Западная традиция права

Отношение схоластики к греческой философии и римскому праву

Метод европейских юристов XII в. представлял собой измененный метод диалектического рассуждения, характерный для древнегреческой философии и классического и послеклассической римского права. "Диалектика" по-гречески — "разговор", или "диалог." Древнегреческие философы считали "искусство разговора" методом мышления; Платон даже рассматривал его как единственный несомненный метод постижения истины, который он называл "наукой".

Написанные Платоном диалоги с Сократом включали три основных диалектических приема:

1. отрицание тезиса оппонента путем выведения из него через серию вопросов и ответов таких последствий, которые противоречат ему или неприемлемы по иным причинам;
2. выведение обобщения, опять путем вопросов и ответов, из серии истинных положений об определенных делах;
3. определение понятий с помощью техники различений, то есть путем неоднократного деления (анализа) рода на виды и видов на подвиды и затем синтеза, то есть неоднократного сбора видов в их род, а родов в более крупные роды.

Путем таких рассуждений Платон стремился прийти к несомненному знанию природы Добра, Справедливости, Истины, Любви и других "Форм", которые, по его мнению, существуют во вселенной независимо от человечества.

Аристотель существенно усовершенствовал платоновские понятия диалектического мышления. Во-первых, он провел различие между рассуждением, исходящим из необходимости, заведомо истинных посылок (например, "все люди смертны" или "огонь жжет") и рассуждением, исходящим из посылок, которые хотя и являются общепринятыми или выдвигаются специалистами, тем не менее могут быть поставлены под вопрос (например, "человек — политическое животное" или "изучение философии желательно").

По Аристотелю, диалектическим является только последний тип рассуждения, а так как исходные посылки его не бесспорны, такое рассуждение способно привести не к достоверности, а лишь к вероятности. Только первый вид рассуждения, называемый "аподиктическим", способен продемонстрировать необходимые истины, ибо бесспорные выводы можно сделать только из бесспорных посылок.

Аристотель также отточил и развил Платонову концепцию науки. Он первым употребил это слово во множественном числе для обозначения "целого ряда отдельных и ясно различимых наук. Все они разделяют определенные методы, но каждая из них имеет собственные отличительные принципы [буквально начала] и свой собственный определенный предмет". Каждая имеет и свой метод исследования, "вырастающий из самого предмета", хотя для всех является общим метод наблюдения и гипотез.

Аристотель разделил Платонову "науку" на физику, биологию, геометрию, этику, политику, метафизику и другие виды. Однако медицина осталась для Аристотеля "искусством", так как она применяла научные истины, но сама не вела к демонстрации таковых. Право Аристотель не рассматривал даже как искусство, для него оно растворялось в этике, политике и риторике.

Аристотель учил, что и в аподиктическом и в диалектическом мышлении можно применить индуктивную либо дедуктивную логику. (В этом он также расходился с Платоном, в понимании которого истину можно было обрести только на пути дедуктивной логики, то есть рассуждая от общего к частному, а не наоборот.) Тем не менее, у Аристотеля в диалектическом мышлении предпочтение отдается индуктивной логике, так как она яснее и убедительнее для большинства людей.

В аподиктическом же мышлении для одних наук (например, математики) годится дедуктивная логика, а для других (например, биологии) — нет. Индуктивная логика движется от опыта либо к достоверности, либо к вероятности, находя в отдельных наблюдаемых случаях общее. Так, если из наблюдения известно, что умелый кормчий — лучший кормчий и что умелый возница — лучший возница, то можно заключить из этого, что в принципе умелый человек будет лучшим во всяком виде деятельности. Однако это общее наблюдение становится научным в Аристотелевом смысле только тогда, когда осознан лежащий в его основе принцип, то есть причина, и тогда видно, что исходные посылки аргумента по необходимости истинны.

Отличительной чертой диалектического мышления является не его склонность к индуктивной логике, ибо, как показал Аристотель, аподиктическое мышление также склоняется к индуктивной логике во многих областях. Отличительная черта диалектического рассуждения прежде всего в том, что оно начинается не с "посылок", то есть декларативных утверждений, которые могут быть либо истинными, либо ложными и из которых можно сделать научные выводы, а с проблем, или вопросов, по которым люди могут расходиться во мнениях, хотя в итоге спорный вопрос будет окончательно разрешен посылкой или первопринципом в пользу той или другой стороны, если будут применены правильные методы диалектического рассуждения.

