Третейское разбирательство в Российской Федерации

Особенности производства по делу в третейском суде

Как и любая деятельность по разрешению споров, в том числе и судопроизводство, третейское разбирательство подчиняется определенным закономерностям и происходит в соответствии с особой процедурой.

Яркой особенностью регулирования процедуры третейского разбирательства является превалирование частных способов регулирования (в регламенте третейского суда и в соглашении сторон) над законодательным регулированием. То обстоятельство, что третейский суд не входит в судебную систему России, а правоприменение осуществляется частным порядком безучастия государства, обусловило значительные отличия третейского разбирательства от государственного судопроизводства.

Первым существенным отличием третейского разбирательства от гражданского процесса выступает иной статус самого третейского суда и усеченный состав участников третейского разбирательства. Общее правило состоит в том, что участниками третейского разбирательства являются его стороны.

Участие иных лиц должно быть обосновано прямым указанием в законе или соглашением сторон. Такие участники судебного процесса, как: заявители и иные заинтересованные лица в делах об установлении фактов, имеющих юридическое значение, о несостоятельности (банкротстве); прокурор; государственные органы; органы местного самоуправления; иные органы, имеющие право обращаться с иском в защиту государственных и общественных интересов, — в третейском разбирательстве отсутствуют.

Невозможность участия этих лиц в третейском разбирательстве вполне естественна, поскольку такие категории дел неподведомственны третейскому суду, или эти субъекты не могут быть участниками третейского разбирательства в связи с отсутствием третейского соглашения.

Субъектами третейского разбирательства могут быть:

• третейские судьи (состав суда);
• стороны и третьи лица, при определенных условиях;
• свидетели, эксперты, переводчики.

Сходство состава участников третейского процесса с составом участников гражданского процесса не означает тождества их правового положения и характера их отношений. Влияние соглашения сторон на третейское разбирательство является настолько определяющим, что это делает невозможным участие в нем так называемых процессуальных истцов и лиц, выступающих в чужих интересах. Сторонами по делу всегда будут лишь лица, заключившие третейское соглашение. Участие иных лиц допустимо лишь при условии, если они, так же как и стороны, будут связаны третейским соглашением. Множественность участников на стороне истца или ответчика в третейском разбирательстве зависит не столько от характера существующего между ними правоотношения, сколько от наличия между ними третейского соглашения.

Взаимоотношения субъектов третейского разбирательства можно разделить на взаимоотношения:

• сторон между собой;
• сторон с другими участниками третейского разбирательства;
• участников процесса и суда.

На характер взаимоотношений субъектов третейского разбирательства важное влияние оказывает природа происхождения полномочий третейского суда. Определяющим фактором возникновения компетенции третейского суда является воля сторон. Государство определяет лишь рамки, в которых может проявляться эта воля. Для регулирования этих отношений государство использует как общее дозволение, допускающее возможность передачи спора в третейский суд, так и запрет на передачу некоторых категорий споров третейскому суду. Эти отношения относятся к сфере публичного права, поэтому там, где такое дозволение государства отсутствует, третейский суд не обладает компетенцией для разрешения возникшего спора даже при наличии воли сторон на передачу спора в третейский суд.

Отношения сторон третейского разбирательства строятся на началах равенства и диспозитивности. Эти принципы присущи третейскому процессу в той же степени, что и гражданскому процессу. Особенностью гражданских процессуальных отношений является то, что они возникают с судом, а не между субъектами. Хотя наличие процессуальных отношений между сторонами не отрицалось правоведами, признается, что они протекают с ведома суда или под его контролем. Последние тенденции развития гражданского процесса свидетельствуют, что это незыблемое правило постепенно обрастает исключениями и уже не является столь уж абсолютным. Во всяком случае, на сегодня отношения сторон гражданского процесса регулируются и направляются судом, и именно суд определяет ход судебного процесса.

В третейском разбирательстве взаимоотношения между сторонами не просто присутствуют, а определяют процессуальное поведение сторон и суда, поскольку стороны наделяют третейский суд компетенцией и определяют правила рассмотрения спора, которыми руководствуется суд. Эти отношения в процессуальном плане опосредуются соглашениями сторон по процедурным вопросам, но они могут существовать вне третейского разбирательства и не опосредуются третейским судом.

Рассмотрим отношения сторон третейского разбирательства с третейским судом. Специфика правового положения участников третейского разбирательства определяется тем, что третейское разбирательство основано на согласовании воли нескольких частных лиц, не идущей в противоречие с общим дозволением государства. Стороны изначально связаны между собой договорными отношениями не только материального характера, но и процедурного, а компетенция третейского суда строго ограничена рамками третейского соглашения и возникает из него. Последнее обстоятельство делает положение суда в третейском процессе в корне отличным от положения государственного суда.

