, как лично так и по состоянию осужденного ему присвоенных, и ссылка на житье в отдаленнейшие или менее отдаленные места Сибири»; для лиц же, «неизъятых» от телесных наказаний, наказание от 50 до 100 ударов розгами и «отдача» на время в исправительные арестантские роты гражданского ведомства с потерей всех «особенных» прав и преимуществ, «лично или же по состоянию или званию ему присвоенных»;
2. ссылка «на житье» в другие, кроме сибирских, более или менее отдаленные губернии также с потерей всех «особенных» прав и преимуществ и с временным в определенном для его жительства месте заключением или «без оного»; для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, — заключение в рабочем доме, также с потерей всех «особенных» прав и преимуществ;
3. временное (т.е. на определенный срок) заключение в крепости с лишением лишь некоторых «особенных» прав и преимуществ или без такового лишения (в зависимости от рода преступления и меры вины);
4. временное (на определенный срок) заключение в смирительном доме с лишением или без лишения лишь некоторых «особенных» прав и преимуществ;
5. временное (на определенный срок) заключение в тюрьме;
6. кратковременный арест;
7. выговоры в присутствии суда; «замечания и вкушения от мест судебных или правительственных»; денежные взыскания.

Лишение «особенных» прав и преимуществ означало лишение как почетных титулов, дворянства, чинов и «всяких знаков отличия», так и права (даже при освобождении из временного заключения или от работы):

• вступать в государственную или общественную службу;
• записываться в гильдии или получать какого-либо рода свидетельства на торговлю;
• быть свидетелем при каких-либо договорах и других актах и давать по делам гражданским свидетельские показания (под присягой или без присяги), кроме случаев, когда судом будет признана необходимость получения от него показаний;
• быть избираемым в третейские судьи;
• быть опекуном или попечителем;
• быть поверенным по чьим-либо делам.

Продолжительность ссылки, время нахождения осужденного в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства, для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, число ударов розгами определялись пятью степенями этих видов наказаний. Например, первая степень предполагала ссылку на житье в Иркутскую или Енисейскую губернию с заключением на срок от трех до четырех лет и с воспрещением въезда в другие сибирские губернии в продолжение определенного времени от 10 до 20 лет или работы в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства на время от 8 до 10 лет и наказания розгами от 90 до 100 ударов. Остальные степени соответственно снижали карательное содержание рассматриваемых видов наказания по сравнению с предыдущей степенью.

Продолжительность временного заключения в крепости определялась: с потерей «некоторых особенных» прав и преимуществ, принадлежащих осужденному, на срок от 4 до 6 и от 2 до 4 лет и без ограничения прав и преимуществ — на срок от 1 года до 2 лет, или от 6 месяцев до 1 года или от 6 недель до 6 месяцев.

Также в зависимости от степеней регламентировалась длительность: временного заключения в смирительном доме (от 3 месяцев до 3 лет); заключения в тюрьме (от 3 месяцев до 2 лет); кратковременного ареста (от 1 дня до 3 месяцев).

Уложение довольно скрупулезно регламентировало содержание и порядок исполнения телесных наказаний и наложения клейм на осужденных. Так, приговор, осуждающий к наказанию плетьми, должен был приводиться в исполнение по назначению судьи или под стражей либо в том месте, где им совершено преступление, но «всегда публично».

Наложение клейм на осужденных к этапу преступников следовало сразу же после наказания их плетьми также публично. Оно состояло «в поставлении» определенным для этого способом на лбу и щеках осужденного букв «к», «а», «т» (кат) (что означало «каторжный»). Исключение делалось для достигших 70 лет и женщин.

Уложение предусматривало и дополнительные (как к уголовным, так и к исправительным) наказания. К ним, например, относились: церковное покаяние (по распоряжению духовного начальства осужденных) и конфискация всех или части принадлежащих осужденным вещей или другого имущества. К наказаниям исправительным могли присоединяться: опубликование сообщения об осуждении лица (в ведомостях сенатских, столичных или губернских); высылка за границу осужденных иностранцев; запрещение жительства в станицах или иных местах (в том числе в собственных имениях осужденного); учреждение опеки над осужденным; отдача под особый надзор полиции; запрещение занятия прежним или каким-либо иным ремеслом или промыслом; постановление об «испрошении у обиженного или обиженных прошения» в присутствии суда или свидетелей, «по форме и в тех самых выражениях, которые для этого предписываются судом».

Кроме собственно уголовных и исправительных наказаний Уложение предусматривало также и так называемые особенные наказания за преступления и проступки по службе («исключение из службы», «отрешение от должности», «вычет из времени службы», «удаление от должности», «перемещение с высшей должности на низшую», «выговор, более или менее строгий, с внесением его в послужной список», «вычет из жалования», «выговор, более или менее строгий, без внесения в послужной список», «замечание, более или менее строгое»). Различие при этом исключения из службы и отрешения от должности заключалось в том, что в первом случае осужденный лишался права снова поступить на государственную службу, участвовать в выборах и быть избираемым в должности, во втором же случае лицо лишалось права в течение 3 лет со дня отрешения от должности поступить снова на государственную или общественную службу. Вычет из времени службы ограничивался одним годом и означал для осужденного приостановление его права на получение по службе наград, пенсий и знака отличия беспорочной службы.

Уложение регламентировало возможность замены одних наказаний другими (например, смертной казни на политическую смерть и ссылку в каторжные работы; каторжные работы в рудниках без срока или на определенное время на каторжные работы в крепостях; наказания плетьми наказанием шпицрутенами). Политическая смерть означала возведение осужденного преступника на эшафот, положение его на плаху или поставление под «виселицей на публичной площади», при этом, если осужденный принадлежал к дворянскому сословию, над ним переламывалась шпага.

В гл. Ill Уложения («О определении наказаний вообще и об обстоятельствах, при коих содеянное не вменяется в вину») были помешены нормы о назначении наказания.

В соответствии со ст. 96 наказания за преступления и проступки должны определяться «на точном основании постановлений закона». В ст. 97 оговариваюсь, что наказание как за оконченное преступление или проступок, так и за покушение на преступление или приготовление к нему или за обнаружение умысла («за самый умысел» на преступление) может быть определено судом лишь в случае, когда содеянное несомненно доказано и должно быть вменено подсудимому в вину.

В ст. 98 предусматривались основания («причины»), в силу которых содеянное не должно быть вменено в вину:

• ««совершенная невиновность»» деяния, в результате которого причиненное «зло»» было случайным и не предвидимым»;
• малолетство субъекта (определяемое возрастом, при котором подсудимый «не мог еще иметь понятия о свойстве деяния»; возраст уголовной ответственности устанавливался с семи лет, и дети, не достигшие семи лет, как не имеющие достаточного о свойствах деяния понятия, не подлежали наказаниям за преступления и проступки, а отдавались родителям, опекунам или родственникам «для вразумления и наставления их впоследствии»;
• безумие, сумасшествие и припадки болезни, «приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство»;
• ошибка случайная или вследствие обмана;
• принуждение от превосходящей непреодолимой силы;
• необходимая оборона.

Такое основание невиновности, как принуждение от превосходящей непреодолимой силы, по своему содержанию было достаточно близко к современному пониманию крайней необходимости. В соответствии со ст. 106 учинившему противозаконное деяние вследствие непреодолимого к тому от превосходящей силы принуждения и только для избежания непосредственно грозившей его жизни в то же самое время неотвратимой другими средствами опасности, содеянное им не вменяется в вину (ст. 39 УК РФ определяет, что не является преступлением причинение вреде охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, т.е. для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемых законом интересами общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышение пределов крайней необходимости).

Значительный интерес представляет определение в Уложении (ст. 107-109) содержания необходимой обороны, достаточно тесно ее сближающее с современным пониманием этого уголовно-правового института. Необходимая оборона, заключающаяся в применении силы для отражения нападения вплоть до нанесения нападающему ран, увечья и даже смерти, исключала вину, если, во-первых, при этом не было возможности прибегнуть к защите «местного или ближайшего начальства», и, во-вторых, когда жизнь, здоровье или свобода обороняющегося действительно подвергались опасности, или нападение было сделано вором либо разбойником или же нападающий вторгнулся с насилием в жилище («жительство») обороняющегося. Необходимость обороны признавалась и в случае, когда застигнутый при похищении или повреждении какого-либо имущества преступник силой противился своему задержанию или прекращению начатого им похищения или повреждения.

Особо оговаривалось, что оборона признается необходимой «со стороны женщины против посягающего насильственно на ее целомудрие и честь». Указывалось также, что употребление мер необходимой обороны дозволяется не только для собственной своей защиты, но и для защиты других, находящихся в таком же положении. Уложение формулировало и условия ответственности за превышение пределов необходимой обороны, хотя непосредственно это понятие («превышение пределов») не употреблялось (вместо него использовалось понятие «злоупотребление обороной»). Так, в соответствии со ст. 107 всякий напрасный, сделанный нападающему уже после отвращения грозившей обороняющемуся опасности вред признавался «злоупотреблением обороны», и виновный в том должен быть «подвергаем наказанию, которое определяется по мере причиненного им вреда, по роду побуждения, которому он следовал, и другим обстоятельствам дела». Можно отметить, что современное понимание необходимой обороны (например, даваемое в ст. 37 УК РФ) исключает лишь указание на невозможность обороняющегося обратиться за помощью, во всем остальном понятие более чем полуторавековой давности выглядит вполне современным.

Уложение давало определение меры наказания (как уголовного, так и исправительного). Эта мера зависела:

• «от меры большей или меньшей умышленности в содеянии преступления»;
• «от меры большей или меньшей близости к совершению (имеется в виду, к окончанию) оного, если преступление не вполне совершено» (т.е. не окончено);
• «от меры принятого подсудимым участия в содеянии преступления или в покушении на него»;
• «по особенным сопровождавшим содеянии преступления или покушение на преступление обстоятельствам, более или менее увеличивающим или уменьшающим вину преступника».

Большая или меньшая умышленность преступления зависела: 1) от степени обдуманности намерения (предумышленное или по внезапному побуждению без предварительного на то умысла); 2) от состояния опьянения совершившего преступление и того, привел ли виновный себя в такое состояние с намерением совершить преступление или без такого намерения; 3) от кратности совершения преступления без обдуманного заранее намерения («учинивший... такое преступление» в «третий раз» наказывается столь же строго, как учинивший его в первый раз с обдуманным заранее намерением или умыслом), а также от некоторых других обстоятельств.

Наказание дифференцировалось в зависимости от того, было ли преступление окончено или же оно было прекращено на стадиях обнаружения умысла, приготовления к преступлению и покушения на преступление. При этом уже совершивший приготовление к преступлению или даже покушение на преступление и по собственной воде не доведший свой умысел до конца подвергался наказанию лишь в том случае, если содеянное им (как при приготовлении, так и при покушении) «есть само по себе преступление, и только за эти преступления, а не за то, которое он был прежде намерен совершить» (как близко содержание этой нормы к ч. 3 ст. 31 УК РФ: «Лицо, добровольно отказавшееся от доведения преступления до конца, подлежит уголовной ответственности в том случае, если фактически совершенное им деяние содержит иной состав преступления»).

В тех случаях, когда покушение на совершение преступления было прервано («остановлено») не по собственной воле подсудимого, а по другим, не зависящим от него обстоятельствам, мера наказания определялась в зависимости от «большей или меньшей близости» такого покушения к совершению оконченного преступления и содеянное наказывалось на одну или две степени ниже по сравнению с наказанием за оконченное преступление.

Уложение тщательно дифференцировало и меру наказания в зависимости от роли участников совместно совершенного преступления (выносится ли наказание главным виновным или же участникам, зачинщикам или сообщникам, подговорщикам (подстрекателям) или пособникам), а также от роли прикосновенных к преступлению лиц (укрывателей, попустителей, недоносителей). От наказания за недонесение о совершенном преступлении освобождались «недонесение»: дети на родителей и вообще на родственников по прямой восходящей линии; родители на детей и прочих родственников по нисходящей прямой линии; супруги на супругов; родные братья и сестры на сестер и братьев. Наказания за укрывательство уменьшались или вовсе отменялись, если виновный, не будучи сообщником в преступлении, уже после его совершения способствовал сокрытию преступника, состоящего с ним в брачном союзе или близких связях родства или свойства или «бывшего благодетелем его». Эти нормы (об освобождении от наказания за недонесение и укрывательство) не распространялись на виновных в недонесении или укрывательстве государственных преступлений (предусмотренных ст. 263, 266, 271 и 275 Уложения).

