Развитие способов пересмотра приговоров в российском уголовном процессе
Установление и слом классической системы пересмотра приговоров. Судебная реформа 1864 г. установила в России классическую систему пересмотра приговоров континентального типа: по делам, подсудным общим судебным установлениям, окружные суды являлись первой инстанцией, судебные палаты - апелляционной, а Правительствующий Сенат выступал единой кассационной инстанцией для всей Империи. Примерно аналогичная схема существовала и по делам, подсудным мировым судьям. При этом апелляционному обжалованию подлежали «приговоры неокончательные и не вошедшие в законную силу», а кассационному обжалованию - «приговоры окончательные, но не вошедшие в законную силу». Возобновление уголовных дел являлось чрезвычайным способом пересмотра приговоров, вступивших в законную силу.
Именно в дореволюционный период после проведения Судебной реформы 1864 г. и принятия Устава уголовного судопроизводства был сформирован и понятийный инструментарий, имплементировавший в российскую доктрину ключевые научно-теоретические конструкции континентальной системы пересмотра приговоров, такие как апелляция, кассация, возобновление уголовных дел, деволютивный эффект, окончательный и неокончательный приговор и др. Многие из этих понятий и конструкций используются в законодательстве и доктрине до наших дней, став неотъемлемой частью отечественного юридического языка. Скажем, самим разграничением понятий апелляции и кассации мы, безусловно, обязаны разработчикам Судебных уставов 1864 г.
Однако в советский период классическая инстанционная система континентального типа была в России в значительной мере сломана. Что же с ней произошло? Здесь надо отталкиваться от событий первых лет или даже месяцев советской власти, происходивших в чрезвычайных обстоятельствах революционной эпохи. Эти события повлияли и до сих пор продолжают влиять не только на советскую, но и на современную российскую систему пересмотра приговоров.
Декреты Совета народных комиссаров (СНК) «О суде» от 24 ноября 1917 г. № 1 и Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) «О суде» от 7 марта 1918 г. № 2 провозгласили, что «обжалование в апелляционном порядке отменяется и допускается только кассация решений». В то же время сами большевики прекрасно отдавали себе отчет в том, что кассация не является второй инстанцией, в силу чего возможность «просьбы о кассации» не дезавуирует фундаментального постулата, согласно которому «приговоры и решения местных судов окончательны и обжалованию не подлежат (курсив мой)». В тот момент фактически был уничтожен фундаментальный принцип двух инстанций, что и привело к исчезновению апелляции, причем в рамках советского права, как оказалось, навсегда.
Могла ли система долго существовать без второй инстанции, т.е. без апелляции, но с классической кассацией? Конечно, нет. В результате кассация постепенно «сползла» вниз - на уровень второй инстанции, хотя при этом так и не превратилась в хрестоматийную апелляцию, поскольку сохранила некоторые классические кассационные признаки. Тем самым возникла так называемая советская кассация. По большинству признаков она скорее напоминала апелляцию. К таким признакам относились: а) неограниченный круг оснований обжалования (как правовые, так и фактические); б) отсутствие принципа единства кассационной инстанции (вторая инстанция не может быть единой, т.е. находиться на вершине пирамиды); в) право кассационной инстанции самостоятельно вносить изменения в приговор и др.
В то же время советская кассация сохранила одно из важнейших качеств, унаследованных от классической кассации: отсутствие судебного следствия, т.е. запрет непосредственно собирать и исследовать доказательства. Соответственно, кассационный суд не имел права и постановить новый приговор, так как не может быть приговора без судебного следствия.
В отсутствии судебного следствия (права непосредственно собирать и исследовать доказательства) заключалось, пожалуй, основная проблема советского подхода ко второй (кассационной) инстанции. Как можно оценивать фактические обстоятельства дела, не имея в руках судебно-следственного инструментария? С процессуальной точки зрения это nonsens. В результате сложился, по сути, письменный судебный процесс, где решающую роль играл анализ протокола судебного заседания, составленного в первой инстанции, а также ситуация, при которой вторая (кассационная) инстанция в течение краткого судебного заседания, проводимого не в апелляционном, а в кассационном стиле, оценивала обоснованность судебного решения, нередко принятого по итогам многомесячного судебного следствия.
