За пределами Маркса, за пределами Вебера - страница 2
Однако если различные формы феодализма, по словам Хилтона, обусловливают различные правовые системы, то что же сделало феодальное право в Западной Европе, например, столь отличным от феодального права России или Японии? Что породило на Западе феодальный договор с его взаимностью прав и обязанностей между господином и вассалом; ленничество с его дарованием владения на условиях службы; манориальную курию, в которой хозяин манора, бейлиф и другие должностные лица, с одной стороны, и крестьяне — с другой, регулировали свои конфликтующие классовые интересы? Наверняка это был не феодализм как таковой, ибо феодализм успешно существовал и в других странах без этих правовых понятий и институтов.
Но больше того, само развитие экономической системы в Западной Европе очень отличалось от экономического развития России и Японии. Поэтому не могли ли различия в правовых системах этих трех культур играть важную роль в изменениях в экономических системах, а не наоборот? Если так, то схема базиса и надстройки становится весьма проблематичной. Фактически развитие права на Западе в период существования того, что называется феодализмом, включая конституционное право, право собственности и другие составные части правовой системы, было существенной предпосылкой для экономических изменений с XVII по XIX столетие, которые марксисты отождествляют с капитализмом.
Историография имеет основополагающее значение для теории. Если историография ошибочна, теория терпит крах вместе с ней. Если главные черты современного западного права, главные правовые понятия, институты и процессы возникли в конце XI и в XII столетии — в зените того явления, которое теоретики общества, начиная с Просвещения и Французской революции, называют эпохой феодализма, тогда этот факт сам по себе является веским опровержением традиционного материалистического взгляда как на право, так и на историю.
Для тех, кто не является историческим материалистом, это опровержение может не представлять интереса. Однако речь идет не только об историческом материализме. Различие между феодализмом и капитализмом приобрело важное значение для модернистов вообще и особенно для тех, кто считает Новое время прелюдией к новому и совершенно иному будущему.
В этом контексте понятие феодализма переводится в понятие традиционных обществ или доиндустриальных обществ, которые считаются более или менее статичными, более или менее природно-обусловленными, тогда как капитализм, а теперь и социализм ассоциируются с динамичными обществами, характеризующимися "модернизацией" и "индустриализацией". Так, по-видимому, смотрят сегодня на мир очень многие образованные люди.
Однако в действительности Западная Европа в период с конца XI до начала XVI столетия была традиционным обществом, переживавшим быструю и динамичную экспансию и развитие в экономике, а также во многих других сферах социальной жизни. Это противоречит точке зрения, разделяемой не только многими марксистами и неомарксистами, но также теоретиками общества других школ. Так, антимарксистский историк-экономист Ю. Ростоу утверждал, что нынешние традиционные общества в Азии и Африке сами по себе неспособны на существенные сдвиги и что они нуждаются во "внешнем толчке" или "стартовой помощи" в виде резкого увеличения капиталовложений и создания новой предпринимательской элиты.
Это соответствует распространенной (но ошибочной) точке зрения, что феодальная экономика средневековой Европы оставалась статичной до того, как она получила внешний толчок от расширения городов и торговли в XVI столетии. В действительности в конце XI — начале XII столетия произошел огромный рост сельскохозяйственного производства. Историки ныне говорят о "первом феодальном периоде" и "втором феодальном периоде". Затем в XIV столетии наступил закат вассальных отношений, отмерла манориальная система, а земельная рента и другие формы отношений собственности были использованы для создания того, что гораздо позже было названо "сельскохозяйственным капитализмом ".
Английский историк-экономист Перри Андерсон попытался объяснить с марксистской точки зрения тот факт, что только в Европе капитализм возник из феодализма. Он связал это развитие с отличительными чертами европейского феодализма, которые другие марксисты часто рассматривали как составную часть скорее надстройки, чем экономического базиса. Андерсон утверждает, что различение между надстройкой и базисом не применимо к феодализму. "В докапиталистических обществах, — отмечает он, — "надстроечные явления" родства, религии, права или государства по необходимости входят в определяющую структуру способа производства
Как представляется, признание единства права и экономики в феодальной Европе ставит под сомнение весь марксистский анализ. Впрочем, марксистское различение между базисом и надстройкой может быть спасено другим способом, а именно путем ограничения его применимости периодами краха общественной структуры. Думается, марксисты согласятся, что во всех обществах экономические и правовые институты тесно переплетены. Например, собственность (право собственности) естественным образом имеет и экономический и правовой аспекты, которые неразрывно взаимосвязаны.