Уложение формулировало ряд обстоятельств, усаливающих («увеличивающих») и смягчающих («уменьшающих») вину и наказание. Последние увеличивались в зависимости от следующего: 1) чем более было умысла и обдуманности в действиях преступника; 2) чем выше были его состояние, звание и степень образованности; 3) чем более противозаконны и безнравственны были побуждения его к этому преступлению; 4) чем более лиц он привлек к участию в преступлении; 5) чем более он употребил усилий для устранения представлявшихся ему в том препятствий; 6) чем более им нарушено особых личных обязанностей в отношении к месту, в котором преступление совершено, и в отношении к лицам, против которых оно было предпринято; 7) «чем более было жестокости, гнусности или безнравственности в действиях», которыми это преступление «было предуготовляемо, приводимо в исполнение или сопровождаемо»; 8) «чем важнее» была угроза опасности от совершаемого преступления для какого-либо частного лица, или многих лиц, или всему обществу и государству; 9) «чем важнее» зло или вред, преступлением причиненные; 10) чем более виновный при следствии и суде оказал неискренности и упорства в запирательстве», в особенности если при этом он «старался возбудить подозрение на невиновных или даже прямо клеветал на них».

Некоторые из указанных обстоятельств (например, особая жестокость виновного, высокая безнравственность его побуждений, вовлечение в совершение преступления других лиц) сохранили свое значение и по сегодняшний день и также носят отягчающий характер (см. ст. 63 УК РФ). Другие, касающиеся, например, «неискренности и упорства в запирательстве» на следствии и в суде, отвергнуты временем. Не может, на первый взгляд, не вызвать удивления норма Уложения о том, что чем выше были состояние, звание и степень образованности виновного, тем большей была степень его вины и соответственно этому мера его наказания. Как далека она от привычного и прямолинейного взгляда на классовый характер едва ли не любого законодательного акта дооктябрьской (до 1917 г.) эпохи. Хотя при более пристальном внимании и здесь не оказывается ничего необычного. И классовость, и сословность в этом случае проявляются в заботе «власть имущих» о нравственной чистоте «своих рядов», о дворянской чести и, как говорится, дай Бог, чтобы любой правящий класс (правящая прослойка) была бы «озабочена» этим (мы имеем в виду и политическую элиту современного российского общества).

Юридическое значение отягчающих обстоятельств состояло в том, что при их наличии (одного или нескольких) суд был вправе увеличить меру соответствующего наказания на одну или несколько степеней или даже приговорить виновного к другому, более строгому наказанию.

Наказание смягчаюсь («уменьшалось») в зависимости от следующих обстоятельств: 1) когда виновный добровольно и прежде, чем на кого поло какое-либо подозрение, явился в суд или же к местному или другому начальству и «вполне чистосердечно с раскаянием сознался в учиненном преступлении»; 2) если он, «хотя и после уже возбуждения насчет его подозрения, но вскоре, без упорства, по одному из первых на допросу убеждений или увещеваний, учинил с раскаянием полное во всем признание»; 3) «если он без замедления, благовременно и также с полной откровенностью, указал всех участников его в преступлении»; 4) если преступление «учинено» им по легкомыслию или слабоумию, глупости и крайнему невежеству, которым воспользовались другие для вовлечения его в преступление; 5) если преступление «учинено» им вследствие сильного раздражения, «произведенного» обидами, оскорблениями или иными поступками лица, которому он «сделал или покусился сделать зло»; 6) если он был вовлечен в преступление убеждениями, приказаниями или дурным примером людей, имевших над ним «по природе или по закону высшую сильную власть»; 7) если он «учинил» преступление «единственно по крайности и совершенному неимению никаких средств к пропитанию и работе»; 8) если при совершении преступления он почувствовал раскаяние или сожаление к его жертвам «и по сему побуждению не совершил всего преднамеренного им зла», в особенности если при этом он «удержал от того и своих сообщников»; 9) если он после совершения преступления старался по крайней мере «отвратить хотя бы некоторые из вредных оного последствий и вознаградить причиненные оным зло или убыток»; 10) малолетство и несовершеннолетие подсудимого (это обстоятельство было прописано особенно тщательно — в девяти статьях Уложения).

Большинство из этих обстоятельств и с позиции действующего российского уголовного законодательства рассматриваются как смягчающие наказание (см. ст. 61 УК РФ). По поводу же некоторых можно лишь сожалеть об их отсутствии в действующем УК РФ. А ведь как бы вписалось в судебную практику 90-х гг. только что ушедшего в историю века седьмое из указанных смягчающих обстоятельств! Лишенная всяческих эмоций статистика, отражающая нищенское положение (существование ниже прожиточного минимума) определенной и немалой части населения России, вызванное гайдаровско-чубайсовскими реформами, вполне способна подтвердить настоятельную необходимость введения такой нормы в УК РФ, тем более что ее великолепный образец был сформулирован почти 160 лет назад в п. 7 ст. 140 Уложения 1845 г.

Уложение предусматривало отмену наказания. Это делалось в трех случаях: 1) за смертью преступника; 2) вследствие примирения с обиженным (по делам, по которым дело возбуждалось по жалобе «обиженного или оскорбленного», если «принесший жалобу примиряется с виновным прежде исполнения приговора» (исключение из этого правила был о сделано лишь для некоторых преступлений); 3) вследствие давности (этот институт был тщательно регламентирован в нескольких статьях Уложения). Уложение содержало и норму о «помиловании и прошении виновных», которые «ни в коем случае не зависели от суда», а «непосредственно» исходили «от Верховной Самодержавной Власти» и могли быть «лишь действием Монаршего милосердия».

Раздел I Уложения (содержавший, как отмечалось, нормы Общей части уголовного права) заканчивался главой о действии уголовного закона в пространстве (гл. V). В нее были включены нормы о действии «постановлений Уложения» на:

1. российских подданных, совершивших преступления и проступки в пределах российского государства;
2. иностранцев, совершивших преступления и проступки в пределах российского государства;
3. российских подданных, совершивших преступления вне пределов российского государства. Следует отметить, что в указанных нормах достаточно подробно были сформулированы такие основные принципы действия уголовного закона в пространстве, как территориальный и гражданства.

Нормы Особенной части Уложения были отражены в 2043 статьях, помешенных во II-XII разделах, которые подразделялись на главы (а некоторые из них дополнительно еще и на отделения). В целом система Особенной части, т.е. уголовно-правовых запретов, в соответствии с разделами выстраивалась следующим образом: 1) религиозные преступления («преступления против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений»); 2) преступления государственные; 3) преступления и проступки против порядка управления; 4) преступления и проступки по службе государственной и общественной; 5) преступления и проступки против постановлений о повинностях; 6) преступления и проступки против имущества и доходов казны; 7) преступления и проступки против общественного благоустройства и благочиния; 8) преступления и проступки «против законов о состояниях»; 9) преступления и проступки против жизни, здоровья, свободы и чести частных лиц; 10) преступления против прав семейственных; 11) преступления и проступки против собственности частных лиц.

Преступления религиозные (разд. II) включали в себя многочисленные преступления «о богохулении и порицании веры», «об отступлении от веры и постановлений церкви», «об оскорблении святыни и духовных лиц во время священнослушания», «о святотатстве, разрытии могил и ограблении мертвых тел». Так, богохулением признавались действия того, «кто дерзнет публично в церкви с умыслом возложить хулу на славимого в Единосущной Троице Бога, или на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и присно Деву Марию, или на честный Крест Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на безплотные Силы Небесные, или на Святых Угодников Божиих и их изображения». Наказывалось такое богохуление весьма строго: лишением всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в рудниках на срок от 12 до 15 лет, а если виновный не был по закону «изъят» от телесных наказаний, то он подвергался еще и наказанию плетьми с наложением клейм.

К преступлениям государственным (разд. III) относились преступления против «священной Особы Государя Императора и Членов Императорского Дома» и преступления «о бунте против власти верховной и о государственной измене». Первый их вид начинался со следующего уголовно-правового запрета: «Всякое злоумышление и преступное действие против жизни, здравия или чести Государя Императора и всякий умысел свергнуть Его с Престола, лишить свободы и власти верховной, или же ограничить права оной, или учинить Священной Особе Его какое-либо насилие, подвергают виновных в том: лишению всех прав состояния и смертной казни». Ко второму виду государственных преступлений относилась, например, государственная измена, состав которой описывался весьма казуистично и которая наказывалась лишением всех прав состояния и смертной казнью.

К преступлениям и проступкам против порядка управления (разд. IV) были отнесены преступления и проступки: «о сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении... властям (гл. I); об оскорблении и явном неуважении «к присутственным местам» и чиновникам «при отправлении должности» (гл. II); о самовольном присвоении власти и о составлении «подложных» указов или предписаний и других исходящих от правительства бумаг (гл. III); о похищении бумаг или вещей «из присутственных мест», «сорвании печатей» и уничтожении «поставленных или приложенных по распоряжению правительства знаков» (гл. IV); о взломе тюрем, уводе и побеге находящихся под стражей или надзором (гл. V); о тайных обществах и запрещенных «сходбищах» (гл. VI). Так, например, за составление подложных, будто бы от имени Государя Императора указов, манифестов, грамот, рескриптов или иных бумаг, а равно за употребление таких подложных указов, манифестов или иных бумаг «заведомо для каких бы ни было дел или видов», виновные подвергались лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках без срока, а лица, «по закону не изъятые от телесных наказаний», — еще и наказанию плетьми с наложением клейм. Формулируя эту норму, составители Уложения, конечно же, помнили о достаточно распространенном на Руси явлении — «воскрешении» покойных царей или их законных наследников и возмущении народных масс от имени последних. Именно так, например, действовали и Лжедмитрий (в начале XVII в. объявивший себя царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного, якобы чудом спасшимся от убийц в Угличе), и Пугачев, назвавшийся императором Петром III.

Строго каралось и «недозволенное оставление отечества». Например, тот, кто «отлучась от отечества... вступит в подданство иностранной державы», наказывался лишением всех прав состояния и вечному из пределов государства изгнанию, а в случае самовольного возвращения в Россию — ссылке в Сибирь на поселение. Кто же, «отлучась от отечества», не явится в него обратно по вызову правительства, также приговаривался к лишению всех прав состояния и к вечному изгнанию из пределов государства (во время его отсутствия имение у виновного отбиралось в опекунское управление). Правда, эти строгости меркнут после сравнения их с наказаниями «за оставление Отечества» в советские времена (по всем трем советским уголовным кодексам — УК РСФСР 1922 г., 1926 г. и 1960 г. — за бегство за границу и невозвращение из-за границы полагалось не только длительное тюремное заключение, но и смертная казнь).

К преступлениям и проступкам по службе государственной и общественной (разд. IV), т.е. к должностным преступлениям, относились преступления: о неисполнении указов, предписаний и законных по службе требований (гл. I); о превышении власти и противозаконном бездействии (гл. II); о противозаконных поступках должностных лиц при хранении и управлении вверяемого им по службе имущества (гл. Ill); о подлогах по службе (гл. IV); о неправосудии (гл. V); о мздоимстве и лихоимстве (гл. VI); о нарушении установленных при вступлении в должность и оставлении ее правил (гл. VII); о нарушении порядка при определении на службу и к должностям и при увольнении от них (гл. VIII); о преступлениях и проступках в сношениях между начальниками и подчиненными (гл. IX); «о медленности, нерадении» и несоблюдении установленного порядка «в отправлении должности» (гл. X); о преступлениях и проступках чиновников «по некоторым особенным родам службы» (имеются в виду правонарушения чиновников при производстве следствия и суда, чиновников полиции, чиновников «крепостных дел», нотариусов, казначеев, кассиров и других, кому вверялось хранение денежных сумм, и некоторых других чиновников — этим деянием посвящалось 77 (!) статей Уложения). Скрупулезно были прописаны нормы о мздоимстве и лихоимстве (12 статей), на современном языке образующие такое коррупционное преступление, как получение взятки.