Если полномочия последнего определяются законом и его отношения с участниками процесса на нем и базируются, то для третейского суда закон играет роль общего дозволения, позволяя сторонам самим формировать отношения по рассмотрению спора в третейском суде, исключив его из сферы государственного судопроизводства. Компетенция третейского суда имеет совершенно иной характер, чем компетенция государственного суда. Было бы ошибкой утверждать, что стороны, обращаясь в третейский суд, передали третейскому суду все полномочия государственного суда. Это невозможно уже в силу того, что подобное действие лежит в сфере публичного права, а потому не может определяться частной волей сторон. В первую очередь это относится к властным полномочиям, присущим органам правосудия.

Базовым признаком процессуальной отрасли являются отношения субъектов процесса, построенные на основе модели власти-подчинения. Это устоявшееся положение процессуальной доктрины разделяют большинство процессуалистов. Характер отношений третейского суда и участников третейского разбирательства нельзя описать через отношения власти-подчинения, характерные для государственного правосудия.

Признаки, указывающие на существование этих отношений, проявляются крайне слабо, в то же время ярко проявляются в этих взаимоотношениях принципиально иные методы регулирования. Третейский суд не вправе давать сторонам обязательные для них указания, за исключением единичных случаев, налагать на них меры ответственности за ненадлежащее поведение в процессе (если только не считать такой мерой возможность принятия негативного для стороны решения). Нет властных полномочий в отношениях суда с такими участниками третейского разбирательства, как свидетели, переводчики, третьи лица, лица, располагающие доказательствами.

Полномочия третейского суда производны от полномочий сторон, которые наделили его компетенцией, в силу этого у третейского суда отсутствует возможность принуждения. Его полномочия не просто являются более ограниченными, чем полномочия государственного суда, но имеют иную правовую природу. Полномочия государственного суда определяются законом, и стороны не в состоянии их изменить. Стороны третейского разбирательства вправе не только устанавливать компетенцию третейского суда и его полномочия путем заключения третейского соглашения, но и могут изменять их по ходу процесса. Поэтому не стороны находятся в подчинении суда, который вправе давать им обязательные указания, а, напротив, сами стороны определяют круг полномочий суда и порядок его действий.

Вполне естественно проявление властных отношений в конечной фазе третейского разбирательства — решении третейского суда, поскольку оно волевым образом изменяет правоотношения сторон. В то же время правовой статус решения третейского суда не является доказательством наличия отношений власти-подчинения между судом и сторонами в течение судебного процесса в силу того, что такие отношения возникают по воле самих сторон. Возможно ли существование отношений власти-подчинения без участия государства, непосредственно между частными лицами? Обоснованием возможности власти одного частного лица над другим может быть делегирование ему этого правомочия государством или результатом взаимной договоренности этих лиц.

В третейском разбирательстве государство не делегирует третейскому суду своих властных полномочий, а только допускает возможность частного судопроизводства без участия государства. Возможность возникновения отношений власти-подчинения между частными лицами только в силу того, что одно лицо добровольно наделяет другое лицо властью над собой, представляется сомнительной конструкцией.

Наделение властными полномочиями должно происходить по явно выраженной воле государства, а не по воле самих субъектов права. Если использовать концепцию порождения власти через самоограничение прав субъектов, то неизбежно придется признать наличие отношений власти-подчинения во многих гражданско-правовых договорах, корпоративных и трудовых отношениях. Именно в силу распоряжения своими правами при заключении договора возникает право одной стороны требовать исполнения обязательства от другой стороны.

Существование элементов власти-подчинения в третейском разбирательстве объясняется не существованием третейского суда в рамках гражданского процесса, где эти отношения естественны от природы, а представляет собой пример исключения из частноправового метода регулирования. Наличие властных элементов в третейском разбирательстве возникает скорее как делегирование части этих полномочий государством в строго определенных сферах, именно в силу того, что без их наличия третейское разбирательство было бы лишено реальной возможности эффективно производить защиту прав.

То, что это право может быть обеспечено силой государства, свидетельствует скорее о том, что государство придает публичный характер соглашению сторон о третейском суде. Как следствие этого элементы публичности проявляются в возможности суда разрешить спор в соответствии с третейским соглашением. Из этого можно заключить: возможность принятия третейским судом обязательного для сторон решения не доказывает существование отношений власти-подчинения между судом и сторонами.