Аристотелевское деление на аподиктическое и диалектическое мышление было принято стоиками начиная с III в. до н.э. Однако стоики рассматривали диалектическое мышление не как метод постижения первопринципов, а как метод анализа аргументов и определения понятий с помощью расчленения и синтеза родов и видов. Им также недоставало важнейшего для Аристотеля стремления к системности. У них диалектика стала независимой дисциплиной, по сути, не отличавшейся от логики, но содержавшей сильные элементы грамматики и риторики.

Именно в этой форме, приданной ей стоиками, греческая диалектика и была импортирована в Рим в эпоху Республики (II—I вв. до н.э.), а сами труды Платона и Аристотеля остались на заднем плане. Там диалектикой занялись образованные слои общества, включая и юристов, которые впервые применили ее к действующим правовым институтам. Греки никогда не делали подобных попыток. Причины этого многообразны. Греческие города не переживали подъема престижа класса юристов, которым было доверено развитие права. Правосудие осуществлялось большими народными собраниями, а выступавшие на них с декламациями спорщики апеллировали не столько к юридическим аргументам, сколько к моральным и политическим соображениям.

Более того, греческие философы не признавали правовые нормы как отправную точку рассуждения. Они исповедовали приверженность высшей философской истине, достижимой одним лишь наблюдением и разумом. Для них правовые нормы и решения вовсе не были авторитетами, которые надо было принимать или по крайней мере считаться с ними как с воплощением общественного чувства справедливости; они служили просто данными, которые можно было использовать или не использовать в философских построениях. Так, греческие философы с удовольствием спорили по вопросам природы правосудия и должен ли правитель править по закону или по своей воле.

Однако они совершенно не видели смысла обсуждать такой вопрос: должен ли закон защищать владельца товаров от того, кто их честно приобрел у третьего лица, причем это третье лицо мошеннически побудило владельца расстаться с ними? Когда они все-таки рассматривали подобные вопросы гражданского права, они обычно считали их вопросом личной этики. Напротив, вопросы конституционного права обычно рассматривались как вопросы политики.

Платоновская мысль даже придавала трансцендентную реальность идее правосудия, что мешало доверить исполнение оного юристам. Ведь только искатель мудрости способен был управлять и то лишь после того, как он достигнет цели своих исканий и станет знающим. Говоря словами Карла Фридриха: "Сама трансцендентность правосудия [для Платона] делает невозможной его реализацию в конституционном порядке", он добавляет, что в результате конституционное право в западном смысле слова "было неизвестно в Афинах".

В Риме, с другой стороны, довольно рано появился престижный класс юристов. Начиная с V в. до н.э. жрецы (понтифики) вели письменный учет различных мер судебной защиты (исков), применимых для разных целей. Впоследствии возникла практика ежегодного избрания преторов, которые в виде эдикта каждый год объявляли общие нормы закона, применимые к частным спорам, и которые принимали от людей жалобы на нарушение закрепленных в эдикте прав. Претор передавал такую жалобу судье. Им был гражданин, избранный претором для этой цели, претор давал ему указание провести слушание дела и в случае подтверждения перечисленных в жалобе фактов принять меры.

Кроме преторов и судей существовала и третья группа граждан, которые участвовали в судебных мероприятиях, — адвокаты, выступавшие перед судьями. Наконец, и это самое важное, существовали юристы (их называли также юрисконсультами). Они одни были профессионалами. Главной их задачей было давать юридические консультации преторам, судьям, адвокатам, тяжущимся сторонам, клиентам, желающим участвовать в юридических процедурах.

Римские юристы были чрезвычайно практичны в своем подходе к праву. Заимствование ими греческой диалектической аргументации во II-I вв. до н.э., хотя и было первым вторжением науки в римское право, не стало смешанным браком римского права с греческой философией, который состоялся более чем на тысячу лет позже в университетах Западной Европы. Римские юристы не приняли эллинистическую систему образования, юридическое образование состояло в основном из весьма неформального, частного обучения в доме одного из старших практикующих юристов. "[Римские] юрисконсульты не обсуждали со своими учениками такие базовые понятия, как правосудие, право, правоведение, хотя грекам эти проблемы казались чрезвычайно, даже единственно, важными.

