Кларендонские постановления
Постановления, то есть законодательные акты, изданные в Кларендоне в 1164 г., имели целью зафиксировать шестнадцать "обычаев, свобод и привилегий" деда Генриха II (Генриха I), признанных ведущими духовными лицами и аристократами. Первое из них устанавливало, что все споры по праву патронажа церковных должностей (то есть назначения на церковные должности) решаются в королевском суде, хотя бы спор был между клириком и мирянином или двумя клириками.
Смысл приписывания этого обычая Генриху I состоял в том, что в правление Стефана такие споры часто рассматривались в церковных судах. Другое положение устанавливало королевскую юрисдикцию (и суд присяжных) по вопросу о том, является ли та или иная земля церковной собственностью ("безвозмездная милостыня"). И здесь также больше годился древний авторитет, чем недавний, так как при Стефане церковные суды утвердили свое верховенство при определении юрисдикции над церковной собственностью.
Другие положения запрещали архиепископам, епископам, другим клирикам покидать пределы королевства без разрешения короля; устанавливали право апелляций из архиепископского суда в королевский; устанавливали процедурные гарантии против обвинения мирян в церковных судах; запрещали отлучать от церкви главного ленника короля (того, кто держал землю непосредственно от него, в отличие от субарендатора) или служащего королевского двора без разрешения короля; подтверждали достигнутое в Беке в 1107 г. соглашение о том, что выборы епископов и других наделяемых бенефициями клириков "должны происходить в часовне нашего господина короля с согласия духовенства королевства. И избранный клирик не должен оказывать почет и присягать на верность нашему господину королю... пока он не будет посвящен"; давали королевским судам юрисдикцию над "исками по долгам, взятым под клятвенным заверением"; запрещали посвящение в сан сыновей крепостных без согласия лорда, на земле которого они родились.
Из этих девяти положений все, кроме положения об инвеституре, нарушали действующее каноническое право церкви.
Третья статья постановлений приобрела наиболее скандальную известность. По сути, она устанавливала, что любой обвиненный в тяжком преступлении клирик (например, убийство, поджог, грабеж, изнасилование, нанесение увечий и другие серьезные преступления) должен быть послан королевским судом в церковный для разбирательства и в случае осуждения последним возвращен в королевский суд для вынесения приговора. На практике это означало казнь или увечье путем ослепления или отрубания рук или ног. На процессе в церковном суде должен был присутствовать королевский чиновник "для наблюдения за рассмотрением дела".
Историки английского права анализировали титанический конфликт между Генрихом и Бекетом в основном с точки зрения их позиций в отношении ст. 3. Однако на деле большее значение имели другие положения постановлений. Например, ст. 8 делала не папу, а короля верховным арбитром канонического права в Англии.
Историки также уделяли большое внимание психологическим аспектам этого конфликта. Говорят, что трагического конца могло бы не быть, если бы каждый из протагонистов проявил меньше упрямства. На самом деле каждый из них колебался между крайними требованиями и сделанными в неподходящий момент предложениями компромисса. Один комментатор утверждает, что в какой-то момент Генрих "по-видимому" готов был "выбросить за борт" Кларендонские постановления и "согласиться почти на все, чего добивался Бекет".
Если бы было так, тогда действительно можно винить только лично Бекета в том, что примирение не состоялось. Более того, из этого следует, что он сам виноват в своей мученической смерти (так утверждает один из его убийц в пьесе Т.С.Элиота "Убийство в соборе"), это своего рода самоубийство. Один современный историк называет Бекета "неисправимым гри- горианцем, настроенным на мученичество". Однако, даже если допустить, что Генрих был готов отменить постановления как документ, остается вопрос, неужели он отказался бы от своего стремления контролировать церковь на своей территории?
На самом деле Генрих не отреагировал на смерть Бекета так, как если бы он сам навлек ее на себя. Конечно, можно хотя бы отчасти объяснить реакцию Генриха огромным возмущением, которое вызвало это злодейское убийство. Однако само это возмущение, как и последующие политические и исторические отзвуки смерти Бекета, делает недостаточным чисто психологическое объяснение этого конфликта. Эти два человека представляли не просто самих себя, а две великие соперничающие силы западной истории — церковь и светское государство.
Один вопрос остается важным для понимания западной традиции права: кто же прав? Почти сто лет назад Мейтленд утверждал, что прав был Генрих, потому что утверждал обычаи своего деда, Генриха I. Мейтленд посчитал один из аргументов Бекета ("Христос сказал не "Я есмь обычай", а "Я есмь истина") скрытым признанием того, что Генрих действовал законно. Тот же аргумент выдвигал Тертуллиан (ок. 155—220); папа Григорий VII воспользовался им в ответе Генриху IV веком ранее; всего поколением ранее его повторил Грациан как основание для отмены неразумных обычаев. Фактически аргумент Бекета был ссылкой на исторический прецедент в церкви и на авторитет церковного права.
Однако даже если исходить из того, что (светский) обычай имеет высшую правовую силу, чем (церковная) истина, утверждение Мейтленда упускает из виду то обстоятельство, что обычаи Генриха I изменились во время так называемой анархии Стефана. По этому поводу Мейтленд говорит лишь следующее: "С юридической точки зрения правление Стефана следует игнорировать... поскольку это было время войны и беззакония. Эта доктрина господствует и через шестьдесят лет; тяжущийся не может опираться на то, что происходило в правление Стефана, ибо это не было время мира".
Для английских историков права характерно отношение к революции как к простому междуцарствию: так они восприняли и пуританскую революцию при Кромвеле. Однако, если правление Стефана — это тот самый период, когда Папская революция наконец утвердилась в Англии, разве не следует расценивать стремление Генриха II вернуться к обычаям своего деда как контрреволюционное? С этой точки зрения Бекет сражался за уже выигранное дело. В вопросе королевского главенства над церковью Генрих, с одной стороны, опоздал на целое поколение, а с другой — явился на три с половиной века раньше, чем следовало.
Конкретное соотношение между двумя властями, причем никогда вопрос не ставился как простое верховенство одной над другой, оставалось проблемой, и здесь уникальные обстоятельства мученической смерти Бекета имели значение.