Кроме того, стоит отметить, что само принятие решение еще не вызывает властного эффекта, поскольку это решение должно исполняться сторонами добровольно. Возможность его принудительного исполнения возникает вследствие судебного акта, вынесенного государственным судом по заявлению истца в третейском разбирательстве. Это так же указывает на то, что властный эффект проявляется не в силу наделения третейского суда полномочиями от сторон, а через волю государства посредством реализации им судебной власти.

Вывод о полном подчинении третейского суда сторонам также не будет правильным. Стороны действительно могут определять компетенцию третейского суда и процедуру рассмотрения спора. Но в ходе третейского разбирательства третейский суд руководствуется императивными нормами закона и компетенцией, установленной сторонами. Диспозитивность закон устанавливает не во всех процедурных вопросах, а лишь в некоторых, соответственно, и возможность регулирования третейского разбирательства волей сторон допускается лишь в очерченных законом пределах. В рамках установленной законом и сторонами процедуры суд принимает обязательные для сторон юрисдикционные решения. Третейский суд связан взаимной волей обоих участников процесса, но не подчинен каждому из них в отдельности, что позволяет ему разрешать дело не в интересах одной из сторон.

Получая полномочия на рассмотрение спора от сторон, третейский суд выходит из их подчинения, и его дальнейшие действия определяются им самостоятельно. Следовательно, отношения третейского суда и участников третейского разбирательства нельзя признать отношениями власти-подчинения. Третейский суд, имеющий негосударственную природу, не может отправлять публично-правовую функцию, этим вызвано и отсутствие у судей третейских судов статуса государственных судей, различия в требованиях к их кандидатурам.

Правовая природа взаимоотношений сторон третейского разбирательства и суда диктует необходимость соотнесения природы этих отношений с уже известными правовыми конструкциями: оказывает ли третейский суд услуги сторонам и, соответственно, какова правовая природа этих услуг и можно ли отнести деятельность третейского суда к одному из известных видов гражданско-правовых сделок?

Воля сторон, вступающих во взаимоотношения с третейским судом, направлена на регулирование не имущественных, а процедурных отношений, единственным имущественным аспектом этих отношений выступает уплата третейского сбора. Поэтому нет оснований рассматривать деятельность третейского суда как разновидность гражданско-правовой сделки. Обязательства субъектов третейского разбирательства нельзя квалифицировать как гражданско-правовые в силу того, что они не порождают каких-либо материальных прав и обязанностей. Кроме того, третейский суд вообще не является субъектом гражданского права, а является предусмотренной законом формой защиты прав. Можно считать деятельность третейского суда своеобразной услугой, но не в гражданско-правовом смысле.

Деятельность по отправлению правосудия государственным судом по своей сути является определенной государственной функцией, выполняемой посредством специального органа. Поскольку если государственный судья исполняет свои обязанности в силу назначения его на эту должность государством, то третейский судья рассматривает спор, основываясь на волеизъявлении сторон и своем желании его разрешить. Наличие согласия на исполнение обязанностей третейского судьи гораздо больше напоминает услугу, хотя и отличающуюся от аналогичной гражданско-правовой конструкции.

Попытки регулирования отношений сторон третейского разбирательства и отношений сторон и третейского суда посредством только гражданского права несостоятельны. Данные отношения имеют ярко выраженную процессуальную цель, а значит, вообще не могут быть урегулированы исключительно гражданско-правовыми методами. Частное право, безусловно, влияет на отношения сторон третейского разбирательства, но сам предмет регулирования не является гражданско-правовым, а потому и распространение на эти отношения гражданского права не является обоснованным ни с научной, ни с практической точки зрения.

На первый взгляд, действие третейского соглашения распространяется исключительно на тех лиц, между которыми оно заключено, а соответственно, не действует в отношении третьих лиц, поэтому их участие в третейском процессе кажется невозможным. Законодательство о третейском разбирательстве не регулирует возможности вступления в третейский процесс третьего лица, поэтому характер отношений третьих лиц и сторон третейского разбирательства имеет существенные отличия от их отношений в государственном суде.

Потребность привлечения в третейское разбирательство третьих лиц возникает как у третейского суда, так и у сторон. Их вступлению в процесс препятствуют два обстоятельства: это конфиденциальность третейского разбирательства и возможность участия в третейском процессе только лиц, заключивших третейское соглашение, — его сторон. Третейский процесс порожден волей сторон и является их частным делом, поэтому именно с волей сторон и связана возможность участия в процессе третьих лиц.

