Взаимность прав
Принцип взаимности прав лежал в сердце новой системы торгового права, возникшей в конце XI—XII вв. Конечно, сама по себе взаимность, в смысле "ты — мне, я — тебе", всегда была сердцевиной любой торговли, во всех цивилизациях, поскольку всякая торговля подразумевает обмен расходами или выгодами со стороны участников сделки. Продавец расстается с товарами, покупатель — с деньгами; заимодавец дает средства, а должник обязуется вернуть взятое плюс дополнительную сумму; перевозчик берется доставить груз, а продавец или покупатель обязуются оплатить перевозку.
Каждый чем-то жертвует, оба ожидают в результате получить выигрыш. Однако принцип взаимности прав, как его понимали на Западе, начиная с конца XI — начала XII столетия, включает и нечто большее, чем простой обмен: в идеале он включает элемент равенства расходов или выгод, как и равенства партнеров по сделке, иначе говоря, элемент добросовестности, честности обмена. Этот элемент, в свою очередь, имеет два аспекта — процедурный и материальный.
В процедурном отношении в обмен следовало вступать честно, то есть без принуждения, обмана или иного злоупотребления волей или осведомленностью другой стороны. В материальном отношении даже тот обмен, в который стороны вступили добровольно и будучи осведомлены о его существе, не должен был повлечь расходы, чрезмерно непропорциональные предстоящим выгодам. Такой обмен также не должен был наносить неоправданный ущерб третьим лицам или обществу в целом.
И процедурный и материальный аспекты взаимности прав подразумеваются уже в самом термине "права", как его понимали на Западе, начиная с конца XI в. Права обязательно мыслятся как часть единой правовой системы. Их содержание вытекает из задач этой системы. Эти задачи включали по меньшей мере некоторую защиту против отдельных форм проявления недобросовестности в торговых обменах.
Принцип процедурной взаимности был высоко развит в юриспруденции во времена Папской революции. Каноническое право, в частности, подчеркивало принцип справедливости при заключении договоров. Как клятвенное заверение давало церковным судам юрисдикцию над договорами, так и добросовестность являлась необходимым условием святости договора. В каноническом праве понятия обмана, принуждения и ошибки были сформированы в стройную теорию, которая, с одной стороны, поддерживала свободу сторон делать обязывающие обещания, с другой стороны, защищала их от мошенничества.
Сверх всего, господствовавший в германском народном праве племен механизм присяг был подвергнут корректировке. В противоположность и германскому праву, и старому римскому новое каноническое право, поддерживаемое новой романистской наукой права, не только признало действительными неформальные устные соглашения, но также отказалось признавать большинство самых формальных соглашений (под присягой или письменные, скрепленные печатью), если стороны вступили в них в результате обмана или даже недоразумения, в котором должник по договору не виноват. С некоторыми модификациями эти принципы переняла новая система торгового права. Они отражали принцип процедурной взаимности прав при заключении договора.
Принцип материальной взаимности прав, хотя и менее развитый, от- разился в канонистских доктринах о ростовщичестве и справедливой цене. В эти доктрины было внесено много тонких оговорок, чтобы приспособить их к нуждам коммерции. Законный процент дозволялся. Законная прибыль не считалась несправедливой.
Тем не менее купцы часто противились стараниям канонистов регулировать торговые отношения, и в особенности они сопротивлялись установлению церковной юрисдикции над торговыми делами. Поздний, но характерный и для периода между концом XI и началом XII столетия пример — указ дожа и Совета старейшин города Генуи от 1369 г., установивший чувствительный штраф для всякого человека, который обратится в церковный или иной суд на том основании, что заключенный им торговый договор, например страхования или обмена валюты, является ростовщическим, или противным каноническому праву, или иным образом незаконным.
Конфликт между торговцами и церковниками по поводу применимости канонического права к коммерческим договорам не отражал никакого фундаментального разногласия по вопросу подчинения свободы договора нравственным соображениям. Купцы не исповедовали свободу человека обогащаться любым способом. Хотя они и не считали, что коммерческая деятельность должна быть связана нравственными нормами монашеской жизни, они не отрицали, что она подвластна принципу справедливой цены, закону о ростовщичестве и прочим гарантиям против угнетательских или безнравственных договоров.
Купцы не оспаривали также верховенство церкви в вопросах нравственности. Однако они настаивали на своей относительной автономии в вопросах торгового права, и в теории, по крайней мере, церковь им не отказывала. Поэтому их формулировки могли отличаться от церковных, так же как их юрисдикция могла отличаться от церковной, и каждая из формулировок могла быть правильной, так же как каждая юрисдикция могла быть юридически обоснованной.
Это была схоластическая диалектика в действии. Торговое сообщество имело свое собственное право, точно так же, как церковь имела свое собственное право. Купцы, разумеется, были членами церкви и потому подлежали каноническому праву, но одновременно они были членами торгового сообщества и потому подлежали торговому праву. Когда две эти совокупности права вступали в конфликт, не всегда было ясно, какая должна взять верх. Обе могли быть правы. Только время могло сгладить этот конфликт.
Таким образом, процедурная и материальная взаимность прав, на которую ссылались одинаково и купцы и церковники, должна рассматриваться не как абстрактный принцип, а как принцип, провозглашенный и осуществляемый внутри конкретных сообществ. Купцы составляли самоуправляющееся сообщество, подразделенное на религиозные братства, гильдии и другие ассоциации.
Из этого исторического факта вытекают и все характеристики новой системы торгового права: его объективность, универсальность, взаимность прав, коллективное правосудие, интеграция и рост.