Снижение кассации до уровня второй инстанции образовало пустоту уже на вершине судебно-инстанционной пирамиды, где ранее находилась кассация. В первые годы советской власти эта пустота оказалась быстро заполнена появлением нового и специфически советского механизма пересмотра приговоров, отсутствующего в классической континентальной системе, - производства в порядке надзора. Взяв на вооружение дореволюционное учение Правительствующего Сената о праве высших судов инициировать по собственной инициативе пересмотр «в порядке надзора» приговоров в случае обнаружения в них ошибок, советская власть сконструировала на его основе подлинный уголовно-процессуальный институт, закрепленный на законодательном уровне в УПК РСФСР 1923 г., а впоследствии в УПК РСФСР 1960 г.
Изначально задумывалось, что «в то время, когда кассационный контроль ограничен по обыкновению сроком, судебный надзор, как правило, никаким сроком не ограничен; в то время, как кассационный контроль связан определенными формами, судебный надзор никакими формами не связан, и дело может быть направлено на перерешение не только по формальным признакам неправильности того или иного решения, но и в силу несогласия контролирующей инстанции по существу с решением»1Слова из речи наркома юстиции Н.В. Крыленко, произнесенные на V Всероссийском съезде деятелей юстиции (цит. по: Строгович М.С., Карницкий Д.А, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР: Постатейный комментарий. М., 1928. С. 408).. Однако судебная практика очень быстро нивелировала эти различия между кассацией и надзором, в силу чего «разница между кассационным и надзорным производством имеется лишь в порядке прохождения дел, но не в методах их рассмотрения и разрешения».
Если кассационное обжалование допускалось только на приговоры, не вступившие в законную силу, что неизбежно порождало отмеченный выше суспенсивный эффект, пересмотр в порядке надзора осуществлялся в отношении приговоров, вступивших в законную силу, в силу чего никаким суспенсивным эффектом по общему правилу2Исключением являлись случаи, когда исполнение приговора приостанавливалось специальным решением должностного лица, приносившего протест в порядке надзора. не обладал. Появление надзора вместо классической кассации в значительной мере привело к тому, что споры сторон активно продолжались и после вступления приговора в законную силу (в классической системе это невозможно). В качестве неизбежного для пересмотра приговоров, вступивших в законную, фильтра между сторонами и надзорной инстанцией выступали высшие должностные лица суда и прокуратуры, обладавшие монопольным правом на принесение протестов в порядке надзора, что являлось обязательным условием для передачи дела в надзорный суд. При этом законодатель не стал руководствоваться принципом единства надзорной инстанции (по аналогии с классической кассацией): надзорными полномочиями последовательно обладали президиумы областных (краевых) судов, судебные коллегии (по уголовным делам и военная) Верховного Суда РСФСР и Президиум последнего, а также впоследствии Пленум Верховного Суда СССР В результате возникла множественность надзорных инстанций, которые к тому же могли пересматривать решения друг друга. В то же время с точки зрения оснований обжалования (пересмотра) приговоров между кассационной и всеми надзорными инстанциями не было никакой разницы: они являлись как фактическими, так и правовыми (законность и обоснованность приговора, а также справедливость наказания), т.е. по своей теоретической природе апелляционными.
Наделение вышестоящих судов правом оценивать не только законность, но и обоснованность судебных решений при отсутствии права на проведение повторного судебного следствия полностью разорвало фундаментальную процессуальную аксиому, сообразно с которой судебно-следственный инструментарий есть неотъемлемый атрибут любой судебной оценки фактических обстоятельств дела, и деформировало теорию дифференциации оснований обжалования судебных решений. Каждая очередная судебная инстанция оказалась вправе оценивать «законность, обоснованность и справедливость» приговора, независимо оттого, идет ли речь о кассационной (второй) или одной из надзорных инстанций. В итоге оказалась утраченной стройная инстанционная логика континентальной системы пересмотра приговоров, приобретенная в ходе Судебной реформы 1864 г. Помимо того, отсутствие полноценного повторного судебного следствия во второй (кассационной) инстанции приводило к тому, что по-прежнему актуальным оставалось положение, когда-то сформулированное в ст. 25 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1924 г.: «Все дела рассматриваются по существу в одной инстанции. Апелляция не допускается». Хотя советская доктрина и не признавала затем принцип «одной инстанции», ссылаясь на наличие советской кассации, но в теоретическом смысле законодатель образца 1924 г. был во многом более точен и последователен.
