Конституция как продукт европейской культуры
Конституционно-правовая культура – явление многообразное, тесно переплетенное с политической и правовой культурой и нередко неотделимое от них. Вместе с тем можно выделить такие яркие проявления конституционно-правовой культуры, которые прямо связаны с конституцией как основным, высшим законом государства и заслуживают особого внимания, поскольку позволяют глубже понять роль и значение конституций и конституционного права в жизни современного общества.
Одним из универсальных принципов европейской культуры является гуманизм. Человек рассматривается как центр ценностного содержания культуры, существует целая система идей, обосновывающих высшую ценность человеческой личности, общую культурную установку творить добро и избегать зла (в антропоцентричном понимании).
В эпоху Возрождения получил известность общий исходный принцип гуманизма: «Человеческую жизнь по ее ценности нельзя уравновесить всеми благами мира». И уже в ранних конституциях нашли отражение отдельные гуманистические положения как составные части общей системы правовых и моральных требований к гражданам. Современные конституционные нормы о праве на жизнь, в том числе и зачатого, но еще неродившегося человека, о запрете смертной казни продолжают эту гуманистическую традицию.
Центральной мыслью культуры Возрождения стали защита достоинства личности, развитие всех возможностей, заложенных в индивиде. Эти идеи стали частью современных конституций. Так, ч. 1 ст. 2 германского Основного закона провозглашает: «Каждый имеет право на свободное развитие своей личности, поскольку он не нарушает прав других и не посягает на конституционный строй или нравственный закон».
Один из важнейших этапов развития гуманизма – появление теории естественных прав человека, которые не могут быть отчуждены. Плодотворность этих идей для конституционного права не вызывает сомнений, они до сих пор находятся в центре политической и духовной жизни человечества, а сама проблема прав человека и гражданина приобрела, как отмечалось, международный характер.
Просветители XVII – XVIII веков в разных европейских странах (Дж. Локк, Т. Гоббс в Англии, Ш. Монтескье, К.А. Гельвеций, Вольтер, П.А. Гольбах, Ж.Ж. Руссо во Франции, Г. Лессинг, И. Кант в Германии, а Б. Франклин, Т. Пейн в Америке, А.Н. Радищев, П. С. Новиков в России) боролись с сословным неравенством – «естественным состоянием» в феодальном обществе. Уже первые конституции провозглашали равенство независимо от сословной принадлежности.
Принцип свободы и равенства был поставлен на первое место во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 года: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные отличия могут основываться лишь на соображениях общей пользы» (ст. 1).
Этот принцип более или менее подробно был в свое время записан в большинстве первых конституций, и его развернутая характеристика (равенство независимо от пола, имущественного статуса, расовой, национальной принадлежности и т.д.) является непременным атрибутом любой современной конституции.
В рамках европейской конституционно-правовой культуры свобода человеческой личности рассматривается как ее неотделимое право. Немецкий поэт XVII века Даниэль Чепко писал:
«Отчизна – там, где чтут законность и свободу.
Но этого всего мы не видали сроду...
И погрузились в сон, и разумом ослепли.
Но все ж святой огонь свободы зреет в пепле.
Нет! Кровью никакой не погасить его,
Как Бога не изгнать из сердца твоего!»
Идея свободы стала одной из основополагающих для современных конституций, провозглашающих: «Свобода личности ненарушима». Некоторые конституции регулируют это еще подробнее. Так, например, итальянская Конституция в части второй ст. 3 устанавливает: «Задача Республики – устранять препятствия экономического и социального порядка, которые, фактически ограничивая свободу и равенство граждан, препятствуют полному развитию человеческой личности и действительному участию всех трудящихся в политической и социальной организации страны».
Идея свободы человека и всеобщего равноправия получила международное признание. Во Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 году, имеется ст. 1, которая гласит: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства».
Особое место в системе европейских культурных ценностей занимало и занимает право частной собственности как материальная основа свободы. Французская Декларация прав человека и гражданина из всех естественных и неотъемлемых прав только право собственности объявила священным и неприкосновенным (по меткому замечанию М. Дюверже) и тем самым открыла эпоху повсеместного обеспечения охраны собственности на конституционном уровне.
Конституционно-правовой миф о «естественном» характере права собственности оказался настолько привлекательным, что никакие опровергающие саму идею «естественности» исторические и историко-правовые исследования не смогли сделать его лишь достоянием прошлого.
На заре буржуазных революций был сформулирован один из важнейших постулатов государственной политики и политической этики: правление народа, осуществляемое самим народом и для народа. Этот принцип не только воспроизводится в современных конституциях, как это сделано, например, в Конституции Франции, часть пятая ст. 2 которой провозглашает принципом Республики «правление народа, через народ и для народа», но нередко подчеркивается и общечеловеческое значение данного принципа.