Под мздоимством понималось принятие чиновником, состоящим на государственной или общественной службе, «хотя и без всякого в чем-либо нарушения» своих обязанностей «подарка, состоящего в деньгах, вещах или в чем бы то ни было ином», что наказывалось денежным взысканием «вдвое против цены подарка», а также и «отрешением от должности» (при этом оговаривалось, что такому наказанию подвергается и тот, кто «примет такого рода подарки через других или же дозволит жене своей, детям, родственникам, домашним или кому-либо иному принимать их»).

Гораздо более строго наказывалось лихоимство, т.е. принятие чиновником денег, вещей «или что иного» («сколько бы впрочем сумма денег или цена вещей им полученных ни была малозначительна») за «учинениие им допущения чего-либо противного обязанностям службы». Виновный приговаривался за лихоимство к потере всех особенных принадлежащих ему (как «лично, так и по состоянию присвоенных») прав и преимуществ и к ссылке на житье в губернии Томскую или Тобольскую с заключением на срок от 1 года до 3 лет, а лица, «неизъятые» от телесных наказаний, — к наказанию розгами и к отдаче в исправительные арестантские роты гражданского ведомства на срок от 2 до 6 лет (следует отметить, что в ряде статей об ответственности за лихоимство при описании его различных проявлений употреблялось и понятие «взятки»).

К преступлениям и проступкам против постановлений о повинностях государственных и земских (разд. VI) относились преступления и проступки: против «постановлений о повинности» военной службы (гл. I);о нарушении о повинностях земских (гл. II). К первым из них относилось, например, деяние лица, изобличенного в отдаче в рекруты чужих людей «подлогом за своих», или же за других помещиков или «за общества», к которым эти люди не принадлежат, что наказывалось лишением всех принадлежащих виновному особенных прав и преимуществ и ссылке на житье в губернии Иркутскую или Енисейскую с заключением на срок от 2 до 3 лет и с воспрещением выезда в другие сибирские губернии на срок от 8 до 10 лет, а «неизъятые» от телесных наказаний наказывались розгами и отдачей в исправительные арестантские роты на срок от 6 до 8 дет. Ко вторым, например, относились действия тех, кто «для избежания военной службы умышленно сам себя изувечит или позволит себя другому изувечить» (подлежало наказанию розгами от 90 до 100 ударов и отдаче в военную службу).

К преступлениям и проступкам против имущества доходов казны (разд. VII, насчитывающий 425 статей) относились преступления и проступки: «о нарушении Уставов монетных» (гл. II; гл. I была посвящена «общим положениям»); о нарушении Уставов о гербовой бумаге (гл. III); о нарушении Уставов горных (гл. IV); о нарушении Уставов о соли (гл. V); о нарушениях постановлений по «питейному сбору» и акцизу (гл. VI); о нарушении Уставов «о выделке и продаже табаку» (гл. VII); о нарушении Уставов таможенных (гл. VIII); о нарушении Уставов о казенных лесах (гл. IX). Все эти преступления на современном юридическом языке именуются хозяйственно-экономическими преступлениями. С одной стороны, некоторые нормы об ответственности за эти преступления (например, за фальшивомонетничество, контрабанду) имеют аналоги и в современном отечественном уголовном законодательстве (см., например, гл. 22 УК РФ — «Преступления в сфере экономической деятельности»). С другой стороны, нельзя не отметить крайнюю казуистичность описания в Уложении соответствующих составов и их «чрезмерную» бланкетность (диспозиции статей об ответственности за большинство таких преступлений сконструировано именно бланкетным способом).

К преступлениям и проступкам против «общественного благоустройства и благочиния» (разд. VIII, состоявший из 14 глав) относились преступления и проступки: «против постановлений, ограждающих народное здравие» (гл. I); «О нарушении правил, установленных для учреждения, наполнения и содержания запасных магазинов» (гл. II); о нарушении общественного спокойствия и порядка (гл. III); против общественной нравственности (гл. IV); о нарушении постановлений о цензуре (гл. V); о нарушении постановлений о воспитании юношества (гл. VI); о нарушении правил благоустройства и хозяйства в городах и селениях (гл. VII); о нарушении правил Устава строительного (гл. VIII); о нарушении противопожарных правил (гл. IX); о нарушении правил, установленных «для сохранения путей сообщения» (гл. X); о нарушении Уставов почтовых (гл. XI); о нарушении постановлений о кредите (гл. XII); о нарушении Уставов торговых (гл. XIII); о нарушении Уставов фабричной и заводской промышленности (гл. XIV).

Этот раздел (самый большой по количеству формулируемых в нем составов: он насчитывал 844 статьи) объединял самые разнородные преступления и проступки. В современном понимании это были: и хозяйственно-экономические, и против здоровья населения, и транспортные, и против нравственности, и экологические (так, нормы о нарушении правил «для охранения чистоты воздуха и безвредности воды» были прописаны в пяти отдельных статьях Уложения), и некоторые другие виды преступлений и проступков. Для всех статей этого раздела характерны те же недостатки, которые были отмечены применительно к разделу о преступлениях и проступках против имущества и доходов казны. Большинство их также отличала чрезмерная казуистичность и бланкетность (последняя подрывала самостоятельность соответствующих уголовно-правовых запретов и размывала грань между преступными деяниями и административными правонарушениями).

Вместе с тем некоторые составы преступлений и проступков этого раздела Уложения довольно любопытны, и в этом отношении вполне можно перекинуть своеобразный мостик из позапрошлого века в век нынешний, соединяющий одинаковую социальную подоплеку формирования определенных уголовно-правовых запретов. В этом отношении заслуживает внимания опыт законодателя той эпохи в борьбе с различного рода суевериями и спекулирующими на людской доверчивости всевозможными магами, колдунами и колдуньями, чья деятельность так пышно расцвела в перестроечные и реформаторские для нашей страны годы. Так, подложному проявлению чудес и других «сего» рода обманах было посвящено целых шесть статей Уложения, формулирующих самостоятельные составы преступлений и проступков. Например, ст. 1159 устанавливала наказание в виде заключения в смирительном доме на время от 6 месяцев до 1 года за действие тех, «кто ради корысти, устной славы или другой личной выгоды, будет разглашать или велит разгласить подложно о каком-либо, будто бы случившемся, чуде, или же посредством подлога какое-либо свое или по распоряжению его приготовленное действие выдавать легковерным за чудо...». Нынешние «маги» не только избавлены от каких-либо уголовных наказаний, но и вполне официально рекламируют свою деятельность в СМИ.

Более 20 статей было посвящено формулированию составов преступлений, выражающихся в «соблазнительном и развратном поведении» и в «противоестественных пороках». Так, например, ст. 1282 Уложения предусматривала наказание в первый раз в виде денежного взыскания, а во второй — в виде заключения в смирительном доме на время от 6 месяцев до 1 года тому, «кто откроет свой собственный или нанимаемый им дом для непотребства». Статья 241 УК РФ также предусматривает наказание за организацию или содержание притонов для занятия проституцией. Только вот такая «закавыка». Параллельно УК РФ продолжается открытая, систематическая и навязчивая реклама таких заведений в популярных и массовых печатных изданиях. Ну что поделать? Не читают этих газет и журналов ни в органах прокуратуры, ни в органах внутренних дел. Хотя дело заключается, как всем известно, совсем в другом (читают, знают, но сколько раз те же СМИ, например, «Московский комсомолец», в своих публикациях описывали ситуации, когда «непотребная» деятельность современных «жриц любви» проходила «под контролем» работников тех же органов внутренних дел).

Более чем в 100 статьях Уложения формулировались нормы об ответственности за транспортные преступления и проступки.

К преступлениям и проступкам против законов о состояниях (разд. IX) относились преступления и проступки: «о незаконном лишении прав состояния» (гл. I); «о присвоении состояния или особых от него преимуществ, или же звания или почетных достоинств, титулов и иных отличий» (гл. II); о нарушении прав и преимуществ, «дарованных Высочайшей властью разным в государстве состояниям» (гл. III); о злоупотреблении «особых по состоянию присвоенных прав» (гл. IV); о нарушении постановлений об актах состояния (гл. V); о нарушении постановлений о народной переписи (гл. VI). Среди этих многочисленных уголовно-правовых запретов не могут не вызывать одобрение современных российских юристов нормы Уложения об ответственности за «продажу в рабство и участие в торге неграми». Так, ст. I860 предусматривала очень строгое наказание (в виде лишения всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в крепостях на время от 8 до 10 лет, а для «неизъятых» от телесных наказаний и наказание плетьми (наложением клейм)) тому, кто «продаст в рабство или под другим предлогом передает... иноплеменным какое-либо состоящее в подданстве России или под покровительством Российских законов лицо». А ст. 1861 приравнивала к наказанию за разбой на морях (лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы в крепостях на время от 8 до 10 лет, а для «неизъятых» от телесных наказаний — и наказание плетьми (наложение клейм)) наказание за «изобличение в запрещенном торге Африканскими Неграми или же в каком-либо непосредственном или ином участии в таковом торге».

Уместно напомнить, что российский законодатель, создавая, например, последнюю норму, выполнял соответствующие на этот счет международно-правовые обязательства. Так, на недопустимость торговли африканскими нефами указывала специальная декларация Венского конгресса 1815 г. Следующий шаг в этом направлении был сделан Аахенским конгрессом 1818 г., на котором торговля неграми не только запрещалась, но и объявлялась преступной. Однако первые практические шаги по борьбе с работорговлей были предприняты Лондонским договором 1841 г., заключенным между Англией, Францией, Россией, Австрией и Пруссией. В соответствии с ним работорговля была приравнена к наказуемому уже в те времена пиратству (откуда и взялось указанное сравнение в Уложении работорговли с «разбоем на морях»). Не стоит, однако, уж совсем обольщаться. Достаточно вспомнить, что крепостное право, юридически закреплявшее рабство крепостных крестьян, в России было отменено лишь в 1861 г.

К преступлениям против жизни, здоровья, свободы и чести частных лиц (разд. X) относились преступления: о смертоубийстве (гл. I); о самоубийстве (гл. II); о нанесении увечья, ран и других повреждений здоровью (гл. III); о поединках (гл. IV); о «произвольном» оставлении человека в опасности и неоказании помощи погибающему (гл. V); об оскорблении чести (гл. VI); о противозаконном задержании и заключении (гл. VII); о нападении с насилием (гл. VIII); об угрозах (гл. IX). При всей традиционности этих видов уголовно-правовых запретов многие из норм Уложения отличались своей спецификой, сохраняющей интерес и для современного криминалиста. В этом плане представляют интерес обстоятельства, отягчающие (квалифицирующие) убийство («смертоубийство»). На первое место по степени опасности ставилось убийство отца и матери. Виновные в этом преступлении приговаривались к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках без срока, а «нейзъятые» от телесных наказаний — и к наказанию плетьми с наложением клейм. К такому же наказанию приговаривались и виновные в предумышленном убийстве: повторном; своей жены или своего мужа, своих сына или дочери, родных деда или бабки, внука или внучки и вообще одного из родственников по восходящей или нисходящей прямой линии в какой бы то ни было степени, или родного брата или родной сестры, родного дяди или родной тетки; начальника или господина, или членов семейства господина, вместе с ним живущих, или хозяина или мастера, у которого убийца находился в услужении, работе или учении; или человека, которому убийца был обязан своим воспитанием или содержанием.

Известно, что уголовное право отражает моральные нормы и принципы своей эпохи. Ознакомление с указанными нормами Уложения об убийстве при отягчающих обстоятельствах свидетельствует о том, насколько к настоящему времени изменились на этот счет нравственные представления (сказанное, разумеется, относится не только к нашему обществу). На первое место (и в морали, и в праве) ставились ценности родственно-семейные или близко с ними связанные, что, конечно же, было обусловлено влиянием патриархального уклада как свидетельства неразвитости капиталистических отношений в экономике. Пройдет несколько десятилетий, и технический прогресс достаточно энергично «девальвирует» эти нравственные ценности, что приведет к их исчезновению и из уголовного права.