Остается добавить, что советская система сохранила институт возобновления дел, получивший по УПК РСФСР 1960 г. наименование «возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам». По иронии судьбы именно этот далеко не центральный способ пересмотра приговоров, вступивших в законную силу, оказался в советском уголовном процессе в наибольшей мере приближен к классическим образцам.
Постсоветские реформы и современное развитие. В постсоветский период проблема с отсутствием апелляции и наличием во второй инстанции советской кассации без судебного следствия стала очевидной, особенно после ратификации нашей страной Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Протокола № 7 к данной Конвенции. Возник резонный вопрос: что с этим делать? На самом деле вариантов, если не вдаваться в детали, было два:
- сохранить институт кассации во второй инстанции и наделить его недостающими элементами апелляции, прежде всего, полноценным судебным следствием, а надзор постепенно превратить в подобие классической кассации. Иначе говоря, российская апелляция стала бы называться «кассацией», а российская кассация - «надзором». Отличия от классической модели остались бы в такой ситуации сугубо терминологическими, что не имеет принципиального значения, тем более что подобного рода терминологические расхождения известны и в Европе, скажем, в Германии классическая кассация, как уже отмечалось, называется «ревизией»3См, например: Гуценко К.Ф., Головко Л.В.. Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. М., 2002. С. 470.;
- восстановить классическую апелляцию (в том числе на терминологическом уровне) и поднять «вверх» кассацию, превратив ее в утраченную досоветскую модель, которая описана выше. По сути, такой подход требует также отказа от надзора (он становится не нужен) и означает возрождение классического инстанционного подхода, знакомого нам в период с 1864 по 1917 гг.
Но постсоветские реформаторы, в частности при подготовке УПК РФ, сначала попытались пойти по третьему (эклектическому) пути, стремясь соединить воедино классическую и советскую модели, т.е. восстановить апелляцию, но оставить неизменными советские кассацию и надзор. Поскольку кассация при таком подходе остается второй инстанцией, то возникает вопрос: где найти место для апелляции? Оно было найдено на уровне мировых судей, когда районные суды стали выступать в их отношении апелляционной инстанцией. Это позволило формально восстановить апелляцию в УПК РФ. Но понятно, что такого рода мера не могла никого удовлетворить. Во-первых, по наиболее мелким уголовным делам оказалось максимальное количество инстанций, хотя должно быть наоборот. Во-вторых, по большинству уголовных дел по- прежнему никакого повторного судебного следствия не существовало. Как быть с этими делами?
Поэтому в отношении большинства уголовных дел, не подсудных мировым судьям, где восстановления апелляции при принятии УПК РФ не произошло, законодатель продемонстрировал пусть и робкое, но заметное движение в сторону первого варианта, сохранив кассацию в качестве второй инстанции и упомянув в ст. 377 УПК РФ о праве суда кассационной инстанции «непосредственно исследовать доказательства». Такой подход мог привести к постепенному зарождению в рамках «советской кассации» полноценного судебного следствия, что и означает первый из обозначенных путей развития. Однако практика этот подход не поддержала, фактически заблокировав возможное появление в кассации судебного следствия. В такой ситуации вопрос об отсутствии двух полноценных судебных инстанций по большинству уголовных дел становился все более и более острым, в том числе с точки зрения оценки существующего положения Европейским судом по правам человека.
Законодатель был вынужден предпринять обширную реформу судебных инстанций, приняв Федеральный закон от 29 декабря 2010 г. № 433-ФЗ (далее - Закон от 29 декабря 2010 г.), вступивший в силу с 1 января 2013 г. и достаточно кардинально изменивший ставшую привычной с советских времен систему пересмотра приговоров. При этом в ходе новейшей реформы судебных инстанций вектор развития сменился в сторону второго варианта, когда по всем уголовным делам появляется апелляция, а кассация переходит наверх, утрачивает ряд советских признаков, в частности, возможность пересмотра в этой инстанции дел по любым, в том числе фактическим, основаниям, и постепенно превращается в подобие классической кассации. Собственно, принятие Закона от 29 декабря 2010 г. и происходило под лозунгом полного восстановления в отечественном уголовном процессе апелляции (по всем уголовным делам) и приближения к классической континентальной модели кассации. Удалось ли выполнить поставленную задачу?