Так, преамбула Конституции Японии гласит: «Государственная власть основывается на непоколебимом доверии народа, ее авторитет исходит от народа, ее полномочия осуществляются представителями народа, а благами ее пользуется народ. Это – принцип, общий для всего человечества, и на нем основана настоящая Конституция».
Сформулированная Ш. Монтескье идея разделения властей как гарантии ограждения граждан от деспотизма стала общепринятой во всех демократических государствах и в той или иной форме получила отражение в конституциях. Особое значение придается этому принципу в постсоциалистических конституциях, где он часто встречается в формулировке, близкой к той, которая записана в болгарской Конституции: «Государственная власть разделяется на законодательную, исполнительную и судебную» (ст. 8).
Для социалистических же стран характерен во многом разрыв с культурой прошлого, в том числе и в конституционно-правовом плане.
Разрыв с предшествующими демократическими традициями (там, где они существовали), отказ, в частности, от прямого действия конституции придают ей декоративный характер в деле защиты прав и свобод человека и гражданина. Вместе с тем нельзя не отметить реального характера таких норм социалистической конституции, как нормы о руководящей роли коммунистической партии, господстве социалистической собственности и т. д. Именно эти идеи превратились в странах социализма в доминирующие ценности.
Официальная культура тоталитарного государства базируется на идеологии борьбы с врагами, вражеским окружением, тот факт, что это человеческое окружение, игнорируется. Образ врага – важная составная часть политической культуры социалистического государства – пронизывает не только внедряемую в общество идеологию, но и конституцию, замещая гуманистические идеи идеями кассового антагонизма.
Статья 10 Социалистической конституции Корейской Народно-Демократической Республики 1972 года гласит: «Корейская Народно-Демократическая Республика осуществляет диктатуру пролетариата и проводит в жизнь классовую линию и линию масс», а в ст. 11 устанавливается, что «государство охраняет социалистический строй от подрывных действий внутренних и внешних враждебных элементов и, усиливая идеологическую революцию, революционизирует все общество и преобразует его по образцу рабочего класса».
Во Введении Конституции Китайской Народной Республики 1982 года нашло отражение данное еще в 1957 году Мао Цзэдуном указание о необходимости деления общества на «народ» и «врагов»: «Китайский народ должен будет вести борьбу против внутренних и внешних вражеских сил и элементов, которые подрывают наш социалистический строй». Конституция настраивает на ведение борьбы с врагами в течение длительного времени, но сам образ врага дан достаточно неопределенно, так как там же и указывается, что эксплуататоры как класс ликвидированы. Положения о «вражеских силах и элементах» можно рассматривать и как рецидив прежних представлений о мире, и как резервное конституционное оправдание возможных репрессий.
В постсоциалистический период в странах Восточной Европы происходит активная регенерация элементов старой политической системы, адекватной ей политической и конституционно-правовой культуры. Не все эти элементы, естественно, смогли возродиться: не удались попытки восстановления монархий, не всем преемникам традиционных политических партий довелось обрести политическое влияние предшественников, однако по ряду параметров прерванное социалистическим периодом развитие возобновляется.
Новейшие редакции конституций постсоциалистических стран содержат переходную конституционную модель, ориентированную как на преодоление последствий тоталитарной государственности, так и на перспективу создания демократического государства и рыночной экономики современного типа. Поэтому, как правило, в этих конституциях прямо указывается на стремление вернуться на проторенные пути цивилизации: «Румыния – правовое, социальное и демократическое государство, в котором достоинство человека, права и свободы граждан, свободное развитие человеческой личности, справедливость и политический плюрализм представляют собой наивысшие ценности и гарантируются», – гласит ч. 3 ст. 1 Конституции Румынии.
В преамбуле Конституции Болгарии говорится о верности общечеловеческим ценностям: свободе, миру, гуманизму, равенству, справедливости и терпимости; возводятся в высший принцип права личности, ее достоинство и безопасность; провозглашается решимость создать демократическое, правовое и социальное государство. Республика Польша характеризуется в ст. 2 ее Конституции как демократическое правовое государство, осуществляющее принципы социальной справедливости.
Характерной чертой этих конституций является также негативное отношение к культурному и политическому антиподу демократического строя – социалистическому строю. Оно проявляется в наличии норм «профилактического» характера. Например, согласно ст. 13 польской Конституции «запрещается существование политических партий и иных организаций, которые в своих программах обращаются к тоталитарным методам и приемам деятельности нацизма, фашизма и коммунизма, а также тех, программа или деятельность которых требует или допускает расовую и национальную ненависть, применение насилия с целью захвата власти или влияния на политику государства либо предусматривает сохранение в тайне структур или членства».