К преступлениям против прав семейных (разд. XI) относились преступления: против «союза брачного» (гл. I); о злоупотреблении властью родительской (гл. II); «против союза родственного» (гл. III); о злоупотреблении власти опекунов и попечителей (гл. IV). Некоторые из этих уголовно-правовых запретов трансформировались в наше время в преступления против семьи и несовершеннолетних (см. гл. 20 УК РФ).

Наконец, разд. XII формулировал нормы об ответственности за преступления и проступки против собственности частных лиц. К ним относились преступления: «о насильственном завладении чужим недвижимым имуществом», «о захвате и неправильном пользовании доходами или иными выгодами чужого имения и о истреблении граничных меж и знаков» (гл. I); «об истреблении и повреждении чужого имущества» (гл. II); «о похищении чужого имущества» (гл. III); «о присвоении и утайке чужой собственности» (гл. IV); о преступлениях и проступках по договорам и другим обязательствам (гл. V). К похищению чужого имущества относились такие преступления, как разбой, грабеж, воровство-кража и воровство-мошенничество, уголовно-правовое содержание которых не так уж сильно отличается от современного определения и понимания этих составов (см. ст. 158-159, 161-162 УК РФ).

Вместе с тем обращает внимание крайне казуистический способ описания этих составов в Уложении. Например, только составу кражи («воровству-краже») было посвящено более 20 довольно объемных по содержанию статей («кража сундуков, чемоданов и тюков с почтовых повозок, дилижансов или других учрежденных правительством, обществами или частными людьми для путешественников или перевоза клади транспортов» — один состав; «кража чемоданов, тюков или иных вещей из повозок, принадлежащих частным людям» — другой состав). Следует отметить и строгость санкций, установленных за кражу чужого имущества. Так, за кражу предмета, цена которого не превышает 30 руб., виновный подвергался: в первый раз — лишению всех особенных принадлежащих ему прав и преимуществ и ссылке в одну из отдаленных губерний, кроме сибирских, а «неизъятый» от телесных наказаний — «отдаче в рабочий дом» на время от 3 до 6 месяцев или же замене этого наказанием розгами; во второй раз — отдаче в рабочий дом на время от 6 месяцев до 1 года или замене этого наказанием розгами; в третий раз —- наказанию розгами и отдаче в исправительные арестантские роты на время от 2 до 4 лет; в четвертый раз — отдаче в исправительные арестантские роты гражданского ведомства на время от 8 до 10 лет и наказанию розгами (количество ударов розгами увеличивалось в зависимости от кратности совершенных краж).

Структурно Уложение заканчивалось Приложениями (о лицах, изъятых от наказаний телесных; о неизлечимых болезнях, освобождающих виновного от телесных наказаний; об обязательном медицинском освидетельствовании «безумных и сумасшедших, учинивших смертоубийство», и в случае признания их действительно таковыми — о направлении их в «дома умалишенных»; о допущении изъятий и ограничений из действия норм Уложения об ответственности за ряд преступлений и проступков для «инородцев», проживающих в Сибири, Архангельской, Оренбургской и Астраханской губерниях, Кавказском и Закавказском краях (за «менее важные преступления и проступки» последние несли ответственность по своим обычаям, а не по нормам Уложения).

В 1857 г. Уложение было инкорпорировано в Свод законов (при его втором издании) и стало первой книгой XV тома Свода (при этом количество его статей возросло с 2224 до 2304 (за счет увеличения норм о нарушениях устава табачного и изменений в постановлениях о повреждениях телеграфов).

В дальнейшем изменения Уложения были связаны с реформами 60-х гг. (в том числе и судебной): в 1866 г. было подготовлено третье издание Уложения, а в 1885 г. — четвертое.

В отечественной уголовно-правовой литературе XIX в. Уложение оценивается преимущественно критически. И наиболее суровая критика давалась Н.С. Таганцевым и В.Л. Спасовичем. К основным недостаткам Уложения Н.С. Таганцев относил в первую очередь способ изложения нормативного материала (или «технику» уголовного закона). «Вместо того, чтобы дать в кодексе общие положения, характеризовать преступные деяния и затем представить правоприменителям закона путем толкования подводить под эти положения отдельные случаи, составители задумали соперничать с творческой силой жизни, они мечтали казуистикой кодекса обнять вечно новые явления в области преступлений, они предполагали создать для суда такие руководящие начала, при помощи которых судья приравнивался бы к машине, не требующей для своей деятельности никаких юридических знаний... Такой прием привел прежде всего к невероятной многостатейности Уложения, превышающего количеством статей раза в четыре любой из современных уголовных кодексов»¹¹Таганцев Н.С. Лекции по русскому уголовному праву. Вып. 1. С. 187-188..

На это же обращал внимание и В.Д. Спасович: «Это отвращение от теоретических определений, боязнь отмеченности поставило Уложение во многих отношениях ниже Свода законов уголовных и сделало его похожим на средневековые сборники законов, когда искусство законодательное, будучи в детство, не умело отвлекать, когда оно ограничивалось собиранием и обобщением известнейших судебных приговоров». Характеризуя многостатейность Уложения. В.Д. Спасович замечал: «Это количество столь значительно, что память человеческая не может с ним справиться, и нет ни юриста, ни теоретика, ни практика, который знал бы уложение во всех подробностях». Н.С. Таганцев справедливо считал, что излишняя казуистичность привалила на практике к обратному результату — к неполноте Уложения и к невозможности заполнить его пробелы даже путем распространительного толкования. Он же критиковал разработчиков Уложения за механическое восприятие иностранного законодательного материала, за громоздкость и архаичность системы наказаний.

Соглашаясь в принципе с такой критикой, отметим лишь, что Уложение было продуктом своего времени. И иным оно не могло быть. И не только в силу «высоких» причин зависимости любого законодательства от исторических и социально-экономических условий, в которых оно принималось (вспомним, что это была эпоха николаевского «застоя», закончившегося поражением России в Крымской войне, господства бюрократии и чиновничества, эпоха крепостного права). Уложение отражало и уровень юридической, в том числе и уголовно-правовой науки того времени: первый учебник (В.Д. Спасовича) по уголовному праву появился лишь спустя 18 лет после принятия Уложения. И следует, по нашему мнению, согласиться с оценкой Уложения, данной через 60 дет после его принятия Н.Д. Сергеевским: «Уложение 1845 г. представляет громадный прогресс сравнительно с XV томом Свода Законов 1832 г., нельзя не признать, что составители Уложения 1845 г. сделали не только не менее, но даже более, чем мы могли бы от них требовать. Они дали нам не новое Уложение, а значительно приведенный в порядок, дополненный и систематизированный свод законов. При низком уровне юридической науки в России в то время лучшее, что они могли создать, — это именно свод».

В 1860-870 гг. в России были проведены радикальные реформы: отмена крепостного права — 1861 г., земская реформа — 1865 г., судебная реформа — 1864 г., городская реформа — 1870 г., военная — 1874 г.

В связи с судебной реформой в России был введен суд присяжных и местный суд (мировые судьи) в местностях, где было местное самоуправление. В связи с этим в 1865 г. был издан особый Указ о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. В нем предусматривались преступления (проступки), за совершение которых виновные наказывались до 2 лет лишения свободы. Развивая принципы Уложения 1845 г.. Устав с точки зрения законодательной техники был шагом вперед, отличаясь меньшей казуистичностъю и более современной формулировкой диспозиций и предусматриваемых ими составов уголовных правонарушений.

Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, 1864 г. Как уже отмечалось, одним из самых серьезных недостатков Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. было отсутствие четкого отличия между преступлениями и проступками. Уложение было перегружено многочисленными нормами об ответственности за правонарушения, предусмотренные различного рода уставами, содержащими, в свою очередь, нормы о наказаниях, применяемых полицией. Последнее размывало грань между уголовной и административной (полицейской) ответственностью. В высших государственных сферах это, конечно, понимали. Еще в 1814 г. в записке В.П. Кочубея на имя Александра I ставился вопрос об отделении судебной власти от полицейской путем учреждения в уездах «мирных» судей.

В 1834 г. уже министр внутренних дел Д.Н. Блудов предлагал для рассмотрения малозначительных преступлений создать специальные полицейские суды (несколько позднее он же пришел к выводу о необходимости создания мировых судов для рассмотрения мелких дел и особого кодекса для них). В 1859 г. особая комиссия Государственного Совета, рассматривавшая отчет Министерства внутренних дел, обратила внимание на низкую раскрываемость преступлений, а также на медлительность рассмотрения в судах дел о маловажных преступлениях, по которым из-за необходимости соблюдать все обряды и формы судопроизводства, единого для всех уголовных дел, содержится под стражей дательное время большое число лиц, приговариваемых к «легкому исправительному наказанию». Комиссия предлагала выделить маловажные преступления и проступки, рассмотрение которых производилось бы сокращенным порядком. Конечно же, все эти соображения не только вписывались в грядущие реформы (крестьянскую, полицейскую, земскую, судебную), но и делали реализацию этих намерений необходимой составной частью судебной реформы, и дальнейшая их разработка проходила именно в этом ключе.

Так, в мае 1861 г. Александр II возложил на Второе Отделение императорской канцелярии составление «проекта Устава о взысканиях за проступки, подведомые мировым судьям», а в апреле 1862 г. эта работа была передана оттуда в Государственную канцелярию, где уже велась разработка принципов судоустройства и судопроизводства. С декабря 1863 г. проект устава о взысканиях за проступки, подведомственные мировым судьям, вместе с проектами судебных уставов обсуждался в Министерстве юстиции и затем поступил (чуть позже проектов судебных уставов) в Государственный Совет. 20 ноября 1864 г. слегка доработанный проект вместе с другими основополагающими документами судебной реформы был утвержден Александром II как «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями».

Устав состоял из 30 глав, объединявших 181 статью. Первая глава («Положения общие») содержала нормы Общей части, последующие главы — нормы Особенной части.

Общие положения открывались статьей о перечислении наказаний, определяемых мировыми судьями (ст. 1). К ним были отнесены следующие наказания: 1) выговоры, замечания и внушения; 2) денежные взыскания не свыше 300 рублей; 3) арест не свыше 3 месяцев; 4) заключение в тюрьме не свыше 1 года.

В ст. 2 определялось, что в необходимых случаях к указанным наказаниям возможно присоединение дополнительного наказания в виде «отобрания орудий, употребленных для совершения проступка, или иных принадлежащих виновному вещей». В ст. 3 и 4 проводилось различие между заключением в тюрьме и арестом. Присужденные к заключению в тюрьме привлекались к работам, установленным для работных домов. Осужденные же к аресту занимались работами лишь по собственному желанию и содержались отдельно от других заключенных.

В ст. 7 было сформулировано правило о замене денежного взыскания в случае «несостоятельности» виновных. Денежное взыскание на сумму не свыше 15 руб. могло заменяться арестом на срок до 3 суток, а свыше 15 (и до 300) руб. — арестом не свыше 3 месяцев. Несостоятельные к уплате денежных взысканий крестьяне и мещане могли быть отданы в общественные работы или же «в заработки». Несостоятельные лица других сословий могли быть отданы в общественные работы только в случае их собственной об этом просьбе.

По общему правилу за неумышленные («совершенные без намерения») проступки налагалось наказание в виде выговора, замечания или внушения. Более строгие наказания за «ненамеренные» проступки могли быть назначены лишь в двух случаях: 1) когда в самом Уставе назначены такие наказания именно за неосторожность и 2) когда проступок заключался в «неисполнении по небрежности какой-либо особенной обязанности, возложенной законом». Под первое правило подпадал, например, проступок, предусмотренный ст. 101 («За повреждение по неосторожности принадлежностей телеграфов, от которого может произойти остановка в телеграфических сообщениях, виновные, если о сделанном повреждении не известят немедленно телеграфное начальство, подвергаются: денежному взысканию не свыше пятнадцати рублей»), под второе — предусмотренный ст. 126 («За перевоз людей в ветхих или худых лодках и вообще за нарушение правил предосторожности, предписанных для речных перевозов, виновные подвергаются: денежному взысканию не свыше двадцати пяти рублей»).