Следовательно, для вступления в дело третьих лиц требуется согласие обеих сторон третейского разбирательства и, естественно, самих третьих лиц. Причем это согласие должно быть выражено в письменной форме, как и само третейское соглашение. Следует отметить, что не все правоведы придерживаются этой точки зрения, считая, что письменная форма необходима лишь в случае вступления в дело третьего лица с самостоятельными требованиями. Требование письменной формы вызвано тем, что поскольку третьи лица выступают в процессе с правами сторон, то и их участие должно быть оформлено с соблюдением требований к форме третейского соглашения.

Вполне может быть высказана точка зрения, согласно которой допускается возможность привлечения в процесс третьих лиц без их согласия, но в исключительных случаях (например, если они являются участниками полного товарищества или при солидарной ответственности). С этой позицией нельзя согласиться, так как это входит в противоречие с частной природой третейского разбирательства.

Главным препятствием вступления третьего лица без самостоятельных требований в третейское разбирательство (в случае отсутствия его согласия) выступает отсутствие его согласия на передачу рассмотрения спора в отношении него в третейский суд. Третейское разбирательство основано на соглашении и не может быть распространено на лиц, его не заключавших. Третьи лица также не имеют право принимать участие в третейском разбирательстве без воли сторон, которые предусмотрели разрешение спора между ними в третейском суде.

Неясны и правовые последствия привлечения третьих лиц в третейский процесс. Основным побудительным мотивом привлечения третьего лица в гражданский процесс является возможность предъявления к нему в будущем регрессных требований или недопущения возможности ущемления прав третьего лица. Но у третейского разбирательства есть серьезное отличие от государственного судебного процесса — спорный статус свойства преюдициальности решения третейского суда.

Во всяком случае, ни АПК РФ, ни ГПК РФ не предусматривают, что обстоятельства, установленные решением третейского суда, не подлежат повторному доказыванию. Поэтому нет разницы, участвовало третье лицо в третейском процессе или нет, поскольку при рассмотрении иска в порядке регресса решение третейского суда не будет обладать свойством преюдициальности для лиц, участвующих в деле. Значит, снова возникнет необходимость доказывания обстоятельств, уже рассмотренных третейским судом, и нет гарантии, что третейский или государственный суды, рассматривая регрессный иск, придут к тем же выводам, что и в принятом решении.

Препятствием к участию в третейском процессе третьих лиц является то, что их правовое положение не определено, поскольку в законе не указано, что они имеют тс же права, что и стороны. В то же время законом императивно определено, что права в процессе принадлежат только сторонам. Третьи лица с формальной точки зрения лишены возможности совершать какие-либо значимые процессуальные действия. Они не могут оспаривать решения, формировать состав суда, заявлять отводы, участвовать в выработке правил разбирательства и т.д.

Участие в процессе третьих лиц не обязывает суд к совершению процедурных действий в отношении этих лиц, поэтому они не могут влиять на результат рассмотрения дела судом. Все это делает их участие в третейском процессе формально возможным, но лишенным процессуального значения, поскольку их потенциальные права не нашли своего подкрепления в нормах права.

Понятие «третьи лица в третейском процессе» можно применять только условно, поскольку по своему статусу они имеют мало общего с третьими лицами, участвующими в гражданском процессе. В третейском разбирательстве третьи лица являются скорее источником информации о правоотношениях сторон и их возможных притязаниях на объект спора, а не полноправными субъектами процессуальных отношений.

Серьезной преградой к участию третьих лиц является принцип конфиденциальности — специальный принцип третейского разбирательства, имеющий для него базовое значение. Введение в него исключений или его изъятие из законодательства о третейском разбирательстве должно быть тщательно продумано, поскольку может повлечь для третейского разбирательства сущностные изменения, приводящие к его вырождению. Исключения из этого принципа должны базироваться на предоставлении именно сторонам возможности решить вопрос об участии в процессе третьих лиц. Процедура появления в третейском процессе третьих лиц должна выглядеть следующим образом: сами стороны или суд могут предложить привлечь к участию в деле третье лицо.

В случае согласия на это обеих сторон третье лицо уведомляется о рассмотрении спора в третейском суде и ему сообщается о возможности его участия в данном процессе при условии заключения соглашения со сторонами. После этого оно должно получить возможность наравне со сторонами участвовать в рассмотрении спора и влиять на его результат вплоть до оспаривания решения третейского суда.

Если стороны не желают участия третьего лица в третейском процессе, то они принимают на себя последствия в виде трудностей с предъявлением регрессных требований и распространением на данных лиц полученных в ходе третейского разбирательства доказательств.

Из изложенного можно сделать вывод: участие в третейском процессе третьих лиц возможно, но их вступление в процесс обусловлено согласием на это как сторон третейского разбирательства, так и самих третьих лиц.