Тем не менее в определенные эпохи может произойти разрыв этих двух аспектов, и, возможно, Маркс имел в виду именно такие эпохи, когда он различал собственность в экономическом смысле, а именно экономическую власть, и собственность в правовом смысле, т.е. право собственности. В самом деле, ключ к правильному пониманию Марксовой социальной философии, возможно, состоит в том, что он интерпретировал всю историю в свете теории, которую следовало бы применять главным образом к революционным эпохам.
Это помогло бы также объяснить, почему Маркс перенес идею причинности, характерную для XIX в. и выведенную из естественных наук, на историческое развитие. Он искал научные законы истории, аналогичные научным законам физики и химии, и нашел такие законы в историческом материализме, например закон, что в каждом обществе способ производства обусловливает классовые отношения между собственниками средств производства и несобственниками, что в свою очередь определяет политическое развитие общества.
Эта монистическая формула, которая представляется сверхупрощенным методом объяснения сложных явлений в нормальной социальной жизни, исполняла две важные функции в философии Маркса: объясняла революционные истоки существующих институтов и идеологических представлений и давала основу для революционной атаки на них. Сегодня, однако, теории причинности даже в физике и химии являются более сложными, а в социальной теории стало все труднее говорить о законах причинности вообще. Более уместно и полезно говорить о взаимодействии политики, экономики, права, религии, искусства, идей без расчленения этих нераздельно взаимосвязанных сторон общественной жизни на "причины" и "следствия".
Это не означает, что мы отрицаем тот факт, что какие-то цели и интересы важнее других. Нет необходимости отступать с позиций детерминизма на позиции релятивизма. Истина, по-видимому, состоит в том, что экономические факторы более весомы в одни эпохи и в одних регионах мира, политические факторы — в других, религиозные — в третьих, правовые — в четвертых и так далее и что решающее значение во все времена и во всех регионах имеет способ взаимодействия этих различных факторов.
С этой точки зрения блестящие, хотя часто нечеткие по смыслу, работы по праву крупного немецкого обществоведа Макса Вебера (1864—1920) продвинулись вперед по сравнению с классической марксистской мыслью. Вебер отверг то, что он именовал "эволюционным догматизмом марксизма", особенно утверждение Маркса, что все общества проходят через последовательные стадии развития от "азиатского", или рабовладельческого, способа производства к феодализму, капитализму и социализму.
Он также отверг марксистский исторический материализм с его экономическим детерминизмом. "Если мы посмотрим на причинные связи, — говорил он в 1910 г., — то увидим, что они ведут в один период времени в направлении от технических факторов к экономическим и политическим, в другой — от политических к религиозным и экономическим. Нет остановки в движении. По моему мнению, часто высказывавшаяся точка зрения исторического материализма, что экономика является в некотором смысле первичным звеном в цепи причин, полностью исчерпала себя как научное положение".
Больше того, Вебер, в противоположность Марксу, подчеркивал уникальный характер современного западного общества и "универсальную важность и значимость направления его развития". Он объяснял неповторимость и значимость современного западного общества уникальными факторами, которые имели место уже в досовременный, докапиталистический, до- протестантский период европейской истории. Для Вебера западный феодализм, средневековый западный город и другие черты "традиционного" (в противоположность "рациональному") средневекового западного общества заключали в себе силы, которые отсутствовали в традиционных обществах других мировых культур и которые в конечном счете оказались способны трансформировать Запад.
Таким образом, Вебер смог осознать неповторимый характер и уникальную важность раннего развития западного права, а также его значения для следующего экономического развития. Только Запад, утверждал он, имел опыт вполне развитой системы народного правосудия, правовое регулирование статусных групп при феодализме, механизм конституционного контроля над властью государя со стороны сословий.
Только на Западе произошла замена системы личных законов "естественным правом", а также имели место последовательные рецепции римского права. "Все эти процессы имеют в других частях мира лишь самые отдаленные аналогии, — писал он. — Поэтому нигде, кроме Запада, не была вполне достигнута ступень, на которой право в решающей степени формировалось подготовленными специалистами права".