Проступки не вменялись в вину, и лица, их совершившие, не привлекались к ответственности, если они совершены в следующих (предусмотренных ст. 10) случаях:

• «случайно, не только без намерения, но и без всякой неосторожности или небрежности»;
• «в малолетстве до десяти лет»;
• в безумии, сумасшествии и припадках болезни, «приводящих в умоисступление или в совершенное беспамятство»;
• «по принуждению от непреодолимой силы»;
• «по необходимой обороне».

Освобождалось от наказания лицо, добровольно отказавшееся на стадии покушения от доведения проступка до конца («покушение на проступок, остановленное по собственной воде подсудимого, не подлежит наказанию»).

В Уставе предусматриваюсь обстоятельства, «уменьшающие» вину подсудимого и влекущие снижение наказания лица (ст. 13) и «увеличивающие» его вину (ст. 14) и, соответственно, усаливающие наказание (в пределах санкции соответствующей статьи Устава). К первым из них относились:

• слабоумие и крайнее невежество виновного;
• «сильное раздражение, происшедшее не от вины самого подсудимого»;
• «крайность и неимение никаких средств к пропитанию и работе»;
• прежнее безукоризненное поведение;
• «добровольное, до постановления приговора, вознаграждение понесшего вред или убыток»;
• признание и чистосердечное раскаяние.

Особое снижение наказания предусматривалось для несовершеннолетних правонарушителей. Несовершеннолетним в возрасте от 10 до 17 лет наказания должны были сокращаться наполовину, а не достигших 14 лет мировой судья мог, не подвергая наказанию, отсылать к родителям, опекунам или родственникам для домашнего исправления.

К отягчающим обстоятельствам («увеличивающим» вину подсудимого) относились:

• обдуманность в действиях виновного;
• «известная степень его образованности и более или менее высокое положение его в обществе»;
• «повторение того же или совершение однородного проступка до истечения года после присуждения к наказанию»;
• «упорное запирательство и, в особенности, возбуждение подозрения против невиновного».

К более строгому наказанию присуждались также те соучастники проступка («при участии двух или более лиц в совершении проступка те из виновных»), которые сами его совершали или подговорили к этому других (ст. 15).

«Увеличивающим вину» обстоятельством признавалось и совершение «совокупности» проступков. Тем не менее в этом случае общее (итоговое) наказание назначалось путем поглощения менее строгого наказания более строгим (ст. 16).

Целый ряд проступков против чести и прав частных лиц (предусмотренных 23 статьями Устава) подлежали наказанию только по жалобе «потерпевших обиду», вред или убыток или же их супругов, родителей или опекунов и «вообще тех, которые должны иметь попечение о них». Также только по жалобе потерпевшего могли наказываться кража, мошенничество и присвоение чужого имущества «между супругами, а также между родителями и детьми».

Устав предусматривал и сроки давности назначения наказания за проступки. Так, виновные в проступках освобождались от наказания, если после их совершения прошло: 2 года после совершения кражи, мошенничества и присвоения чужого имущества; 1 год — после совершения лесоистребления и 6 месяцев — после совершения «прочих проступков» (если в течение этих сроков они «не сделались известными мировому судье или полиции или когда в течение тех же сроков не было никакого по ним производства»).

Классификация проступков была выстроена в Уставе по объекту посягательства. По этому признаку все проступки делились на 12 видов:

• против порядка управления (гл. II);
• против благочиния, порядка и спокойствия (гл. III);
• против общественного благоустройства (гл. IV);
• «о нарушениях Устава о паспортах» (гл. V);
• «о нарушении уставов строительного и путей сообщения» (гл. VI);
• о нарушениях Устава пожарного (гл. VII);
• о нарушениях Уставов почтового и телеграфного (гл. VIII);
• о проступках против народного «здравия» (гл. IX);
• о проступках против личной безопасности (гл. X);
• об оскорблениях чести, угрозах и насилии (гл. XI);
• о проступках против прав семейственных (гл. XII);
• о самовольном пользовании чужим имуществом и «повреждении оного» (гл. XIII).

К проступкам против порядка управления относились: неисполнение законных распоряжений, требований или постановлений «правительственных и полицейских властей, а равно земских и общественных учреждений»; неповиновение («ослушание») полицейским или другим «стражам», а также волостным и сельским начальникам «при отправлении ими должности» (при законности их требований); оскорбление полицейских или «других стражей, служителей судебных и правительственных мест, а равно полевых и лесных сторожей во время отправления ими должности»; истребление и порча поставленных по распоряжению правительства «предостерегательных и межевых знаков» или других «служащих для означения границ» при отсутствии корыстной или иной преступной цели; порча или истребление выставленных по распоряжению законных властей гербов, надписей и объявлений, а равно за «искажение публичных памятников» (при отсутствии намерения «оказать неуважение властям») и некоторые другие проступки.

Значительно более многочисленными были проступки против благочиния, порядка и спокойствия, предусмотренные шестнадцатью статьями. Они делились на проступки о нарушении благочиния во время священнослужения и о нарушении порядка и спокойствия. К первым относились: нарушение «благоговения» в церкви, часовне или ином молитвенном доме непристойным криком и шумом или неблаговидными поступками» («однако без оскорбления святыни»); нарушение вне молитвенных зданий «благочиния» во время священослужения «общенародными забавами» и увеселениями или какими-либо бесчинствами, препятствующими «божественной службе» (если при этом не было «оскорбления святыни»), а также нарушение порядка при торжественных шествиях или праздниках. Ко вторым, например, относились: ссоры, драки, кулачный бой или другого рода буйство в публичных местах и вообще нарушение «общественной тишины»; нарушение порядка в публичных собраниях или во время общенародных увеселений, театральных представлений и т.п.; появление в публичном месте пьяным до беспамятства или «в безобразном от опьянения» виде; за прошение милостыни «полепи и привычке к праздности».

Проступки против общественного благоустройства заключались не только в направленных собственно против указанного объекта посягательства (например, неосвещение или неисправное освещение улиц), но к ним относились и экологические правонарушения (например, «своз мусора, нечистот или палого скота не в назначенное место»; охота, а также рыбная или иная ловля в запрещенное время, в недозволенных местах, запрещенными способами или без соблюдения предписанных правил, а равно разорение птичьих гнезд или продажа дичи, добытой в недозволенное время).

Проступки о нарушении Устава о паспортах заключались, например, в «необъявлении» хозяином дома полиции в срок «о прибывших в дом или выбывших из него», «проживательстве» в столицах «без адресного билета или с просроченным билетом», «отлучка за границу без взятия установленного паспорта», самовольное оставление места, назначенного «для жительства по законному распоряжению надлежащей судебной или правительственной власти», а равно самовольное возвращение в места, откуда виновные высланы.

Достаточно многочисленными (описанными в 22 статьях Устава) были проступки о нарушениях Уставов строительного и путей сообщения. Они выражались, например, в постройке или наружной перестройке здания «без надлежащего дозволения», в неисправном содержании тротуаров, «мостков», «мостовых и дорог», несоблюдении правил, установленных для езды обозами по шоссе и другим дорогам, нарушении правил судоплавания и сплава леса по рекам и каналам.

К проступку о нарушении Устава пожарного относились, например, проступки, выражающиеся в устройстве печей, каминов, дымовых труб без соблюдения правил, установленных для предохранения от пожаров; несоблюдении правил осторожности при обращении с огнем в жилых местах, курении «табаку» на сеновалах и чердаках, «неимение сосудов с водой» или «огнегасительных снарядов» в случаях, когда это предписано.

Нарушения Уставов почтового и телеграфного заключались в грубом обхождении с проезжающими, а равно в несоблюдении установленных правил о почтовой езде; в недозволенном провозе на «сдаточных» лошадях проезжающих «по трактам вольных почт» и повреждение по неосторожности принадлежностей телеграфов, от которого может произойти остановка в телеграфных сообщениях.

Проступки против народного здравия — это, например, несоблюдение предписанных законом общих мер предосторожности «против распространения прилипчивых и повальных болезней», погребение мертвых не в назначенных для этого местах и без соблюдения установленных правил; приготовление для продажи или продажа съестных припасов или напитков, вредных для здоровья или испортившихся, а равно выделка посуды из вредных для здоровья материалов.

К проступкам против личной безопасности относились, например, хранение или ношение запрещенного оружия, стрельба из огнестрельного или другого опасного оружия в местах, где это запрещено, а равно хранение пороха в количестве, превышающем дозволенное; непринятие установленных мер «к отвращению опасности, могущей произойти от домашних животных»; неосмотрительная или непомерно скорая езда в городах и селениях, а также передача управления лошадьми лицу неспособному или пьяному; за выставление без надлежащей осторожности клеток, горшков с цветами и тому подобных вещей на окна, а равно за недостаточное прикрепление вывесок или ставней.

Проступки, выражавшиеся в оскорблениях чести, угрозах и насилии, заключались, например, в нанесении обиды действием без всякого повода со стороны обиженного; в словесной или письменной клевете; в разглашении с намерением оскорбить чью-либо честь сведений, сообщенных втайне или же «узнанных» вскрытием чужого письма или другим противозаконным способом; в словесной угрозе лишить кого-либо жизни или произвести поджог (при отсутствии корыстной или иной преступной цели; в самоуправстве, а равно в причинении насилия без нанесения тяжких побоев, ран или увечья.

Проступки против прав семейственных выражались в отказе в доставлении нуждающимся родителям необходимых для жизни пособий со стороны имеющих достаточные к тому средства детей и оставление ребенка в таких местах, «где нельзя ожидать, что он будет найден другими».

Самыми многочисленными (прописанными в 38 статьях Устава) были проступки против чужой собственности. Нормы гл. XIII, предусматривающей наказание за эти проступки, объединялись в четыре отделения. Первое из них включало нормы о самовольном пользовании чужим имуществом и его повреждении (например, самовольное на чужих землях, но не в виде кражи, срывание плодов или овощей, собирание ягод или грибов, повреждение деревьев в садах или срывание садовых цветов, вырезание дерна, а равно добывание песка, глины; прогон скота через чужие луга или паля, а равно пастьба скота на чужих землях).

Второе объединяло нормы о похищении и повреждении чужого леса (например, похищение леса или «лесных произведений», уже заготовленных и сложенных, а также из мест складов, устроенных для их хранения). В третьем отделении были сформулированы нормы о краже предмета ценой не свыше 300 руб. За обычную кражу виновные подвергались заключению в тюрьме на срок от 3 до 6 месяцев. Устав также формулировал 8 квалифицирующих обстоятельств кражи, при которых тюремное заключение увеличивалось до 1 года. К ним относились, например, кражи, совершенные: в церкви, часовне или ином молитвенном доме; ночью; по сговору нескольких лиц; лицом, уже однажды осужденным за кражу или мошенничество. Напротив, наказание существенно снижалось (наполовину), если виновный в краже: добровольно возвратил украденное хозяину или кража была совершена «по крайности и неимению никаких средств к проживанию и работе», либо цена похищенного не превышала 50 руб. Мировой судья мог снизить наказание «наполовину» также за покушение на кражу, остановленное по не зависившим от подсудимого обстоятельствам, а равно за участие (имеется в виду, не в качестве исполнителя) в краже и укрывательство похищенного. В четвертом отделении были собраны нормы о мошенничестве, обманах и присвоении чужого имущества. К ним, например, относились такие проступки, как: обмер и обвес при продаже, купле или мене товаров или иных вещей, а равно другие обманы в количестве или качестве товара, или в расчете платежа, или при размене денег, если цена похищенного не превышает 300 руб.; покупка или принятие в заклад заведомо краденного или полученного «через обман» имущества.

В 1883 г. Устав был издан вторым изданием вместе с судебными уставами в качестве составной части этих уставов. В 1885 г. он был выделен из судебных уставов и переиздан в третий раз.