Еще одним аспектом взаимоотношений сторон третейского разбирательства является проблема правопреемства в третейском разбирательстве, связанная с переменой лиц в гражданском обязательстве. Процессуальное правопреемство вызывается переменой лиц в материальном правоотношении, произошедшем в результате сделки или в силу закона. Насколько прочно связаны между собой участники третейского процесса, насколько третейское соглашение носит личный характер, насколько оно дистанцированно от материального права? Допустима ли вообще перемена лиц и правопреемство в третейском разбирательстве?

Если исходить из ст. 5 Закона о третейских судах, определяющей, что третейское соглашение заключается между сторонами, можно прийти к выводу о нераспространении действия третейской оговорки на нового кредитора, поскольку соглашение между этими сторонами отсутствует.

В соответствии со ст. 384 ГК РФ право первоначального кредитора переходит к новому кредитору в том же объеме и на тех же условиях, которые существовали к моменту перехода права, если иное не предусмотрено законом или договором. Соответственно, если заключенный между сторонами договор уступки прав не устанавливает ограничений, на нового кредитора распространяется весь правовой режим, которому подчиняется договор, в том числе все права, которыми обладал первоначальный кредитор.

Противники указанной точки зрения считают, что третейское соглашение имеет персонифицированный характер и основано на взаимном доверии сторон, а для субъекта третейского соглашения небезразличен новый партнер. Соглашаясь на передачу спора с конкретным лицом третейскому суду, сторона могла предполагать, что сведения о судебном процессе с этим лицом в силу его личных особенностей останутся неразглашенными. Поэтому стороны вправе не считать друг друга связанными третейским соглашением.

Правопреемство как процессуальный институт вообще не существует в третейском разбирательстве ввиду того, что правопреемник оказался бы связанным третейским соглашением, которого не заключал, а соответственно, лишался бы своего конституционного права на судебную защиту. То есть право лица обратиться в третейский суд неразрывно связано с личностью кредитора и в силу ст. 383 ГК РФ не может переходить к другому лицу. В обоснование этого указывается на «процессуальные» условия защиты права при уступке права по основному обязательству, что третейское соглашение автоматически не обеспечивает тех же условий защиты права, которые существовали к моменту его передачи.

В связи с наличием множества третейских судов и доверительным характером третейского соглашения замена его сторон может существенно изменить баланс интересов, вследствие, например, различных отношений сторон с организацией, при которой состоит третейский суд. Соответственно, переход прав из третейского соглашения вслед за уступкой права требования недопустим в тех случаях, когда нарушаются условия защиты права, существовавшие к моменту его перехода.

В основе позиции о недопустимости правопреемства в третейском разбирательстве лежат аргументы о неприменимости норм гражданского права к третейскому соглашению в силу его процессуальной, а не гражданско-правовой природы. Тогда к третейскому соглашению не должны применяться и нормы ст. 384 ГК РФ, допускающей уступку прав с сохранением в силе всех условий гражданско-правового обязательства.

Вопрос о том, какие нормы должны применяться в этом случае, остается спорным из-за отсутствия однозначного определения правовой природы третейского соглашения. Действительно, третейское соглашение является добровольным и носит фидуциарный характер.

При этом, в большинстве случаев, сохранение в силе третейского соглашения не нарушает прав сторон и позволяет обеспечить надлежащую их защиту. Исключение составляют случаи, когда право требования неразрывно связано с личностью кредитора или когда существенно изменяются условия защиты права.

Третейское соглашение следует судьбе основного обязательства, поскольку третейское соглашение сопровождает материальные правоотношения сторон. Статья 384 ГК РФ регулирует все условия договора безотносительно к тому, нормами каких отраслей права они регулируются. При цессии к новому кредитору переходят такие элементы режима сделки, как: претензионный порядок, способы фиксации нарушений договора, порядок и формы оплаты, налоговые таможенные и валютные обязательства.

Поэтому представляется не логичным, что вырывается одна из частей правового режима сделки, а остальные следуют ее судьбе. Аналогичную позицию занимает МКАС при ТПП РФ, считая, что арбитражная оговорка распространяется и на правопреемника стороны контракта, которому переуступлены права и обязательства по контракту.

Предъявление иска в защиту нарушенных прав — одна из составных частей содержания права требования, перешедшего к новому кредитору. Сохранение ранее установленного сторонами порядка разрешения споров не ущемляет прав кредитора и позволяет обеспечить надлежащую защиту интересов должника. С учетом сказанного можно сделать вывод о том, что к упоминаемым в ст. 384 ГК РФ условиям, на которых права первоначального кредитора переходят к новому кредитору, относится и условие о рассмотрении споров в третейском суде. Таким образом, за исключением редких случаев, когда исполнение третейского соглашения явно связано с личностью сторон (в биржевых, корпоративных спорах), перемена лиц в основном обязательстве влечет за собой перемену и в третейском соглашении.

