Ограничения на церковную юрисдикцию

До конца XI в. церковная юрисдикция — в широком смысле законодательной, исполнительной, а также судебной компетенции — не имела четких границ. Компетенция светских и церковных властей в значительной степени накладывалась друг на друга. Внутри церкви тоже не было четких разграничений между делами, попадавшими на рассмотрение священника или епископа как исповедника и распорядителя покаяний, и делами, попадавшими к нему же, но уже как к церковному администратору и судье. Все, что священник делал, как считалось, проистекало из его сана; именно он, а не юрисдикция давал ему полномочия.

В то же время его нераздельная власть как посвященного в сан священника или епископа во многих отношениях подчинялась власти императоров, королей и баронов. Императоры, короли и бароны назначали пап, епископов и священников, господствовали над ними и часто отменяли их решения. Именно Папская революция, освободившая духовенство от мирян и подчеркнувшая отделение духовного от светского, сделала необходимым и возможным установить более-менее ясные пределы церковной юрисдикции, а значит, и систематизировать ее.

Характерно (и здесь наука права разъясняла действующее право), что такую юрисдикцию подразделяли на два типа: юрисдикция над определенным классом лиц ("по лицам") и юрисдикция над определенным классом поведения или отношений ("по содержимому").

Церковь претендовала на "личную юрисдикцию" в отношении:

духовных лиц и членов их дворов;
студентов;
крестоносцев;
"обездоленных", куда входили бедняки, вдовы и сироты;
евреев, в делах против христиан;
путешественников, включая купцов и моряков, когда это было необходимо для их мира и безопасности.

Это и была знаменитая, или печально знаменитая, "привилегия суда", или "привилегия духовенства", против которой столь усиленно боролись светские правители, часто не без успеха.

Каноническое право запрещало духовенству отказываться от привилегии церковной юрисдикции. Однако на практике клириков часто отдавали светскому правосудию по определенным видам преступлений и гражданских исков. Были также некоторые признанные исключения из церковной юрисдикции в отношении крестоносцев и студентов, по желанию они могли отказаться от такой юрисдикции.

"Обездоленные", которые до Папской революции считались преимущественно подопечными императоров и королей, после революции тоже подлежали церковной юрисдикции, особенно если светские власти не могли предложить им достаточной защиты. То же относилось к евреям и путешественникам (включая моряков и купцов): церковь стремилась не исключить, а только дополнить императорскую или королевскую юрисдикцию над ними.

"Личная" юрисдикция церкви в принципе простиралась на все дела, в которых были замешаны эти шесть классов лиц, хотя иногда этот принцип уступал конкурирующим интересам светских властей. "Предметная" юрисдикция церкви в принципе простиралась на все классы лиц, как мирян, так и духовенство, по определенным категориям дел, хотя имелись оговорки и исключения. Основными делами, по которым церковь претендовала на юрисдикцию, были так называемые духовные дела и дела, связанные с ними.

Обычно духовные дела возникали в связи с:

осуществлением таинств;
завещаниями;
бенефициями, включая управление церковной собственностью, занятие церковных должностей и церковное налогообложение в форме десятин;
клятвами, включая клятвенные заверения;
грехами, заслуживающими церковных наказаний.

Именно на этом юрисдикционном основании правоведение в XII в. начало развивать различные отрасли материального права, включая семейное право (на основании юрисдикции над таинством брака), наследственное право (на основании юрисдикции над завещаниями), право собственности (на основании юрисдикции над бенефициями), договорное право (на основании юрисдикции над клятвенными заверениями) и уголовное и деликтное право (на основании юрисдикции над грехами). Юрисдикция церкви над своей собственной юрисдикцией предполагалась, на этом основании церковь возвела здание корпоративного права

Церковь также простирала свою юрисдикцию на другие виды дел, предлагая ее всем, кто желал ее предпочесть. Это делалось через процедуру» именуемую пророгацией, посредством которой стороны в любом гражданском споре могли по взаимной договоренности передать дело в церковный суд или церковный арбитраж.

Такое соглашение могло принимать форму условия в договоре, в котором заранее оговаривалось, что стороны отказываются от юрисдикции светского суда и по любому спорному вопросу обратятся в церковный арбитраж. Из-за примитивности большинства светских процедур в XII—XIII вв. стороны часто включали такие отказные статьи в гражданско-правовые договоры.

Кроме того, по каноническому праву любое лицо могло предъявить иск в церковный суд или перевести дело из светского суда в церковный, причем даже против желания другой стороны, на основании "неисправности светского правосудия". В итоге, таким образом, церковь предлагала свою юрисдикцию любому человеку и по любому делу, но только в исключительных обстоятельствах, то есть когда ставкой было правосудие в его самом элементарном смысле. Всем было известно, что существуют два различных вида юрисдикции: церковная (духовная) и нецерковная (светская).

Действительно, если бы все вопросы подпадали под юрисдикцию церкви, вообще бессмысленно было бы говорить о юрисдикции, — нечего было бы ей противопоставлять. Даже если бы только все правовые вопросы подпадали под церковную (или иную единственную) юрисдикцию, то и тогда имело бы смысл говорить только о компетенции (что подлежит и что не подлежит правовому регулированию), а не о любом другом аспекте юрисдикции. Именно сознательное ограничение церковной юрисдикции, а следовательно и нецерковной юрисдикции тоже, определенными классами лиц и дел сделало необходимым и возможным определить юрисдикцию и найти ей место в качестве фундаментального структурного элемента системы канонического права.

Фактически именно ограничения, наложенные на юрисдикцию каждой из политий западного христианского мира, включая и церковную, сделали необходимым и возможным для каждой из них разработать не только законы, а систему законов, и даже более того, систему права. Правитель, чья юрисдикция не ограничена ничем, может править посредством законов, но вряд ли у него хватит воли или воображения для приведения своих законов в связную, единую интеллектуальную систему, обладающую сложной системой принципов, в том числе и таких, которые регулировали бы применение принципов к конкретным видам дел.

На Западе соревнование и сотрудничество соперничающих ограниченных юрисдикций не только потребовало от каждой из них привести свое право в систему, но и дало каждой из них основу для этого. Частично такая основа обеспечивалась всеобъемлющим диалектическим единством, которое скрепляло все эти системы вместе (пусть и слабо), а частично — особыми интересами и возможностями каждого из сообществ, обладавших такой системой.

Соревнование и сотрудничество между соперничающими ограниченными юрисдикциями не только сделало необходимой и возможной систематизацию права, но и привело к юридическому формулированию и разрешению ряда острейших политических и нравственных проблем того времени. Тенденция превращать политические и нравственные вопросы в правовые, которую Алексис де Токвиль считал характерной для Америки в начале XIX в., существовала, хотя и в меньшей степени, в западном обществе в целом начиная с конца XI и в XII столетии. Это способствовало чрезмерному легализму Запада в сравнении со многими другими цивилизациями и его сравнительному успеху в отвоевании свободы у политической и нравственной тирании.