В целом следует отметить, что Устав выгодно отличатся от Уложения 1845 г., особенно по уровню законодательной техники, и в общем благожелательно оценивался в уголовно-правовой литературе. Так, например, Н.Д. Сергеевский считал, что он (Устав), «как кодекс представляет собой сравнительно с Уложением значительный шаг вперед, особенно в разработке диспозитивной части, т.е. определений о составе преступных деяний» и той «казуистики, какую представляет Уложение, стремящееся обособить, индивидуализировать преступные деяния, мы уже не находим в этом Уставе, стремящемся к возможным обобщениям»¹²Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право. С. 26. При этом автор приводит цитату из объяснительной записки к Уставу «При определении самих проступков, говорю составители (см. Мотивы в издании Судебных Уставов государственной канцелярии), признано необходимым, как для полноты Устава, так равно для краткости его и для легчайшего руководства мировых судей, означать не все встречавшиеся до сих пор отдельные случаи, а напротив, по возможности, соединять их и подводить под общие правила, содержащие в себе взыскания за проступки однородные»..

Эти же преимущества Устава отмечал и Н.С. Таганцев: «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, стоит несравненно выше Уложения по своей технической обработке». Вместе с тем он верно подметил и серьезные трудности, возникшие для уголовного судопроизводства в связи с появлением (с изданием Устава) двух основных законодательных актов уголовно-правового характера. Он указывал, что «его (Устава) появление внесло новую неурядицу в наше уголовное законодательство, так как самое одновременное существование двух общих уголовных кодексов, с различием в некоторых основных учениях о преступлении, об определении меры ответственности и т.п., представлялось и теоретически несостоятельным, и практически вредным, в особенности ввиду того, что оба кодекса регулировали преступные деяния, отличающиеся не родовыми, а видовыми признаками, что оба они нередко применялись одними и теми же судами; таково, например, различие в определении ответственности малолетних, постановления об условиях повторения и т.д.». Однако очевидно, что эта критика была направлена вовсе не на юридическое содержание и качество Устава, а, по существу, служила убедительным мотивом для того, чтобы приступить к переработке Уложения 1845 г.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1866 и 1885 гг. Проведенные в России коренные реформы (связанная с отменой крепостного права «крестьянская» реформа, а также реформа полиции, судебная) закономерно привели к необходимости переработки в соответствии с ними Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., и его новая редакция была осуществлена в 1866 г. Особенно это было связано с пореформенным отношением к телесным наказаниям, превратившимся после отмены крепостного права в анахронизм. Уже в 1863 г. был издан Указ «О некоторых изменениях в существующей ныне системе наказаний уголовных и исправительных». Он отменил существовавшие прежде телесные наказания, наложение клейм и штемпельных знаков. Правда. Указ содержал существенную оговорку, позволявшую в случае невозможности замены телесного наказания заключением в тюрьму или другие места лишения свободы применять наказание розгами (Указ не распространялся, например, на созданные в ходе крестьянской реформы 1861 г. волостные суды, широко применявшие наказание розгами).

Уложение в редакции 1866 г. исключало телесные наказания из общего перечня наказаний, однако сохранило приведенное выше положение Указа 1863 г. о том, что «в случае явной невозможности подвергнуть виновных заключению ни в рабочем доме, ни в тюрьме оно может для лиц, не «изъятых» по закону от телесных наказаний, быть заменено наказанием розгами». Статья 78 Уложения устанавливала и порядок («постепенность») такой замены (например, заключение на время от 1 года и 4 месяцев до 2 лет — наказанием розгами от 80 до 100 ударов; заключение от 8 месяцев до 1 года и 4 месяцев — наказанием розгами от 60 до 80 ударов и т.д.). В ст. 82 также содержалось аналогичное указание на возможность замены ареста для лиц, не «изъятых» от телесных наказаний, наказанием розгами. Телесные наказания были также сохранены в виде дисциплинарного взыскания для солдат, находящихся в штрафных подразделениях, для матросов — во время плавания, для каторжных.

Из Уложения были исключены статьи, устанавливающие наказания для крепостных крестьян. Судебная реформа 1864 г. и реформа полиции 1862 г. вызвали необходимость более четкого разграничения уголовной и административной ответственности. В связи с этим многие статьи из Уложения были исключены и перенесены в другие законы, регулирующие ответственность за нарушения различных уставов (в таможенный, о казенных лесах, питейный и др.). В результате принятия Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г., из Уложения 1845 г. было исключено 652 статьи о маловажных преступлениях и проступках. В связи с тем, что Устав о наказаниях предусматривал ответственность только за проступки, из Уложения 1845 г. в редакции 1866 г. были исключены ст. 1 и 2. Правда, сделано это было непоследовательно, так как термины «преступление» и «проступок» в Уложении сохранились, однако различие между ними уже не проводилось. Тем самым, как справедливо указывал А. Лохвицкий, разработчики новой редакции Уложения «внесли решительную темноту в вопрос о различии преступлений и проступков»¹³Цит. по: Российское законодательство X-XX вв.: в 9 т. Т. 6: Законодательство первой половины XIX в. С. 171 (автор комментария — В.М. Клеандрова)..

В 1885 г. Уложение было переиздано в новой редакции. При этом были учтены почти все законодательные акты уголовно-правового характера, принятые с 1 января 1885 г. по 31 декабря 1885 г. Нумерация статей в этом издании была сохранена такой же, какой она была в редакции 1866 г. Достигнуто это было следующим образом: номера отмененных и исключенных статей были «оставлены на месте» а при них вместо текста статей сделаны оговорки об их отмене или исключении; каждая же новая статья обозначалась номером предыдущей статьи «с дополнительной цифрой справа наверху» (к такому приему прибегал отечественный законодатель при внесении принципиальных изменений в УК РСФСР 1960 г. в 1992-1995 гг.). И хотя последняя статья Уложения редакции 1885 г. обозначена под номером 1711, в действительности Уложение этой редакции насчитывало лишь 1560 статей.

Наиболее принципиальными изменениями следует считать новую (существенно измененную) редакцию многих статей об ответственности за преступления государственные (разд. IV) и за преступления и проступки против порядка управления, выражающиеся в сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении властям (гл. 1 разд. IV). Так, например, ст. 250 (в редакции 1845 г. она значилась под номером 272) об ответственности за заговор («скоп и заговор») против государя и государства и с целью «ниспровергнуть правительство... или же переменить образ правления, или установленный законами порядок наследия Престола», когда заговор был открыт «заблаговременно, так что ни покушений, ни смятений, ни иных вредных последствий не произошло, однако виновные обнаружили умысел действовать для достижения своей преступной цели насильственно...», была дополнена частью второй. В ней ответственность связывалась с тем, что если «виновные не обнаружили умысла действовать насильственно, но составили сообщество, направленное к достижению, хотя бы и в более или менее отдаленном будущем, указанных целей или вступили в подобное сообщество», то они тем не менее приговаривались к строгим наказаниям (в их числе санкция называла лишение всех прав состояния и ссылку в каторжную работу на время от 4 до 6 лет). Уточним, что речь шла об обнаружении умысла на ненасильственное достижение, например, «перемены образа правления».

Глава I («О сопротивлении распоряжениям правительства и неповиновении властям») разд. IV («О преступлениях и проступках против порядка управления») была дополнена ст. 269, предусматривавшей строгое наказание за участие виновного «в публичном скопище», действующем «соединенными силами участников, вследствие побуждений, происшедших из вражды религиозной, племенной или сословной, или из экономических отношений, или же с целью произвести расстройство чужого сельского хозяйства», учинило при этом насилие над личностью, похищение или истребление либо повреждение чужого имущества, самовольное завладение чужим имуществом, вторжение в чужое владение или покушение на указанные деяния. Эти изменения были связаны с нараставшим в России революционным движением и были своего рода попыткой уголовно-правовыми мерами приостановить этот процесс.

К принципиальным изменениям следует отнести и изменения в системе наказаний, в частности, в определении видов каторжных работ. В новой редакции Уложения они определялись (в зависимости от рода преступления и меры вины) в «следующей постепенности».

• Степень 1. Без срока.
• Степень 2. На время от 15 до 20 лет.
• Степень 3. На время от 12 до 15 лет.
• Степень 4. На время от 10 до 12 лет.
• Степень 5. На время от 8 до 10 лет.
• Степень 6. На время от 6 до 8 лет.
• Степень 7. На время от 4 до 6 лет.

Уложение в редакции 1885 г. (с определенными, позднее внесенными в него изменениями, а также с учетом частично вступившего в силу Уголовного уложения 1903 г.) действовало до Октябрьской революции 1917 г.

Уголовное уложение 1903 г. было утверждено Николаем II 22 марта 1903 г. Этому предшествовала многолетняя работа по подготовке проекта, начатая еще в 1881 г. Опыт подготовки проекта Уложения является уникальным с точки зрения научного содержания его основных положений, участия практиков в его обсуждении и дополнении, апробирования его у зарубежных экспертов и вполне поучительным и для современного законодателя. Поэтому на процедуре разработки и принятия Уложения следует остановиться подробнее.

Еще в 1881 г. решением Александра III был учрежден особый комитет для составления проекта нового уголовного уложения. В этих целях комитет избрал из своих членов редакционную комиссию, в состав которой вошли, например, такие выдающиеся представители науки уголовного права, как Н.С. Таганцев, И.Я. Фойницкий и Н.А. Неклюдов. Работа редакционной комиссии продолжалась около 22 лет и была завершена изданием проекта уголовного уложения с объяснительной запиской к нему в восьми томах. В октябре 1881 г. редакционная комиссия начала непосредственную работу над проектом Общей части, представленным Н.С. Таганцевым. В итоге доработанный проект уже в ноябре того же года (с Высочайшего, т.е. императорского, разрешения) был разослан с объяснительной запиской ученым и практикам на предмет его оценки. Кроме того, проект вместе с объяснительной запиской был переведен на немецкий язык, а без объяснительной записки — на французский язык и разослан иностранным ученым. Поступившие замечания на проект были отпечатаны в пяти томах. В ноябре 1882 г. началась, а в августе 1884 г. была закончена доработка проекта в соответствии с поступившими на него замечаниями. Переработанный проект Общей часто вместе с объяснительной запиской был опубликован.

В октябре 1882 г. редакционная комиссия начала работу над первоначально представленным проектом (с объяснительной запиской) отдельных разделов Особенной часто Уложения (процедура напоминала работу над проектом Общей части). Весной 1895 г. проект уголовного уложения в целом вместе с обширными объяснениями к нему был окончательно подготовлен, и 19 апреля 1895 г. направлен на заключение соответствующих ведомств для получения от них в четырехмесячный срок отзывов и заключений. В течение 1895-1897 гг. редакционная комиссия осуществляла переработку проекта с учетом поступивших замечаний, и в марте 1898 г. он был представлен в Государственный Совет. Последний, учитывая большое значение уголовного законодательства для государства и народа, пришел к заключению о целесообразности предварительного обсуждения проекта Особым совещанием. В его состав вошли члены Государственного Совета, министр юстиции. Государственный секретарь, товарищ министра юстиции. Первоприсутствующий в Уголовно-кассационном департаменте Правительствующего Сената (Н.С. Таганцев) и некоторые другие высокопоставленные чиновники. Особое совещание посвятило обсуждению и доработке проекта 58 заседаний (с октября 1898 г. по май 1901 г.). Помимо окончательной редакции проекта Особое совещание рассмотрело вопрос о проекте дополнительных узаконений к проектируемому Уголовному уложению и о проекте поручений министрам юстиции, иностранных дел и внутренних дел по разработке мероприятий, необходимых для введения проекта в действие.

