Цель доказывания и учение о материальной (объективной) истине

С одной стороны, стремление человека к правде, установлению подлинной картины происшедшего является универсальным, оно существовало с древних времен и характерно для любого общества и любой уголовно-процессуальной системы. Без максимально точного установления фактических обстоятельств уголовного дела невозможно его справедливое и обоснованное разрешение. Поэтому целью доказывания в любой уголовно-процессуальной системе в конечном итоге является собирание максимально возможного количества относящихся к делу фактических данных и их взвешенная оценка с тем, чтобы установить истину по поводу произошедших событий реальной действительности и уже на этом основании юридически корректно квалифицировать данные события и сделать вывод о виновности или невиновности лица в совершении преступления. Этой цели не всегда удается достичь в конкретном деле в силу объективных или субъективных причин, но рассматривать ее в качестве императива (должного) обязан уголовный процесс любого государства.

С другой стороны, с сугубо процессуально-технической точки зрения, именно понятие материальной (объективной истины) стало той терминологической конструкцией, которая служит номинативным критерием разграничения между собой не только различных теорий доказательств (наряду с понятием внутреннего убеждения), но и моделей уголовного процесса в целом. Иначе говоря, во-первых, различные теории доказательств, а во-вторых, неразрывно связанные с ними различные модели уголовного процесса можно разграничить в зависимости от их отношения к понятию материальной (объективной) истины. Более того, при разграничении различных моделей уголовного процесса данное понятие стало сегодня ключевым - своего рода символом сравнительно-правовой конкуренции этих моделей.

Отношение теорий доказательств к понятию материальной (объективной) истины проявляется в следующем:

англосаксонская теория доказательств вовсе никогда не занималась концептуализацией понятия «истина» - оно здесь иногда используется в законодательных и судебных актах, но скорее в своем повседневном значении и без придания ему специальной юридической нагрузки (по аналогии с понятиями «доброкачественный приговор» или «надлежащее поведение стороны» и т.п.);
теория формальных доказательств концептуализировала в юридическом смысле понятие «истина», но оперировала понятием не материальной (объективной), а формальной истины, поскольку методологически опиралась на формализацию доказывания и исходила из того, что обстоятельство считается установленным после подтверждения его определенной совокупностью предустановленных законом доказательств (апофеоз - тезис о «признании как царице доказательств» и т.п.);
теория свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению сохранила концептуализацию понятия «истина», но сияла с доказывания формальные барьеры, в связи с чем вместо «формальной истины» была выдвинута идея материальной истины, т.е. обязанности устанавливать обстоятельства дела не по формально заданным законодателем лекалам, а до тех пор, пока они не станут до конца ясны по существу лицу, ведущему производство по делу.

Таким образом, придание понятию «истина» строго юридического смысла характерно только для континентальной уголовно-процессуальной традиции. Она же провела в теоретическом смысле разграничение между формальной и материальной истинами. Первая была вписана в доктринальные построения теории формальных доказательств, вторая - теории свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению. После произошедшего в континентальной Европе радикального «доказательственного перелома», связанного с заменой теории формальных доказательств теорией свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению, господствующей стала доктрина материальной истины (фр. veritematerielle, нем. materielle Wahrheit). Именно на нее опираются все современные континентальные правопорядки при построении не только доказательственного права, но и уголовного процесса в целом. Понятие же формальной истины исчезло из континентального процессуального обихода вместе с теорией формальных доказательств.

Поскольку англосаксонский уголовный процесс вовсе не оперирует на серьезном уровне понятием «истина», а в рамках континентальной традиции формальная истина уступила место материальной, то сегодня именно понятие материальной истины является своего рода терминологическим символом, позволяющим кратко разграничить англосаксонскую и континентальную модели уголовного процесса. Поэтому данное понятие нередко вызывает острые научно-юридические дискуссии. Как правило, так называемые «сторонники» и «противники» принципа материальной истины на самом деле являются сторонниками и противниками соответственно континентальной и англосаксонской уголовно-процессуальных моделей. Кроме того, следует иметь в виду, что понятие формальной истины, исчезнув вместе с теорией формальных доказательств из континентальной традиции, сегодня в какой-то мере возродилось в рамках традиции англосаксонской, поскольку совсем отделиться от дискуссий по поводу «истины» англосаксонский уголовный процесс ныне уже не может, особенно с учетом его обострившейся конкуренции с континентальным уголовным процессом. При этом сама формализация доказывания, как было показано выше, англосаксонскому уголовному процессу не столь и чужда и никакого исторически обусловленного негативного отношения к теории формальных доказательств он не испытывает. В силу данных обстоятельств полемика между сторонниками и противниками «принципа материальной истины» нередко ныне превращается в полемику между сторонниками принципов материальной и формальной истины, хотя на самом деле речь идет о все том же споре между разными моделями уголовного процесса (континентальной и англосаксонской). Иначе говоря, понятие формальной истины если сегодня и используется, то не в качестве непременного атрибута теории формальных доказательств, как было раньше, а для противопоставления истине материальной, т.е. для противопоставления англосаксонского уголовного процесса континентальному.

