Понятие и значение института реабилитации лиц, подвергнутых незаконному уголовному преследованию

Примерно в середине и во второй половине XIX в. в уголовно-процессуальной доктрине разных стран, включая Россию, наметился перелом, связанный с осознанием необходимости появления ответственности государства за вред, причиненный незаконным или необоснованным уголовным преследованием. Но поиск теоретических оснований такой ответственности оказался много сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Отчасти он продолжается до сих пор. Во-первых, современное право исторически никогда не знало «общего юридического принципа, в силу которого государство признавалось бы по общему правилу ответственным за (правомерные) действия должностных лиц. В публичном праве Англии принят даже прямо противоположный принцип: «король не может делать зла», - государство не может быть ответственным за законные действия своих органов». Понятно, что уголовное преследование относится к компетенции государства и его представителей (органов). Более того, они обязаны его осуществлять в каждом случае обнаружения признаков преступления, производя предварительное расследование, судебное разбирательство, причем в разных судебных инстанциях, и т.д. Если в ходе расследования, судебного разбирательства или пересмотра уголовного дела вышестоящим судом выясняется, что уголовное преследование осуществлялось в отношении невиновного, в связи с чем дело прекращается, постановляется оправдательный приговор или отменяется приговор обвинительный, то цели уголовной юстиции достигаются в полной мере и это скорее свидетельствует о высоком качестве государственного механизма уголовной юстиции (как единого целого со всеми его «сдержками и противовесами»). За что же тогда привлекать государство к ответственности? Это теоретическое затруднение даже привело выдающегося российского процессуалиста И.Я. Фойницкого к так называемой филантропической теории, в соответствии с которой основанием возмещения вреда в данном случае является не юридическая обязанность, а исключительно моральный долг государства. Во-вторых, с учетом сказанного, а также стадийной структуры уголовного процесса, не совсем понятно, в какой именно стадии уголовного процесса и в связи с каким именно уголовно-процессуальном решением наступает ответственность государства. Должна ли она наступать только в том случае, когда имеет место незаконное осуждение и наказание лица, т е. когда в отношении лица незаконно или необоснованно постановлен обвинительный приговор? Или она должна также наступать в случае незаконного (необоснованного) уголовного преследования, невзирая на то, что суд (орган расследования) в конечном итоге прекрасно справился со своими задачами, провел справедливое судебное разбирательство (расследование), оценил обстоятельства дела и постановил оправдательный приговор (прекратил дело)? А может быть, она должна наступать исключительно в том случае, когда в ходе уголовного преследования, завершившегося прекращением дела, постановлением оправдательного приговора, отменой обвинительного приговора и т.д., лицо какое-то время было фактически лишено свободы и находилось под стражей? Каждый из вариантов ответа на поставленные вопросы имеет свою логику и свои резоны. Проблема становится еще более трудно разрешимой, если исходить из исковой (чисто состязательной) природы уголовного процесса, характерной прежде всего для англосаксонских уголовно-процессуальных систем, и рассматривать обвинение как уголовный иск. За что тогда привлекать государство к ответственности, если органы уголовного преследования, действуя в полном соответствии с этой теорией, быстро провели минимально формализованное расследование, собрали материалы дела и предъявили их в суд, который в конечном итоге признал правоту защиты и оправдал обвиняемого? Ведь оправдательный приговор в такой ситуации рассматривается (по крайней мере сугубо теоретически) не как какой-то эксцесс, свидетельствующий о «грубых ошибках», «некачественном расследовании» и т.д., а как совершенно нормальный вариант развития событий, заложенный в институциональную логику концепции уголовного иска.

С другой стороны, никакие теоретические юридические сложности не могут скрыть другой очевидный факт: незаконное или необоснованное уголовное преследование нередко ломает судьбы людей, лишает их доброго имени, репутации, собственности, работы, семьи и т.п. Причем происходит это даже в тех случаях, когда сам по себе уголовный процесс, иногда растягивающийся на годы, формально завершается в пользу обвиняемого. Не замечать данного прискорбного обстоятельства при нынешних условиях развития права категорически недопустимо, в связи с чем и возникает потребность хотя бы отчасти минимизировать указанные последствия, развивая институты, которые дореволюционные правоведы именовали «вознаграждением невинно привлеченных к суду», а нынешняя российская уголовно-процессуальная система называет институтом реабилитации.

Отмеченное противоречие между теоретическими затруднениями точного определения объема, пределов, оснований ответственности государства за незаконное (необоснованное) уголовное преследование и несомненной практической необходимостью в такой ответственности с точки зрения уголовно-процессуальной политики приводит к некоторым метаморфозам развития института реабилитации, часть которых лежит в сравнительно-правовой, а часть - в сугубо российской плоскости. Таких метаморфоз, по нашему мнению, существует три.