Существование высокоразвитых, рациональных правовых институтов было, с точки зрения Вебера, необходимой предпосылкой возникновения капитализма. "Экономические условия, — писал он, — как мы видели, играли огромную роль в развитии общества, но нигде они не были решающими исключительно и сами по себе... Для тех, кто имел интересы на товарном рынке, рационализация и систематизация права в целом и... растущая возможность рассчитать функционирование правовых процессов, в частности, составляли одно из наиболее важных условий для существования капиталистического предприятия, которое не может действовать без правовых гарантий".
В том, что Вебер отказался от марксистской концепции экономического детерминизма и от универсальной схемы социально-экономической революции или, по крайней мере, внес в них существенные оговорки, подчеркнул уникальность "универсальной важности и значимости" истории Запада, включая историю западного права, проявилось влияние первоначального юридического образования Вебера. Особенно важно было то, что он изучал теорию европейского права.
Его первая ученая степень была по праву, он начал свою деятельность с работы в берлинских судах. Затем Вебер вернулся в университет для получения более высокой ученой степени по праву, написав диссертацию о влиянии коммерческого права на торговые компании и ремесленные цехи в итальянских и других европейских городах с XII по XV столетие. После этого в возрасте тридцати лет он получил должность ординарного профессора экономики во Фрайбургском университете, а двумя годами позже стал профессором социологии в Гейдельбергском университете. Хотя впоследствии он прославился как социолог, и особенно как политолог и религовед, его социологические теории всегда в большей мере опирались на правовую историю, и среди его наиболее важных работ была книга по социологии права.
Карл Маркс, напротив, хотя он также (на шестьдесят лет раньше Вебера) получил свою первую ученую степень в области права, обучаясь в Берлине у крупнейшего юриста Карла Фридриха фон Савиньи, восстал не только против исторического подхода Савиньи к праву, но и вообще против истории права и науки права.
Влияние Вебера как теоретика общества, и особенно как социолога права, обусловлено главным образом его классификацией всех обществ на ряд типов. Каждому типу общества соответствуют определенные типы экономики, политической системы, права, религии и стиля в искусстве. Тем самым Вебер смог создать целостную картину структурных элементов конкретного типа общества и их взаимодействий. Однако различные типы общества описывались не как действительно существовавшие исторические типы, а скорее как "идеальные типы", т.е. модели или парадигмы.
Вебер утверждал, что их не следует искать в истории в "чистом" виде. Они не мыслились и как голые теоретические конструкции, а должны были хотя бы в приблизительной степени соответствовать действительному историческому опыту. Например, в идеальном типе права, характеризующемся как "формальной рациональностью", право предстает как логически взаимосвязанная система абстрактных норм, на основе которой существенные факты конкретного правового дела или правовые проблемы могут быть квалифицированы, а последние — разрешены. Этот тип права, по Веберу, служит потребностям капиталистической экономики и находит выражение во многих чертах реально существовавших правовых систем капиталистических стран Запада.
Тем не менее, говорил Вебер, праву Англии, ведущей капиталистической страны Европы в XIX столетии, не была присуща формальная рациональность. Оно было примером частично "традиционного" типа права (основанного на унаследованной вере в священность духовных традиций) и частично "харизматического" типа (основывающегося на признании особо выдающихся качеств отдельных личностей, особенно судей). Таким образом, как представляется, различение между тремя идеальными типами права — формально рациональным, традиционным и харизматическим — имело целью, с одной стороны, выделить основные черты действительно существовавших правовых систем.
С другой стороны, когда это различение оказывается не соответствующим исторической реальности, веберианцы могут ссылаться на его аналитическую или "эвристическую" ценность. Тот факт, что какая-либо конкретная система может подпадать частично под один и частично под другой идеальный тип, не смущает их.
Неопределенность понятия идеальных типов проявляется также в том, что они хорошо поддаются подтверждению историческими примерами, и плохо — опровержению. Сам Вебер использовал их то как описания действительно существовавших общественных систем, а то как простые аналитические конструкции.