В октябре 1901 г. Николай II постановил образовать в Государственном Совете для обсуждения проекта Особое присутствие под председательством члена Государственного Совета графа К.И. Палена с участием Н.С. Таганцева с тем, чтобы заключение этого Присутствия вынести на рассмотрение Общего собрания Государственного Совета. В течение пяти месяцев (до мая 1902 г.) проект был доработан, и в январе 1903 г. рассмотрен Общим собранием Государственного Совета. В ходе этого рассмотрения ряд статей проекта вновь был изменен, и непременный проект был представлен для утверждения императору. Окончательно проект был утвержден 22 марта 1903 г., однако в Указе было сказано, что срок введения в действие Уголовного уложения будет определен впоследствии особым Высочайшим указом. Судьба Уголовного уложения 1903 г. оказалась не совсем удачной. Полностью оно так и не было введено. Законом от 7 июня 1904 г. были введены в действие главы; «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов Императорского Дома», «О государственной измене» и «О смуте». В 1906 г. была введена в действие глава «О нарушении ограждающих веру постановлений». В отношении этих глав должна была применяться и Общая часть Уложения. Был также введен в действие и ряд статей (около 30) из других глав Особенной части, после Октябрьской революции 1917 г. Уголовное уложение действовало в Польше, Латвии, Эстонии и Литве.

Причины невступления в действие Уложения в полном объеме были достаточно серьезны. Поскольку процесс работы над ним затянулся, по ряду позиций оно устаревало и не соответствовало социально-политическим реалиям России начала XX в., например, изменениям в системе государственной власти в связи с созданием российских парламентских учреждений, определенной демократизации государственной власти, вызванных революционными событиями 1905 г. и последующих годов. В связи с этим в Уложение необходимо было вносить соответствующие изменения. В апреле 1910 г. вопрос о введении в действие Уложения 1903 г., разумеется, с внесением в него соответствующих изменений обсуждался на заседании Общего собрания (съезда) Русской группы международного Союза криминалистов, состоявшегося в Москве. С таким предложением выступил профессор М.П. Чубинский. Однако М.Н. Гернет, А.Н. Трайнин и другие криминалисты вместо введения в действие исправленного Уложения предлагали немедленно приступить к разработке нового уголовного кодекса. В результате Общее собрание приняло компромиссную резолюцию, а практическое решение этого вопроса с места не сдвинулось. Дальнейшие события, вовлекшие Россию в кровавую войну и революцию, окончательно отложили решение судьбы Уложения.

Внешне Уголовное уложение 1903 г. резко отличалось от Уложения 1845 г. Оно содержало 687 статей (Уложение 1845-1885 гг. — 1711). Из них 72 статьи приходились на Общую часть, которая объединяла эти статьи в одну главу (гл. I) — «О преступных деяниях и наказаниях вообще» и состояла из восьми разделов (отделений). Структура эта и сейчас выглядит вполне современной. Отделение первое включало статьи о понятии преступления, о системе наказаний и классификации преступных деяний. Отделение второе объединяло статьи, регулирующие действие Уложения в пространстве. Отделение третье посвящалось наказаниям, четвертое — условиям вменения преступности деяния, пятое — вилам виновности, шестое — смягчению наказания и его замене, седьмое — обстоятельствам, усиливающим ответственность, восьмое — обстоятельствам, устраняющим наказуемость.

Уложение начиналось с определения преступления, под которым понималось «деяние, воспрещенное во время его учинения законом под страхом наказания». Очевидно, что такая формулировка означала провозглашение принципа «нет преступления без указания о том в законе». Кроме того, заслуживает внимания и оговорка насчет времени совершения преступления, отсутствовавшая в Уложении 1845 г.

Статья 3 о классификации преступных деяний предусматривала их деление на три категории в зависимости от тяжести полагающихся за их совершение наказаний:

• тяжкие преступления;
• преступления;
• проступки.

К мерным относились преступные деяния, наказы юс мыс смертной казнью, каторгой или ссылкой на поселение; ко вторым — наказываемые исправительным домом, крепостью или тюрьмой; к третьим — наказываемые арестом или штрафом («денежной пеней»). Эта классификация имела важное уголовно-правовое значение, и отнесение преступного деяния к той или иной категории текло за собой определенные уголовно-правовые последствия, имея значение для решения вопросов о виновности, о стадиях совершения преступных деяний, о соучастии в преступлении, об ответственности несовершеннолетних и др.

Обращает на себя внимание детальная регламентация действия Уголовного уложения в пространстве (ст. 4-13). Следует отметить, что действие Уложения не распространялось (за исключением некоторых случаев) на преступные деяния, совершенные в Финляндии, которая была в то время частью России (Великим княжеством Финляндским).

Вполне демократично выглядели нормы Уложения о действии уголовного закона во времени (ст. 14). Вновь изданный уголовный закон применялся к деяниям, совершенным до вступления его в силу, при условии, если эти деяния были запрещены под страхом уголовного наказания прежним законом. Однако в случае, когда старый закон предусматривал менее строгое наказание, применялся именно он, а не новый, более строгий закон. При этом специально оговаривалось, что подобное правило действует и в отношении законов о сроках давности, устраняющих наказуемость преступного деяния.

По сравнению с Уложением 1845 г. в Уложении 1903 г. была значительно упрощена система наказаний (хотя, например, система лишения свободы оставалась достаточно сложной). Она включала: смертную казнь, ссылку на поселение, лишение свободы (в виде каторги, заключения в исправительном доме, заключения в крепости, заключения в тюрьме и ареста) и штраф («денежную пеню»). При этом смертная казнь должна была совершаться через повешение и не публично. Ссылка на поселение назначалась без срока. Виды лишения свободы отличались друг от друга по срокам и по содержанию (например, заключение в крепость — на срок до 6 лет, в тюрьму — от 2 недель до 1 года, арест — на срок от 1 дня до 6 месяцев).

Осуждение к смертной казни, каторге или ссылке на поселение сопровождалось лишением прав состояния (для дворян — потерей дворянства и всех преимуществ, с ним связанных). Для определенных слоев граждан лишение прав состояния было обусловлено также применением к ним наказания в виде заключения в исправительном доме и в тюрьме. Для приговоренных к каторге, ссылке на поселение или к заключению в исправительном доме, соединенному с лишением прав состояния, и заключению в тюрьме по отбытии наказания были предусмотрены серьезные ограничения относительно их права на место жительства.

Близко к современному давалось определение невменяемости.

Как серьезный шаг в направлении к цивилизованному уголовному праву можно оценить статьи Уложения (по сравнению с Уложением 1845 г.) по вопросам установления возраста уголовной ответственности. Если по Уложению 1845 г. от уголовной ответственности освобождались лишь малолетние, которые не могли «еще иметь понятие о своем деянии», то по Уложению 1903 г. не вменялось в вину преступное деяние, учиненное несовершеннолетним от 10 до 17 лет, который «не мог понимать свойства и значение им совершаемого или руководить своими поступками». При этом лица указанного возрастного контингента могли быть привлечены к уголовной ответственности лишь за совершение тяжких преступлений. Несовершеннолетние от 14 до 17 лет, совершившие тяжкие преступления, помешались преимущественно в воспитательно-исправительные заведения, и лишь при отсутствии возможностей для этого — в «особо приспособленные для несовершеннолетних помещения при тюрьмах или арестных домах».

К обстоятельствам, исключающим преступность деяния, относились:

• исполнение закона;
• исполнение приказа по службе (отданного с соблюдением установленных правил);
• необходимая оборона;
• крайняя необходимость (хотя последний термин и не был введен в оборот);
• негодное покушение.

Определение умысла и неосторожности, данное в Уложении, почти целиком сохранилось в действующем УК РФ. При этом тяжкие преступления связывались лишь с умышленной виной, преступления — как с умышленной, так и с неосторожной виной, однако ответственность за неосторожные преступления наступала лишь в специально оговоренных уголовным законом случаях. То же правило, по сути дела, действовало и в отношении проступков, с той лишь разницей, что оговорки требовало исключение их ответственности, если они совершались по неосторожности. Следует отметить, что уровень законодательной расшифровки содержания принципа виновности (в первую очередь определение умысла и неосторожности, условий наказуемости за неосторожные преступные деяния, а также законодательная техника формулирования указанных правил) превосходил уровень соответствующих определений в уголовном законодательстве западноевропейских стран начала XX в.

Значительный интерес представляли нормы о наказуемости предварительной и совместной преступной деятельности. Вполне современными с позиций принципа справедливости наказания выглядели нормы о смягчении и замене наказания и об обстоятельствах, усиливающих ответственность.

В целом можно утверждать, что в Общей части Уложения 1903 г. был преодолен феодально-казуистический характер, присущий большинству норм Уложения 1845 г., она вполне соответствовала западноевропейскому уровню уголовного права того времени (например, уголовному законодательству Франции и Германии) и оказала большое влияние на создание и развитие советского уголовного законодательства, а также УК РФ 1969 г.

Особенная часть Уложения значительно уступала Общей части по всем перечисленным признакам. Она подразделялась на 36 глав, насчитывающих 611 статей. На первое место была поставлена глава о религиозных преступлениях. Правда, разработчики Уложения не были непосредственно виноваты в установлении такой иерархии охраняемых уголовным законом объектов. Дело в том, что в проекте, подготовленном редакционной комиссией, эти преступления были поставлены на 18-е место — рядом с главой о преступных деяниях против прав семейственных. Однако по протесту Синода Государственный Совет поставил их на первое место перед государственными преступлениями. Последние были распределены по трем главам: «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов Императорского Дома», «О государственной измене» и «О смуте». Следует отметить, что из восьми статей главы о преступлениях против особы императора половина предусматривала смертную казнь, в том числе и за приготовление к покушению на жизнь императора. Наказание это во время революции 1905 г. применялось широко. Очень казуистично были сформулированы нормы о государственной измене.

Однако при всех недостатках все же эти статьи были лишены главного недостатка, присущего норме УК РСФСР 1960 г. об ответственности за измену Родине (ст. 64): внутренний заговоре целью захвата власти, не связанный с изменой в пользу другого государства, по Уложению справедливо не признавался государственной изменой. Явно сориентированными на грядущие революционные события выглядят статьи Уложения, объединенные в главу «О смуте». В них, например, предусматривалась строгая уголовная ответственность за политические демонстрации (они назывались публичными скопищами), за создание партий, организаций и обществ без соблюдения закона и другие подобные действия.

Глава VI объединяла статьи об ответственности за неповиновение власти, многие из которых являются прообразом норм действующего УК РФ, отнесенных к главе о преступлениях против порядка управления. Глава VII состояла из статей, в которых устанавливалась уголовная ответственность за противодействие правосудию (в основном за недонесение и укрывательство). Главы VIII-XV, XVII, XX и XXI содержали статьи, формулировавшие уголовно-правовые запреты в сфере порядка управления, общественной безопасности и народного здравия. Среди них у современного юриста не может не вызвать интереса гл. XV, объединявшая уголовно-правовые кормы об ответствен мости за нарушение законов и других постановлений о печати. Так, например, ст. 305 предусматривала уголовную ответственность за оглашение в печати до судебного заседания или до прекращения дела сведений, обнаруженных дознанием или предварительным следствием (вспомним по этому поводу издание книги о попытке государственного переворота в августе 1991 г., написанной и опубликованной в связи с делом ГКЧП до судебного разбирательства деда Генеральным Прокурором РФ и руководителем следственной бригады по этому делу).

Главы XVI и XXXIV охватывали статьи об ответственности за своего рода, выражаясь по-современному, хозяйственные преступления и преступления в сфере предпринимательства, это в основном уголовно-правовые нормы, образующие, как мы сказали бы сейчас, рыночное уголовное законодательство. Следует отметить, что в этих главах было сформулировано несколько норм об уголовной ответственности за злоупотребления в банковской и кредитной сферах, в сфере бухгалтерского учета, выпуска акций и других ценных бумаг, торговли, в производстве страховых операций. Заметим, что последние в определенной мере были использованы в постсоветское время российским законодателем при конструировании уголовно-правовых норм в условиях перехода к рыночной экономике. Особой тщательностью характеризуется разработка норм об ответственности за банкротство, ростовщичество и проявление «недобросовестности по имуществу» (гл. XXXIV). В этих же главах сформулированы и уголовно-правовые нормы, явившиеся своего рода зачатками экологического уголовного права. Так, ст. 311 устанавливала уголовную ответственность «хозяина завода, фабрики, ремесленного или торгового заведения и заведующего ими, виновными в том, что не устроили в таком заведении приспособления, предписанного законом или обязательным постановлением, для предупреждения заразы воздуха, воды или почвы».