Что касается понятия объективная истина, то оно появилось в советской уголовно-процессуальной науке в качестве полного аналога понятия «материальная истина», начиная примерно с конца 1950-х годов. Если до того советские процессуалисты оперировали понятием «материальная истина», как и их немецкие, французские и др. коллеги, то после стали предпочитать использовать понятие «объективная истина», ставшее для отечественной доктрины традиционным. Но, как отмечалось в литературе даже того времени, «этот вопрос... не имеет принципиального значения и сводится главным образом к терминологии»¹Мухин И.И. Объективная истина и некоторые вопросы оценки судебных доказательств при осуществлении правосудия. Л., 1971. С. 19 (причины данных терминологических изменений сегодня не принципиальны: они связаны с идеологической догматикой той эпохи, вынужденной опираться на труды В И. Ленина, который писал в некоторых своих работах, не имевших отношения к уголовному процессу, об «объективной истине», и т.п.).. Другими словами, в процессуальном смысле между понятиями материальной и объективной истины никакой разницы нет, они являются синонимами.

Российское доказательственное право, начиная с Судебной реформы 1864 г. и замены теории формальных доказательств теорией свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению, неизменно придерживалось принципа материальной (объективной) истины как в дореволюционный, так и в советский периоды. Скажем, в УПК РСФСР этот принцип был закреплен в ст. 20 («Всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела»), которая гласила: «Суд, прокурор, следователь и лицо, производящее дознание, обязаны принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выявить как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства». Надо признать, что это хрестоматийная для континентального уголовного процесса формула, отражающая суть принципа материальной (объективной) истины.

В то же время в действующем УПК РФ мы подобной формулы не увидим. Значит ли это, что законодатель отказался от принципа материальной (объективной) истины, сменив доказательственную парадигму, существовавшую с 1864 г.? Ответ на этот вопрос неоднозначен.

С одной стороны, отсутствие в действующем УПК РФ нормы об обязанности всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела нельзя признать случайным. Оно отражает острую полемику, которая велась и продолжает вестись в российской уголовно-процессуальной доктрине вокруг принципа материальной (объективной) истины и которая на самом деле связана с вектором развития отечественного уголовного процесса: будет он направлен в сторону сохранения континентальных традиций или в сторону движения к англосаксонской модели. Отсутствие прямого закрепления указанного принципа не только означает наличие у законодателя колебаний по данному вопросу, но и свидетельствует об очевидном англо-американском влиянии, которое испытали составители УПК РФ. Понятно, что в концептуальном смысле они попытались принести принцип материальной (объективной) истины в жертву другим концепциям, с которыми он мало совместим, таким как полная состязательность, где следователь и прокурор только обвиняют, защита только защищает, а суд разрешает дело (ст. 15 УПК РФ), или «пассивный судья», только оценивающий доказательства сторон, но не обязанный установить все обстоятельства дела по собственной инициативе.

С другой стороны, действующий российский уголовный процесс по-прежнему пропитан принципом материальной (объективной) истины, пусть прямо и не сформулированным в законе. Иными словами, отказаться от него так и не удалось. Во-первых, это невозможно сделать с учетом самой структуры российского уголовного процесса (системы его стадий) и сохранившегося в нем процессуального инструментария континентального типа, построенного на концепции следствия («следователь», «следственное действие», «предварительное следствие», «судебное следствие» и т.п.). Во-вторых, неизменными остались основные категории доказательственного права, неразрывно связанные с принципом материальной (объективной) истины (предмет доказывания, субъекты доказывания, собирание доказательств и др.). Более того, систематический анализ, допустим, ст. 73, 85 и 86 УПК РФ позволяет утверждать, что следователь, дознаватель, суд по-прежнему обязаны собирать доказательства по собственной инициативе (ex officio), причем всесторонне, полно и объективно, до окончательного установления всех обстоятельств дела, другими словами, они должны действовать в соответствии с принципом материальной (объективной) истины. Те или иные исключения из этого правила если и встречаются (скажем, разного рода сокращенные и особые производства), то имеют в концептуальном смысле лишь локальный характер, не меняя базовых основ уголовно-процессуального доказывания.

Тем самым, невзирая на все колебания последних лет отечественного законодательства и доктрины, целью доказывания в уголовном процессе остается установление истины, т.е. всестороннее, полное и объективное выяснение всех обстоятельств уголовного дела процессуальными способами и средствами, предусмотренными законом.