Отчасти, но не до конца. Невзирая на новейшую реформу, сохранился ряд нерешенных проблем и оставшихся с советских времен рудиментов, не позволяющих говорить об обретении стройной классической судебно-инстанционной логики. Прежде всего, восстановив по всем уголовным делам апелляцию, на этот раз законодатель не нашел оптимального места для кассации, решив при этом еще и сохранить советский надзор. В результате если не вдаваться в детали, из трех дореформенных надзорных инстанций две (президиумы судов уровня субъектов Федерации и судебные коллегии Верховного Суда РФ) были просто переименованы в кассационные инстанции, а третья (Президиум Верховного Суда РФ) так и осталась надзорной инстанцией. Речь здесь скорее идет о слиянии кассации и надзора, а не о восстановлении классической кассации. Отметим еще несколько нерешенных проблем, связанных как с апелляционным пересмотром судебных решений, так и с наметившимся концептуальным слиянием кассации и надзора.
Во-первых, введение апелляции не сопровождалось созданием апелляционных судов. Законодатель сохранил многоступенчатую систему первых и апелляционных инстанций, в результате чего апелляционной инстанцией стал даже Верховный Суд РФ (по отношению к приговорам судов уровня субъекта Федерации, постановленным по первой инстанции). Но можно ли представить себе полноценное судебное следствие в Верховном Суде, когда свидетели приезжают для дачи показаний из Приморского края, Якутии или Магаданской области, что часто необходимо для непосредственного исследования доказательств? В результате, с одной стороны, резко возросла нагрузка Верховного Суда РФ, а с другой стороны - не по всем делам удается обеспечить полноценное судебное следствие, учитывая географические расстояния, отделяющие первую инстанцию от апелляционной.
Во-вторых, реформа 2010 г. воспроизвела для уголовного процесса очевидную институциональную ошибку, допущенную еще в 1990-е годы применительно к системе российских арбитражных судов. Речь идет о непонятном отнесении кассации к тем способам пересмотра, которые имеют место в отношении уже вступивших в законную силу судебных решений (приговоров), подлежащих принудительному исполнению (обладающих силой res judicata), что совершенно не соответствует классическим подходам. В результате так и не удалось преодолеть путаницу между двумя фундаментальными процессуальными понятиями: окончательным судебным решением и вступившим в законную силу судебным решением. Их разграничение в отечественном уголовном процессе по-прежнему не проводится, без чего невозможно никакое восстановление классической логики континентальной судебно-инстанционной системы.
В-третьих, в силу того, что законодатель при всех вариантах реформ остается склонен к эклектике, пытаясь совместить, в частности, подобие классической кассации с советских надзором, остаются непонятными не только соотношение кассации и надзора, но и смысл этого дуализма. Теоретических оснований для их дифференциации сегодня нет, тем более что тенденция к слиянию для всех очевидна. Но если кассация и надзор, как отмечалось выше, окончательно совпадут, что уже почти произошло (если не принимать во внимание сугубо терминологические аспекты и некоторые детали), то тогда возникнут три кассационные инстанции: 1) президиумы судов уровня субъектов Федерации, 2) соответствующие коллегии Верховного Суда РФ и 3) его Президиум. Такого рода множественность вряд ли необходима. Более того, она опять-таки не позволяет говорить о классическом принципе единства кассационной инстанции, находящейся на вершине судебной пирамиды.
Это далеко не полный перечень сохраняющихся проблем, но и перечисленного достаточно, чтобы понять: российская система пересмотра приговоров по-прежнему находится на перепутье - в некоем «переходном состоянии». Хотя ее движение к классической континентальной модели началось, но оно еще далеко до завершения. Поэтому скорее всего реформы в этом направлении продолжатся.
Закон от 29 декабря 2010 г., реформировавший российскую систему пересмотра приговоров, привнес еще одно нововведение, одинаково важное для всех способов пересмотра (обжалования) и ранее не знакомое ни законодательству, ни доктрине. Речь идет о делении всех судебных решений на итоговые и промежуточные. Оно требует специального анализа, поскольку без него нельзя понять движение по инстанциям при обжаловании в уголовно-процессуальном порядке того или иного судебного решения.