Двойственное впечатление оставляют статьи Уложения, объединенные в гл. XII «О личном найме». С одной стороны, в них под страхом уголовного наказания охранялись трудовые и имущественные права рабочих (например, уголовное наказание полагалось за самовольное понижение заработной платы рабочим вопреки установленному в законе правилу — ст. 364). С другой стороны, под страхом уголовного наказания запрещались забастовки или стачки (ст. 362). Глава XIX объединяла статьи, формулировавшие уголовно-правовые запреты об ответственности за преступления против семьи. Главы XXII, XXVIII и частично XXIX объединяли уголовно-правовые нормы о преступлениях против личности. Многие нормы этих глав напоминают как соответствующие нормы действующего УК РФ, так и нормы уголовных кодексов других зарубежных государств. Стоило бы и сейчас подумать о рациональном заимствовании из Уложения таких законоположений, как норма об ответственности за убийство по настоянию убитого и из сострадания к нему (ст. 460), подстрекательство к самоубийству (ст. 463), склонение к выезду из страны лица женского пола с целью обратить такое лицо на «промысел непотребством» вне пределов России (ст. 526) и некоторые другие.

Главы XXX-XXXIII и XXXVI заключали в себе статьи о преступлениях против собственности (большей частью корыстных). Здесь вполне приемлемым для современного российского законодателя представляется принцип конструирования составов хищений при смягчающих обстоятельствах, например, в случае добровольного возвращения похищенного (ст. 581), использование таких квалифицирующих признаков хищения имущества, как совершение его в ночное время (ст. 583) или с повреждением преград и запоров, препятствующих доступу в помещение, где находится похищаемое имущество (ст. 584), а также формулирование специальных норм о мошенничестве.

Глава XXXV включала нормы об ответственности за преступления против авторских прав и привилегий на изобретение. Завершалась Особенная часть главой о должностных преступлениях, включая и должностные преступления в сфере правосудия. При этом, по нашему мнению, заслуживают внимания тщательно сформулированные нормы об уголовной наказуемости разнообразных проявлений бездействия и попустительства (в том числе и того самого бездействия власти, которое стало столь характерным для нашего неспокойного времени), специальные нормы о служебной коррупции (без употребления этого современного термина), заключающейся. например, во вступлении служащего в запрещенные ему законом по роду службы имущественные сделки, и некоторые другие.

В целом, как уже было отмечено. Особенная часть Уложения заметно отставала от Общей части по уровню законодательной техники. Основные недостатки Особенной части — это не только излишняя казуистичность формулируемых в ней уголовно-правовых запретов (что сказалось и на систематизации Особенной части), но и чрезмерное увлечение законодателя бланкетными диспозициями уголовного закона (некоторые главы Уложения, например, гл. XVIII «О нарушении постановлений о производстве строительных работ и о пользовании путями сообщения и средствами сношения», почти полностью состоят из статей, в которых уголовно-правовой запрет сформулирован именно бланкетным способом).

Уголовное законодательство Временного правительства (от февраля до октября 1917 г.). Как известно, в результате Февральской революции 1917 г. в России было создано Временное правительство (за недолгий срок его существования пережившее несколько кризисов, приводивших к изменениям в его составе). Законодательные акты (т.е. те, которые вносили изменения в законы Российской империи) принимались в форме постановлений Временного правительства. Нормативные акты, которые хотя и принимались в порядке верховного управления, но являлись по сути дела реализацией законов Российской империи, принимаюсь в виде указов Временного правительства. Реализация целей переходного правительства (удержание власти до созыва Учредительного собрания, которое должно было установить форму правления в России, наведения в стране элементарного правопорядка при сохранении основных демократических завоеваний Февральской революции, стабилизация положения на фронтах империалистической войны) требовала от Временного правительства принятия постановлений и указов также и в уголовно-правовой сфере¹⁴Вопрос этот достаточно скупо освещен в отечественной юридической науке. Из серьезных источников можно назвать, например, работу Е.А. Скрипилева «Уголовное право и карательная политика». См.: Развитие русского права во второй половине XIX — начале XX в. М., 1997. С. 320-363..

Так, в марте 1917 г. был принят Указ Временного правительства о политической амнистии, освобождающей от наказания осужденных за политические преступления, т.е. за революционную против монархического строя деятельность (следует отметить, что распоряжением А.Ф. Керенского, сделанным в форме его телеграмм руководству губерний, и до принятия этого указа была освобождена часть политических заключенных).

Политическая амнистия происходила на фоне погрома восставшим народом царских тюрем, разгона тюремной стражи, массовых побегов уголовных преступников и требований распространения амнистии и на эту категорию осужденных. Под напором этих требований правительство издаст 17 марта Указ об амнистировании осужденных и за общеуголовные преступления. 17-го же марта Временное правительство принимает новую редакцию ст. 29 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями: «За неисполнение законных требований, распоряжений или постановлений правительственных властей, а равно земских и общественных учреждений, когда сим Уставом не определено за то иного наказания, виновные подвергаются заключению в тюрьме на срок не свыше шести месяцев или аресту не свыше трех месяцев или денежному взысканию не свыше трехсот рублей» (ответственность наступала, например, за неисполнение обязательных постановлений губернского продовольственного комитета и распоряжений других продовольственных комитетов и управ, за нарушение правил о надзоре за публичными зрелищами, правил о печати, за неисполнение обязательных постановлений земских собраний).

«Демократизация» армии повлекла за собой лишение права военного начальства усиливать наказание, назначаемое военными судами (постановлением Правительства от 12 апреля 1917 г. были изменены соответствующие статьи Воинского устава о наказаниях и Положения о полевом управлении войск).

Стремясь предупредить «паралич» железнодорожного транспорта и вмести порядок в приобретение железнодорожных билетов гражданами. Временное правительство 17 апреля 1917 г. принимает постановление, в соответствии с которым перепродажа железнодорожных билетов или плацкарт по повышенной против установленной цене наказывалась заключением в тюрьме от 2 до 4 месяцев или арестом от 3 недель до 3 месяцев и, сверх того, денежным взысканием не свыше 1000 руб.

26 апреля 1917 г. правительство принимает постановление «Об отмене ссылки», внося соответствующие изменения в Уложение о наказаниях уголовных и исправительных и в Уголовное уложение. Суть их сводилась к замене ссылки на поселение заключением в крепость на срок не ниже 3 лет; ссылки, соединенной с лишением прав состояния, — исправительными арестантскими отделениями на срок от 4 до 6 лет с лишением всех особенных прав и преимуществ; ссылки на поселение с лишением всех прав состояния — заключением в крепость на срок от 6 лет и 8 месяцев до 10 лет.

Стремясь пресечь и предупредить погромы анархистски настроенной части народных масс, Временное правительство всерьез занялось проведением антиалкогольной политики. Так, постановлением от 27 марта 1917 г. устанавливалась уголовная ответственность за продажу крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ без установленного разрешения. Постановлением от 13 мая усиливалась ответственность за появление в публичном месте в состоянии явного опьянения. В этих целях были внесены изменения в соответствующие статьи Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. За появление в публичном месте в состоянии явного опьянения виновные подвергались заключению в тюрьме на время от 2 месяцев до 1 года и 6 месяцев, или аресту на срок не свыше 3 месяцев, или денежному штрафу не свыше 300 руб., а за публичное распитие крепких спиртных напитков, а равно «за участие в сборище» для публичного распития этих напитков — заключению в тюрьме на время от 2 месяцев до 1 года и 6 месяцев, или аресту на срок не свыше 3 месяцев, или же денежному штрафу не свыше 300 руб. Тем же, кто соберется компанией для распития крепких напитков, если эта компания (толпа, «скопище») повредит чужое имущество или займет кусок чужой земли («огороженное место»), полагалась каторга от 6 до 8 лет. Что и говорить, меры в уголовно-правовом смысле достаточно грозные, но, как известно, остановить разбушевавшуюся анархистскую стихию они оказались не способны.

В целях борьбы со взяточничеством постановление правительства от 17 июня отменило уголовную ответственность за «лиходательство», т.е. за дачу взятки должностному лицу (имелось в виду, что взяткодатели, боясь уголовной ответственности, не давали показаний против получателей взятки).

6 июля Временное правительство восстановило действие ст. 129 Уголовного уложения, предусматривавшей наказание за «публичный призыв к убийству, разбою, грабежу, погромам и другим тяжким преступлениям, а также к насилию над какой-либо частью населения». 12 июля была восстановлена смертная казнь на фронте (в соответствии с книгой XXII Свода военных постановлений 1869 г.). 14 июля вводится уголовная ответственность за опубликование в печати без предварительного просмотра военной цензурой сведений военного характера, разглашение которых может нанести ущерб России и ее союзникам. Постановлением от 4 августа была принята новая редакция ст. 100 и 101 Уголовного уложения — была усилена уголовная ответственность за насильственное посягательство на изменение существующего государственного строя в России или на отторжение от России какой-либо ее части, или на смещение органов верховной «государственной власти или на лишение их возможности осуществлять таковую» (виновный подвергался пожизненной или срочной каторге, а за приготовление к этому преступлению — заключению в исправительном доме или в крепости, если же при приготовлении виновный имел в своем распоряжении средства для взрыва или склад оружия, содеянное наказывалось каторгой до восьми лет). 5 августа принимается постановление о наказании заключением в тюрьме за «оскорбление дружественной державы, ее верховного главы, ее правительства, посла и т.д. устно или письменно» (новелла вызывалась необходимостью укрепить военное содружество с союзниками в войне против Германии). Постановлением от 27 августа к государственному преступлению приравнивалась любая забастовка железнодорожников с требованием повышения заработной платы.

Как оценить принятие этих жестких уголовных законов Временного правительства? Нужны ли были они? Были ли они своевременны? И если да, то почему они имели нулевой результат? В принципе, Временное правительство верно оценивало сложившуюся для него ситуацию и главным противником стабилизации положения внутри страны и на фронте видело анархистов и большевиков, и принимаемые правительством законодательные уголовно-правовые акты были в этом смысле своевременными и необходимыми. Однако, как известно, существуют лишь два способа приведения принимаемых законов и иных нормативных актов в действие. Во-первых (идеальный вариант), путем их добровольного исполнения теми, кому они адресуются. И, во-вторых, возможностью их принудительного исполнения. Временное правительство не располагало ни первым, ни вторым. Оно теряло власть, и последняя была буквально подобрана большевиками, в связи с чем «грозные» уголовно-правовые нормы, принимаемые Временным правительством, превращались в ничего не значащие слова.

Вместе с тем следует отметить достаточно квалифицированный подход Временного правительства к разработке принимаемых им постановлений уголовно-правового характера. Так, была признана необходимой подготовка нового Уголовного уложения. В этих целях была создана Комиссия по пересмотру и введению в действие нового Уголовного уложения (под председательством члена Государственной Думы В.А. Маклакова). В основу работы комиссии были положены следующие идеи или принципы:

• свободы (мысли, слова и дела);
• человечности (по возможности устранить в Уложении ненужную жестокость);
• народовластия (т.е. участие народного элемента в законодательстве и суде, в том числе обеспечение действительного влияния присяжных на размер наказания);
• социальной идеи, означающей пересмотр всех правовых норм с точки зрения интересов неимущих классов.

Комиссия успела подготовить лишь некоторые изменения Уголовного уложения демократического характера (предполагалось, например, отменить ст. 102 об ответственности за «участие в сообществе, составившемся для ниспровержения существующего строя», так как последнее есть всего лишь обнаружение умысла, которое не должно быть наказуемо; подлежали отмене статьи Уложения об ответственности за оскорбление царя и членов императорской фамилии, за хранение нелегальной литературы).

Дальнейший ход событий приостановил работу над изменениями Уголовного уложения. История распорядилась по-своему. Большевики, захватив власть, открыли новый период развития российского государства, в том числе и новый период развития уголовного законодательства.