Подводя итог анализу взаимоотношений субъектов третейского разбирательства, можно сделать вывод, что внутренние отношения сторон третейского разбирательства базируются на частном соглашении сторон и регулируются частноправовым методом, хотя, исходя из предмета гражданского права, такие отношения не могут в полной мере относиться к гражданско-правовым.

Скорее в данном случае может идти речь о возможном применении аналогии в регулировании этих отношений, чем о распространении на них норм гражданского права. При этом метод регулирования этих отношений, безусловно, диспозитивный, поскольку эти отношения появляются исключительно после заключения сторонами соглашения, которое по своей сути можно свести к процессуальному договору.

В то же время отношения сторон третейского разбирательства и суда не могут быть урегулированы исключительно частноправовыми методами, но и публично-правовые методы проявляются здесь со значительными изъятиями, и их влияние на весь институт в целом не слишком значительно. Поэтому регулирование взаимоотношений субъектов третейского разбирательства включает в себя элементы как частного, так и публичного права. Превалирование частноправовых методов регулирования третейского разбирательства над публично-правовыми определяется не столько количественными параметрами, сколько степенью их влияния на все третейское разбирательство в целом. Публично-правовые методы являются скорее дополнениями к базовому частноправовому методу и используются в случаях, когда частноправовой метод регулирования неэффективен.

Частноправовая природа третейского суда ставит проблему возможности третейского суда рассматривать спор, если документы по спору содержат сведения, относящиеся к государственной тайне. В силу ст. 21 Закона от 21 июля 1993 г. № 5485-1 «О государственной тайне» получить доступ к таким сведениям может только лицо, оформившее соответствующий допуск к ознакомлению с такими сведениями. Оформление допуска — достаточно долгая процедура, которая слабо согласуется с процессуальными нормами о сроках рассмотрения спора в третейском суде. В ст. 21.1 тот же Закон содержит исключение, когда получение доступа не требуется. К таким лицам отнесены судьи и адвокаты в связи с зашитой по уголовному делу.

Третейские судьи не входят в судебную систему, а потому имеют совершенно иной статус. Однако их статус ничуть не ниже статуса адвоката, который может работать с такими сведениями. Более того, такое право у адвоката появилось после постановления Конституционного Суда РФ от 27 марта 1996 г. № 8-П, в котором было указано, что установленное законом ограничение существенно ущемляет право гражданина на судебную защиту и выбор защитника. Охрана государственной тайны в этом случае должна быть обеспечена иными методами. Представляется, что та же логика может быть распространена и на третейский суд, рассматривающий дело, когда охрана сведений, составляющих государственную тайну, будет регулироваться не с помощью допуска, а через механизм подписки о неразглашении полученных сведений.

Важной особенностью третейского разбирательства является необходимость определиться с источником процедурных норм, на которые третейский суд будет опираться в ходе рассмотрения спора. Нормы регламента регулируют лишь часть процедурных вопросов, не затрагивая некоторого количества императивных предписаний, содержащихся в законе. Между тем регулирование негосударственной формы разрешения споров содержится в двух законах: о третейских судах и о международном коммерческом арбитраже.

Разграничение между этими двумя законами проводится по характеру сделки (внешнеторговый характер или международные экономические связи) и по местонахождению сторон в различных государствах. Однако в силу ст. 1 Закона о международном коммерческом арбитраже к таким иностранным организациям приравниваются и предприятия с иностранными инвестициями.

Последние создаются на территории России, и выяснить для суда их принадлежность к предприятиям с иностранными инвестициями, при первом анализе их документов, не всегда представляется возможным. Процедуры рассмотрения спора в порядке международного коммерческого арбитража и внутреннего третейского разбирательства имеют существенные отличия в регулировании, а потому существенную роль играет здесь выбор базового процедурного закона.

Следующей особенностью третейского разбирательства, до сих пор плохо осознаваемой юристами, назовем порядок оформления процессуальных действий и документов субъектами третейского разбирательства. Иными словами речь идет об использовании в третейском разбирательстве процессуальной формы.

Третейский процесс построен с ориентацией на процессуальные кодексы, что находит свое закрепление в регламентах третейских судов. Поэтому порядок действий субъектов третейского разбирательства чаще всего подчинен достаточно четким правилам. Это дает основание утверждать, что существует третейская процессуальная форма, которая не обладает значительными отличиями от гражданской процессуальной формы. Однако фактическое наличие элементов процессуальной формы в третейском разбирательстве не позволяет сделать вывод о том, что она является необходимым элементом третейского процесса.

