Стремительность и насильственность папской революции
Пытаясь охватить мыслью весь масштаб перемен, происходивших в XI—XII вв., легко потерять из виду те события, носившие характер катаклизма, которые лежали в сердце Папской революции. В итоге эти события можно объяснить тотальностью перемены, однако их надо воспринимать изначально как прямое следствие попытки добиться политической цели, а именно того, что партия папы называла "свободой церкви". Под свободой церкви понимались освобождение духовенства от императорского, королевского и феодального господства и объединение духовенства под властью папы.
Если поместить эту политическую цель и те события, которые воспоследовали из усилий по ее реализации, в контекст этой тотальной перемены, то немедленно станет ясно, что речь шла о гораздо большем, чем простая борьба за власть. Это была прямо- таки апокалипсическая борьба за новый порядок вещей, за "новые небеса и новую землю". Именно политическое проявление этой борьбы, в которой совпали власть и убеждение, материальное и духовное, и придало ей темп и стремительность.
Стремительность является, конечно, делом относительным. Казалось бы, перемена, которая началась в середине XI в. и не была окончательно закреплена вплоть до второй половины XII в., а возможно, и до начала XIII в., должна скорее называться постепенной. Однако длительность того времени, которое требуется революции, чтобы пройти свой путь, не обязательно является мерой ее стремительности. Понятие стремительной перемены относится к тому темпу, в котором происходят радикальные изменения — день ото дня и год от года, десятилетие за десятилетием.
В революции такого размаха, как Папская, жизнь ускоряется, все происходит очень быстро, огромные перемены совершаются за ночь. Сначала, в самый первый момент революции, в Диктатах папы 1075 г. было объявлено, что существующий политический и правовой порядок отменяется. Императоры отныне обязаны были целовать ноги папам. Папа объявлялся отныне "единственным судьей всех" и приобретал единоличную власть "создавать новые законы в соответствии с нуждами времени".
То, что многие черты старого общества и не думали исчезать, вовсе не меняло того факта, что попытка их упразднения была внезапной и произвела действие шока. Кроме того, новые институты и новая политика были введены почти так же внезапно, как были отменены старые. Тот факт, что потребовалось длительное время, несколько поколений на то, чтобы революция смогла утвердить свои цели, не сделал этот процесс постепенным.
Например, идея об организации папским престолом крестового похода для того, чтобы защитить христиан Востока от турок-неверных, была частью программы папы Григория VII начиная по крайней мере с 1074 г. Вплоть до своей смерти в 1085 г. он пропагандировал в Европе эту идею, хотя ему так и не удалось собрать достаточную поддержку для воплощения ее в жизнь. Только в 1095 г. его преемник и верный последователь, папа Урбан II, организовал первый крестовый поход.
Значит, можно сказать, что понадобилось длительное время, около двадцати лет, для осуществления этой перемены, которая буквально перевернула Европу и объединила ее в коллективном военно-миссионерском походе на Восток. Однако переход от Европы эпохи, предшествующей крестовым походам, к Европе эпохи крестовых походов произошел с потрясающей скоростью. С того самого момента, как крестовый поход стал объявленной целью папства, началась переориентация, порождавшая новые надежды, новые страхи, новые планы и новые связи. Как только первый крестовый поход был предпринят, темп изменений ускорился.
Мобилизация рыцарей буквально из всех районов западного христианского мира, их путешествие по суше и морю, наконец, бесчисленные военные стычки были сгустком событий в промежуток времени, промчавшийся с невероятной быстротой. Более того, крестовые походы являли собой ускорение событий не только, так сказать, на почве, но и в области высокой политики. Например, папство пыталось использовать крестовые походы как средство экспорта Папской революции в мир восточного христианства. Папа объявил свое главенство над всем христианским миром.
Схизма между восточной и западной церквами, достигшая кульминации в 1054 г. в знаменитом богословском споре о филиокве (добавлении к символу веры), приняла насильственные и завоевательские формы. К тому же в 1099 г. крестоносцы вошли в Иерусалим и основали там Иерусалимское королевство, которое по крайней мере в теории подчинялось папскому престолу. Вот уж действительно движение истории! Хотя прошло еще почти 50 лет до начала второго крестового похода и еще 40 — с момента окончания второго до начала третьего, эти временные промежутки тоже надо рассматривать в свете постоянного брожения, которое было вызвано ожиданием походов и воспоминаниями о них. На протяжении всего XII в. преобладало ощущение, что крестовый поход вот-вот состоится.
То же и с главной целью революции, выраженной в лозунге: "свобода церкви". Этого нельзя было достигнуть за день (более того, в самом глубочайшем смысле этого не достигнуть никогда), однако сама глубина этой мысли, присущее ей сочетание великой простоты с великой сложностью, гарантировали, что борьба за нее будет, с одной стороны, продолжительной, растянется на десятилетия, поколения и века, а с другой стороны, эта борьба станет настоящим катаклизмом, когда быстрые и часто насильственные перемены будут стремительно сменять друг друга.
Ибо свободу церкви люди понимали по-разному. Для некоторых это означало теократическое государство, для других — отказ церкви от всех своих феодальных земель, всего богатства и мирской власти. Это и предложил папа Пасхалий II в начале 1100-х гг., но его идея была быстро отвергнута как римскими кардиналами, так и германскими епископами, поддерживавшими императора. А кто-то представлял себе нечто совершенно отличное от обоих этих крайних вариантов. Тот факт, что содержание этого лозунга менялось от 1075 до 1122 г., явился одним из примет революционного характера этого времени.
Безотносительно к крестовым походам насильственный характер Папской революции выразился в целом ряде войн и восстаний. И сторона папы, и сторона императора и королей использовала и наемников, и феодальные армии. А народ, особенно в городах, поднимал восстания против существующих властей, например против правителей-епископов, которые могли быть ставленниками или сторонниками как императора, так и папы.
Сомнительно, что быстроту Папской революции можно отделить от ее насильственности. Конечно, я не хочу этим сказать, что если бы борьбу можно было вести без гражданской войны, скажем, если бы Генриха IV удалось убедить не противостоять Григорию военной силой или Григория — не призывать на защиту своих союзников-норманнов, то события потеряли бы свой стремительный темп. Несмотря на это, в Папской революции, как и в последовавших за ней великих революциях истории Запада, обращение к насилию было тесно связано с той скоростью, с которой навязывались изменения, а также с их всеобъемлющим или фундаментальным характером. Отчасти стремительность перемен, отчасти их тотальность привели к тому, что существующий порядок не смог и не захотел дать им место. И тогда сила, говоря словами Карла Маркса, стала "необходимой повитухой" новой эры.
Однако сила не могла принести окончательной победы ни революционной партии, ни ее оппонентам. Папская революция завершилась компромиссом между новым и старым. Если сила — повитуха, то право оказалось тем учителем, который в итоге воспитал ребенка до совершеннолетия. Григорий VII умер в ссылке. Генрих IV был низложен. Урегулирование в Германии, Франции, Англии и других странах было в итоге достигнуто путем нелегких переговоров, в результате которых все стороны отказались от своих наиболее радикальных притязаний. Относительно силы можно сказать, что для того чтобы обе стороны возымели желание пойти на компромисс, понадобилось пережить гражданскую войну в Европе. А итог был в конце концов подведен законом.