Первое. Поскольку, как указывалось выше, институт реабилитации¹Следует иметь в виду, что понятие «реабилитация» не является универсальным и в большей мере характерно для отечественной доктрины. Многие зарубежные уголовно-процессуальные системы его не знают, предпочитая говорить о «возмещении вреда, причиненного незаконным (необоснованным) уголовным преследованием». Однако мы здесь для краткости будем его использовать в более широком сравнительно-правовом контексте. мало совместим с чисто состязательной моделью уголовного процесса англосаксонского типа, построенной на идее уголовного иска, его становление, развитие и доктринальное обоснование происходило прежде всего в континентальных и близких им правопорядках (Швейцария, Бельгия, Германия, Австрия, Франция, страны северной Европы и др.), включая Россию. Это связано с тем, что континентальный уголовный процесс построен не на исковой, а на следственной модели, обязывающей органы расследования и суд вести производство по делу всесторонне, полно и объективно (принцип материальной истины). Иначе говоря, в центре данной модели находится не теория иска, а теория расследования. При таком подходе становится намного проще обосновать претензии, которые можно выдвинуть к государству в случае не только незаконного осуждения, но даже законного оправдания лица или прекращения в его отношении уголовного дела: органы расследования не справились с задачей установления по делу истины и привлекли к суду невиновного. По этой причине институт реабилитации имманентно присущ континентальной уголовно-процессуальной теории, являясь достаточно логичным следствием принципа материальной истины, которому подчинена деятельность любого государственного органа в уголовном процессе. Для англо-американского уголовного процесса, отрицающего принцип материальной истины, он либо вовсе чужд²Показательным является уголовное дело по обвинению в США в 2011 г. директора- распорядителя Международного валютного фонда (МВФ) французского гражданина Д. Стросс-Кана. Он был обвинен в сексуальных домогательствах в отношении горничной отеля, после чего арестован в Нью-Йорке и почти немедленно предан суду, что естественным образом привело к утрате им поста руководителя МВФ и фактическому свертыванию карьеры (в том числе в плане перспектив участия в выборах Президента Франции в 2012 г.). Однако очень скоро прокуратура Нью-Йорка отказалась от всех обвинений в отношении Стросс-Кана, что привело к прекращению уголовного дела судом без его рассмотрения по существу. При этом вопрос о реабилитации Стросс-Кана, восстановлении его прав и доброго имени и т.п. даже не стоял. Иначе говоря, уголовный иск был выдвинут и затем отозван без малейших последствий для государства в части обязанности реабилитировать необоснованно привлеченного к суду. В значительной мере такой подход объясняется тем, что выдвижение в США уголовного обвинения не предполагает обязанности органов уголовной юстиции предварительно расследовать уголовное дело всесторонне, полно и объективно., либо приобретаете нем совершенно иные формы, когда возмещение вреда выплачивается не по строгим юридическим основаниям, а в силу дискреционных решений разного рода комиссий с участием представителей административных властей, гражданского общества и т.п., напоминая скорее выплату «премии», причем только в отдельных случаях (например, в Англии, где эти вопросы находятся в ведении министерства юстиции).

Второе. Даже если оставаться только в пределах континентальных уголовно-процессуальных систем, достаточно давно развивающих институт реабилитации, нельзя не отметить отсутствие какого-либо концептуального единства между ними по вопросу об основаниях и пределах ответственности государства за незаконное (необоснованное) уголовное преследование. Около 100 лет назад российский процессуалист Н.Н. Розин выделял три группы стран: 1) страны, «допускающие лишь вознаграждение лиц, по ошибке суда невинно осужденных и понесших наказание вполне или частью, или понесших наказание более суровое, чем они заслуживали, если притом эти лица, в порядке пересмотра дела по его возобновлении, были оправданы судом или приговорены к менее тяжкому наказанию»; 2) страны, «допускающие вознаграждение, кроме лиц первой категории, также тех лиц, которые были подвергнуты уголовному преследованию» и содержались под стражей, а «затем были оправданы судом или освобождены от преследования в порядке прекращения дела до суда»; 3) страны, «допускающие вознаграждение не только лиц первой и второй категорий, но и вообще всех лиц, невинно привлекаемых к уголовному суду, какой бы стадии дело о них ни достигло, когда бы ни прекратилось и в каком бы объеме ни выразились причиненные этим лицам стеснения».

Век спустя классификация Н.Н. Розина полностью сохраняет свое значение. Если Россия без всяких сомнений сегодня может быть причислена к третьей группе стран (даже больше, как мы увидим далее), то, например, во Франции оправдательный приговор или постановление о прекращении уголовного дела служат основанием возмещения государством вреда лицу, подвергнутому незаконному (необоснованному) уголовному преследованию, только в том случае, если к этому лицу в ходе уголовного судопроизводства была применена мера пресечения в виде заключения под стражу.