К признакам процессуальной формы относятся: нормативность, непререкаемость, системность и универсальность. Если использовать термин «третейская процессуальная форма», то следует предположить, что это частный случай общего понятия «процессуальная форма». Исходя из того, что «третейская процессуальная форма» обладает теми же признаками, что и само родовое понятие — «процессуальная форма», можно сказать, что третейская процессуальная форма — это урегулированный законом порядок деятельности субъектов третейского разбирательства. Данное определение должно вытекать из общего понятия процессуальной формы, но очевидно и то, что источником ее закон не является.

Нормативность процессуальной формы подразумевает ее закрепление на уровне закона. Для третейского суда таким нормативным актом является Закон о третейских судах. При этом источником третейского разбирательства являются и локальные акты третейских судов — их регламенты, а также соглашение сторон. Искать установление третейской процессуальной формы в регламентах третейских судов не имеет смысла в силу того, что регламенты закрепляют требования, установленные для данного третейского суда, а не императивные установления государства, характерные для всей системы третейского разбирательства. Поэтому требования третейской процессуальной формы и последствия ее несоблюдения должны быть закреплены на уровне закона.

Анализ закона позволяет установить, что для третейского суда установлено два вида обязательных к использованию судебных актов: это решение и определение. При этом закон не устанавливает, что этот список судебных актов третейского суда является исчерпывающим. Третейский суд в ходе разбирательства может прибегать и к совершению процедурных действий в форме, не характерной для государственного суда, поскольку он самостоятельно определяет, в какой форме произвести то или иное действие.

Например, закон обязывает суд уведомить стороны о дне и месте судебного заседания. Третейский суд обязан исполнить это требование закона под страхом возможной отмены его решения или отказа в выдаче исполнительного листа. Но он не обязан придерживаться установленной для государственных судов формы уведомления сторон в виде определения. Он может вынести определение по этому вопросу, а может уведомить стороны протокольно, путем направлениями почтового уведомления или телеграммы. Обязанность третейского суда — произвести уведомление сторон, а форма, в которой это будет произведено, не имеет правового значения. Итогом разрешения спора по существу может быть только решение, и третейский суд не вправе разрешить спор путем принятия иного судебного акта.

Несколько иначе обстоит дело с вынесением определений суда. Третейский суд обязан совершать процессуальные действия в форме определения в случаях, прямо указанных в законе.

К случаям обязательного вынесения определения третейским судом закон относит:

• устранение дефектов решения третейского суда: дополнительное решение, разъяснение решения, исправление описок, арифметических ошибок и опечаток в решении (ст. 34-36 Закона о третейских судах);
• прекращение третейского разбирательства (ст. 38 Закона о третейских судах);
• разрешение вопроса о компетенции (ст. 17 Закона о третейских судах);
• принятие обеспечительных мер (ст. 25 Закона о третейских судах).

Не стоит забывать, что помимо закона гораздо более важным регулятором является локальное регулирование в виде правил (регламентов) постоянно действующего третейского суда. В них может быть закреплено, какие процессуальные действия какой процессуальной формой опосредуются. Таким образом, регулирование использования третейской процессуальной формы носит отчетливо децентрализованный характер.

Требование о следовании третейским судом определенной процессуальной форме вызвано скорее своеобразной процессуальной традицией, чем необходимостью. Характерно, что, указывая на необходимость использования процессуальной формы в определенных случаях, закон не определяет, каким образом должны быть произведены указанные действия в остальных случаях. Следовательно, когда отсутствует законодательное или локальное регулирование, третейский суд не связан какой-либо определенной формой реагирования и по своему усмотрению выбирает форму совершения процессуального действия. Еще в меньшей степени регулируются действия сторон третейского разбирательства, и процессуальная форма установлена только для выражения истцом своего требования в виде искового заявления.

Стоит отмстить различие в регулировании внутреннего содержания третейской и гражданской процессуальной формы. Если в государственном судопроизводстве содержание процессуального действия и документа детально регулируется законом, то в отношении третейского суда регулирование не отличается подобной точностью. Достаточно подробно закон регулирует только требования к содержанию искового заявления и форме и содержанию решения третейского суда. В других случаях закон требует только совершения действий в определенной форме, не раскрывая требований к ее содержанию, которое устанавливается участниками процесса и судом самостоятельно.