Помимо трех идеальных типов права — формально рационального, традиционного и харизматического — Вебер постулировал также четвертый — "ценностно-(формально)-рациональный". Формальная рациональность в праве означает формулирование и применение абстрактных норм в процессе логического обобщения и толкования. Ее центр тяжести состоит в сосредоточении и рационализации логическими средствами всех юридически действительных норм и формировании из них внутренне согласованного комплекса правовых установлений.
Напротив, ценностная рациональность ставит на первое место не логическую согласованность, а этические соображения, полезность, целесообразность и политические цели. То же самое различение между формальной и ценностной рациональностью применялось Вебером к экономической деятельности: первая относилась к расчетам в экономике, вторая — к реализации в ней этических, политических, утилитарных, эгалитарных, гедонистических и других необходимых ценностей или целей.
Однако ценностная рациональность в праве или экономической деятельности не соответствует какому-либо историческому типу общества (хотя Вебер усматривал ее возникновение в "антиформалистских тенденциях современного правового развития" и, возможно, в будущем социалистическом обществе), тогда как формальная рациональность как в праве, так и в экономике считалась им присущей социальному действию вообще в капиталистическом обществе, начиная с XVI столетия.
Аналогичным образом традиционное право, говорил Вебер, присуще традиционным обществам, а харизматическое — харизматическим. Он определяет термин "традиционное" как "определяемое укоренившейся обычной практикой". В праве, во всяком случае, термин "традиционный", по-видимому, соответствует тому, что называется "обычно правовым". При "традиционном типе господства" легитимность основывается на "священности вековых норм и властных полномочий". "Повинуются не законодательным нормам, а лицу, занимающему пост в иерархии власти в силу традиции или выбранному на этот пост традиционным правителем".
Право не заявляет открыто о своей новизне. Нововведения можно легитимировать, только облекая их в авторитетом прошлого. Формами традиционного господства являются геронтократия (правление старейших), патриархализм и патримониализм. Примерами служат древние Китай, Египет и ислам. Феодальная власть, согласно Веберу, имеет многие черты патримониальной, и поэтому традиционной, власти, хотя "западный феодализм является маргинальным случаем патримониализма".
Термин "харизматический" определяется как "основанный на благоговейном отношении к святости, героизму или выдающемуся характеру какой-либо индивидуальной личности и к нормативным образцам поведения или порядка, открытым или дарованным им". Возможно, это наименее четко понимаемый Вебером тип господства. Слово "харизма" означает "дар божьей милостью", оно использовалось в первые христианские столетия для обозначения способности исцелять, которую дарует христианину Святой Дух.
Крупный немецкий историк права Рудольф Зом использовал термин "харизматический" для обозначения понятия священной благодати, которая лежала в основе права церкви до XII столетия. Вебер заимствовал этот термин у Зома и применил его ко всем индивидуальным личностям, "наделенным сверхъестественными, сверхчеловеческими или по меньшей мере особо исключительными способностями или качествами". Вебер относил к ним не только "спасителей, героев и пророков", но также магов, шаманов и демагогов, утверждая, что "свободный от ценностных пристрастий анализ рассматривает их всех с одних и тех же позиций".
Вебер утверждал, что рациональное господство, особенно та его разновидность, которую он называл бюрократической, "подчинено нормам, поддающимся анализу разумом, тогда как харизматическое господство иррационально в том смысле, что оно чуждо всем нормам. Традиционное господство связано прецедентами из прошлого и ориентировано на нормы. Харизматическое господство в своих притязаниях отвергает прошлое и в этом смысле является конкретной революционной силой".
Следует, видимо, также полагать, что не может быть такого явления, как харизматическое право. Однако Вебер избегает этого вывода, утверждая, что, хотя "в своей чистой форме харизматическое господство имеет характер, чуждый повседневным установившимся структурам", оно тем не менее может быть трансформировано в такие структуры, может быть "рутинизировано". Действительно, поскольку оно по своему существу нестабильно, оно должно пережить такую трансформацию, если ему суждено выжить, становясь "либо традиционализированным, либо рационализированным, либо тем и другим".
Вебер нашел примеры такой "рутинизации харизмы" в античном римском обществе, буддийском и индуистском обществах, католической церкви, германском родовом и сельском обществе и в других областях. В одном месте он высказал предположение, что все типы господства и права были первоначально харизматическими. Наделенные харизматическими качествами люди открывали не только нормы права для конкретного случая, но также и нормы для всех будущих подобных случаев.