Третье. Теоретическая неопределенность в вопросе об основаниях и пределах ответственности государства за незаконное (необоснованное) уголовное преследование в полной мере отражается не только в сравнительно-правовой плоскости, но и в российских подходах к понятию и объему института реабилитации. Более того, речь идет не только о доктринальных (научных), но и сугубо нормативных противоречиях. Так, в соответствии с п. 34 ст. 5 УПК РФ под реабилитацией понимается порядок восстановления прав (свобод), включая возмещение причиненного вреда, только того лица, которое подвергнуто незаконному (необоснованному) уголовному преследованию. Здесь мы видим максимально широкий, но уже достаточно традиционный подход, зафиксированный в классификации Н.Н. Розина (третья группа стран). Однако ст. 133 УПК РФ, если руководствоваться ее наименованием (а также наименованием самой гл. 18 УПК РФ), помимо того, включает в число оснований возникновения права на реабилитацию возмещение вреда лицу, незаконно подвергнутому мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу, независимо от того, являлось ли законным (обоснованным) или незаконным (необоснованным) само уголовное преследование. Иначе говоря, если следовать букве закона (ч. 3 ст. 133 УПК РФ), то реабилитация может наступать не только в случаях незаконного (необоснованного), но и правомерного уголовного преследования. Здесь мы уже сталкиваемся с существенным расширением понятия реабилитации, которое не охватывается даже еще недавно казавшейся всеобъемлющей классификацией Н.Н. Розина.

В результате возникают две возможности доктринального толкования понятия реабилитации:

использование его в самом широком смысле, охватывающем все перечисленные в ст. 133 УПК РФ случаи; при таком подходе понятие реабилитации выходит за пределы своего изначального этимологического значения и охватывает также ситуации правомерного уголовного преследования (если в его рамках неправомерно применена мера процессуального принуждения, в том числе не связанная с ограничением свободы, например, залог, привод, обязательство о явке и т.п.);
использование его в строгом смысле, обозначенном в п. 34 ст. 5 УПК РФ, т.е. только в тех случаях, когда речь идет о незаконном (необоснованном) уголовном преследовании; при таком подходе следует различать два автономных института, регулируемых ст. 133 УПК РФ: во-первых, институт собственно реабилитации; во-вторых, институт возмещения вреда, причиненного в рамках правомерного уголовного преследования.

Учитывая отечественные и сравнительно-правовые доктринальные традиции, второй подход представляется предпочтительным. Именно его в большинстве случаев по-прежнему придерживается российская уголовно-процессуальная теория, даже после вступления в силу УПК РФ настаивающая на том, что под реабилитацией в уголовном процессе следует понимать «возмещение вреда, причиненного невиновному в результате уголовного преследования и осуждения»³Уголовно-процессуальное право Российской Федерации Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2006. С. 303 (автор главы - И.Л. Петрухин).. Как видно, о виновном, к которому незаконно применена мера процессуального принуждения, речь здесь не идет⁴В том же ключе см., например: Макарова О.В. Правовое регулирование института реабилитации в российском уголовном процессе // Журнал российского права. 2014. N» 5. С. 35 (автор разделяет институт реабилитации и институт возмещения вреда, причиненного в результате незаконного применения мер процессуального принуждения к лицу, не являющемуся субъектом реабилитации).. Аналогичного подхода придерживается и судебная практика. Так, в Постановлении Пленума от 29 ноября 2011 г. № 17 «О практике применения судами норм главы 18 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регламентирующих реабилитацию в уголовном судопроизводстве» Верховный Суд РФ указал, что физические и юридические лица, незаконно подвергнутые в ходе уголовного судопроизводства мерам процессуального принуждения, «не отнесены уголовно-процессуальным законом к кругу лиц, имеющих право на реабилитацию. Однако в случае причинения вреда указанным лицам они имеют право на его возмещение в порядке, предусмотренном главой 18 УПК РФ» (п. 6).

Помимо прочего, слишком широкий подход к понятию реабилитации способен выхолостить важнейшую для уголовного процесса идею об особом внимании, которое должно уделяться правам, говоря старым процессуальным языком, «невинно к суду привлекаемых». Исходя из этого, далее мы будем рассматривать понятие реабилитации исключительно в традиционном (строгом) смысле, не забывая, конечно, о возмещении вреда, причиненного в рамках правомерного уголовного преследования, как об автономном (sui generis) новейшем уголовно-процессуальном институте, который также будет рассмотрен в специальном параграфе настоящей главы.