Вообще подобные нормы не так уж редко встречаются в конституциях зарубежных стран. Понятно стремление законодателя вскоре после свержения антидемократического строя принять меры к недопущению его возрождения. Обычно это бывает после значительных общественных катаклизмов (например, запреты в послевоенных европейских конституциях создавать фашистские или сходные с ними организации).
В случае с постсоциалистическими конституциями речь идет не об отдельном явлении или отдельных общественных отношениях, а о преодолении существовавшей десятилетиями системы, которая в целом представляла собой отказ от цивилизованного развития. Конституционные акты, ориентированные непосредственно на внедрение новой модели общественных отношений и охраняющие эту модель, неизбежно обращены и к прошлому, и в них чаще, чем в любых других конституциях, встречаются нормы, цель которых – преодоление социалистической деформации общественных отношений, введение различного рода запретов на ставшие привычными деформирующие подходы к регулированию общественных отношений. Эти нормы показывают стремление законодателя создать конституционный механизм, препятствующий возрождению социалистических общественных отношений.
«Профилактические» нормы могут быть сформулированы как в позитивной, так и в негативной форме. Негативные формулировки обычно выразительнее, «сильнее» по воздействию, к ним законодатель в постсоциалистических странах прибегает довольно часто. Похоже, что одно из первых мест в этом плане принадлежит действующей российской Конституции, в которой, например, из 47 статей, включенных в гл. 2 «Права и свободы человека и гражданина», негативные формулировки и запреты содержатся в 22. Это, пожалуй, проблема посттоталитарного менталитета, который все еще воспринимает мир в терминах насилия.
В негативной форме выражена, например, «профилактическая» норма в ст. 49 Конституции Хорватии: «Права, приобретенные вложением капитала, не могут быть уменьшены законом или иным правовым актом». Возведение на конституционный уровень запрета издания законов, имеющих обратную силу и ухудшающих положение собственников (т. е. частного случая более общего правового принципа), является следствием бесправия и незащищенности собственника в социалистическом государстве. Именно поэтому все названные конституции уделяют большое внимание гарантиям прав собственника.
Нормы болгарской Конституции, запрещающие объявлять или утверждать какую-либо партию или идеологию в качестве государственной (ст. 11), осуществлять насильственную ассимиляцию (ст. 29), и другие придают данному акту ярко выраженный постсоциалистический характер, так как именно при социализме запрещаемая ныне деятельность постоянно проводилась государством. «Не может запрещаться принятие гуманитарной помощи из-за границы», – провозглашает ст. 57 Конституции Хорватии. Эта довольно дико звучащая для цивилизованного человека норма связана с существовавшими в социалистический период негласными, а нередко и открытыми запретами на этот счет, исходившими из идеологических установок.
Но такого рода нормы могут быть сформулированы и как позитивные. Реакция на социалистические реальности породила норму ст. 49 Конституции Хорватии: «Иностранному вкладчику гарантируется свободный вывоз прибыли и вложенного капитала». Строго говоря, это один из принципов нормального функционирования экономики, и распространяться он должен не только на иностранцев. А ст. 34 и 65 Конституции Сербии гласят: «Каждый может основать фонд» (ранее это право было атрибутом лишь «общественной» собственности и в какой-то степени собственности общественных организаций); «Свободны обмен товаров и услуг и движение капитала и рабочей силы» (также констатируется обычное состояние нормально функционирующего хозяйственного организма).
Благоговение перед жизнью составляет позитивное содержание любой культуры. Сознание необходимости сохранения природной среды, находящейся на грани катастрофы, заставляет законодателя «экологизировать» конституцию, включать в нее нормы, направленные на охрану окружающей среды. Сам термин «окружающая среда», получивший широкое распространение, – показатель антропоцентричности современной человеческой культуры, все еще не рассматривающей человека как часть природы – космоса, а противопоставляющей его им.
Европейская конституционно-правовая культура тесно связана с христианством, формировалась во многом под его прямым воздействием. Поэтому современные конституции содержат традиционные христианские культурные ценности, интерпретированные в духе новых политических и социальных реалий. Заповедь «возлюби ближнего как самого себя», перенесенная на государство, переросла в идею поддержки государством социально незащищенных слоев населения и трансформации самого государства в социальное. Идея важности такого института, как семья, привела к утверждению ее роли на конституционном уровне (Испания, Италия, Германия и др.).
Само по себе имеющееся во многих конституциях обращение к Богу в преамбулах подчеркивает особое значение этого акта и вместе с тем свидетельствует об иерархии авторитетов в данном обществе. Нельзя не вспомнить здесь лермонтовское восклицание: «Но есть и Божий суд...!»