Студента сразу погружали в практику, где перед ним раз за разом вставал все тот же вопрос: "Что следует сделать, исходя из представленных фактов?. Тем не менее именно в этот период, до так называемого великого расцвета римского права I—III вв., римские юристы попытались провести систематическую классификацию римского права на разные типы (роды и виды) и с точностью определить общие нормы, применимые к частным случаям.

Быть может, самый ранний пример систематического приложения диалектического мышления к праву — трактат римского юриста Квинта Муция Сцеволы, умершего в 82 г. до н.э. В этой работе, "заложившей основы не только римской, но и европейской юриспруденции", гражданское право было разделено на четыре основные части: право наследования, право лиц, вещное право и обязательственное право.

Каждая часть подразделялась дальше: право наследования на наследование по завещанию и без него; право лиц на брак, опеку, правовое положение свободного человека, родительскую власть и др.; вещное право на владение и невладение; обязательственное право на договоры и деликты. Каждый из этих видов подразделялся далее. Например, договоры делились на реальные — купля-продажа, наем, товарищества; деликты — оскорбление действием, нанесение ущерба имуществу.

Под каждым родом и видом, охарактеризованным по его главным принципам, приводились юридические материалы. Это были прежде всего решения преторов по отдельным делам, а также и законодательные акты, авторитеты более ранних сборников документов, авторитеты устной традиции Автор поставил перед собой в качестве основной задачи — дать "дефиниции", как он их называл, то есть точное изложение правовых норм, присутствующих в решениях по отдельным делам.

В работах Квинта Муция Сцеволы и его сотоварищей, юристов II-I вв. до н.э., не только система классификации, но и сам метод формулирования отдельных норм был по природе своей диалектическим в широком смысле. Ставились вопросы, собирались различные ответы разных юристов, а затем предлагались собственные выводы автора. Например, какой-то юрист в прошлом свел воедино различные решения, относящиеся к сфере действия закона о краже, сказав, что взявший взаймы лошадь совершил кражу, если он отвел ее в иное место, чем то, о котором договорились, или дальше, чем то место, о котором договорились.

Квинт Муций Сцевола рассмотрел эти и другие решения и пришел к более широкой и в то же время более точной формулировке: если человек взял вещь на хранение и пользуется ею или если человек получил вещь в пользование и использует ее для иной цели, чем было оговорено, он виновен в краже. Это определение включает не только дачу взаймы, но и помещение на хранение.

Как пишет профессор Стайн: "Следуя приемам Аристотеля, [Квинт Муций] видел свою задачу в объяснении того, что происходило в процессе судебного разбирательства" Он стремился достигнуть своей цели путем подразделения правового материала на роды и виды, пока не приходил к конкретным решениям. Затем он классифицировал их и уже мог объяснить, находя "такую словесную форму, которая включала все относящиеся к предмету категории и исключала все прочие".

Цель его и всех его последователей состояла в том, чтобы изложить существующее право и определить его точные границы. Однако широта обобщения находилась в обратно пропорциональном отношении к его разработанности. Не к римским юристам периода республики надо обращаться для обсуждения правовых понятий; "даже сама мысль о понятии отсутствовала в их складе ума.

Впоследствии в классический и послеклассический период (I—V вв.) римские юристы развили и отточили ту диалектическую технику, которую применяли их предшественники республиканского периода, не меняя ее сути. Появилась тенденция к несколько большему уровню абстракции. В первой половине II в. римские юристы начали определенно говорить о нормах, а не только о "дефинициях". Различие между двумя этими терминами довольно тонкое. Дефиниции, судя по всему, были более тесно связаны с теми прецедентами, которые они обобщали. Нормы, хотя они и выводились из прецедентов, можно было рассматривать отдельно.

Иногда их собирали в книгах норм, которые особенно нужны были разным мелким чиновникам Римской империи. В это время было основано и несколько юридических школ, и хотя они сильно ориентировались на практику, конечно же, способствовали тенденции к поиску более широких норм. Аристотелевская концепция "естества" вещи использовалась для того, чтобы суммировать те нормы, которые касались возможных упущений в точных условиях договоров купли-продажи. Говорилось, что те условия, которые "естественно принадлежат" к данному делу, не требуют специального соглашения.