Есть еще одно важное отличие, касающееся третейской процессуальной формы, — возможность влияния сторон третейского разбирательства не только на наличие процессуальной формы, но и на ее содержание: например, в отношении ведения протокола судебного заседания, способов уведомления сторон, исследования доказательств. В третейском разбирательстве существует влияние сторон и самого состава третейского суда на процессуальную форму, в то время как для государственного суда подобное влияние исключено — процессуальная форма устанавливается только законом. Указанные отличия приводят к выводу об отсутствии в третейском разбирательстве процессуальной формы в ее классическом понимании.

Установление процессуальной формы преследует вполне определенную цель — установление четкого порядка поведения субъектов процесса во время судебного разбирательства. Выполнение этого требования позволяет предотвратить возможность злоупотребления сторонами своими правами, провести унификацию форм выражения участниками процесса своей воли и, в конечном счете, обеспечить вынесение судом законного и обоснованного решения.

В отношении решения третейского суда закон ограничивается только требованием о недопустимости нарушения основополагающих принципов права. Рассматривая эту проблему в историческом аспекте, мы увидим, что соблюдение процессуальной формы, единообразно установленной законом, входило бы в противоречие с самой сущностью третейского разбирательства.

Это относится к вынесению решений «по справедливости», в упрощенном порядке, лицами, не имеющими специальных юридических познаний и навыков выполнения процессуальных требований. Третейское разбирательство возникает для того, чтобы избежать государственного правосудия и исключить существующие в нем процессуальные правила. Воспроизводство указанных правил применительно к третейскому суду привело бы к созданию неполноценной копии государственного суда, не обладающего к тому же возможностями, предоставляемыми государством судам, входящим в судебную систему.

Отсутствие формализма в третейском разбирательстве предопределяло его существование на разных этапах развития общества. Как показала история, отсутствие третейской процессуальной формы не приводило к существенному нарушению прав сторон. Заключая третейское соглашение и исключая процессуальные правила государственного суда, стороны выбирали преимущества третейского разбирательства, достигаемые как раз за счет упрощения процедуры. Упрощение могло привести к некоторому нарушению их прав, но достигаемый этим упрощением правовой и социальный эффект был для сторон более значимым, чем возможное нарушение их прав. Наличие процессуальной формы и ее соблюдение еще не гарантируют соблюдение интересов сторон.

Процессуальное право призвано обеспечить реализацию права путем возможности его судебной защиты. В этом состоит так называемая процедурная справедливость — устройство правил выработки решений, способное обеспечить справедливый результат. Создание справедливой процедуры разрешения спора абсолютно необходимо для достижения справедливого результата, а критерий ее оценки — это справедливость возможных результатов. Вполне возможно достичь справедливого результата интуитивно, не руководствуясь правом, но в этом случае справедливость не гарантирована и зависит исключительно от субъективных факторов.

Идеальная процедурная справедливость призвана устранить субъективизм и стремиться к тому, чтобы независимо от усмотрения органа правоприменения, используя установленную процедуру, субъект, защищающий свои права, всегда получал справедливый результат. В то время как современное процессуальное право ориентировано, чтобы результат был законным, а его справедливость предполагается изначально. Эти понятия не являются совпадающими, и справедливость подменена формальной справедливостью, т.е. соответствию полученного результата выполнению процедурных правил.

В третейском суде не процедура обеспечивает достижение приемлемого для сторон результата разрешения спора, а доверие к составу суда и правилам рассмотрения дела. Отсутствие процессуальной формы означает не то, что вынесенное решение будет незаконным, а только то, что закон допускает такую возможность и при этом не делает данное решение нелегитимным. Именно это отличие позволяет третейскому суду в большей степени ориентироваться на требования справедливости и сложившиеся в данной среде обычаи и обыкновения, нежели на требования формальных предписаний закона.

Косвенным подтверждением тому является установление законом последствий се несоблюдения в виде возможности отмены решения третейского суда (ст. 42, 46 Закона о третейских судах). Законодатель не выделяет, в каких именно случаях нарушение процедуры третейского разбирательства ведет к отмене решения. По аналогии с процессуальными нормами п. 3 ст. 270 АПК РФ и ч. 1 ст. 364 ГП К РФ можно утверждать, что подразумевались случаи, когда эти нарушения являются настолько существенными, что приводят к ущемлению прав сторон, из-за чего не достигается установленный законом результат.

Третейская процессуальная форма как обязательный элемент процессуальной отрасли присутствует в третейском процессе, но не в том виде, в каком это предусматривает процессуальная отрасль права. Из признаков процессуальной формы для третейской формы в полной мере не характерен ни один. Их сходство состоит только в том, что это определенный порядок действий.

Можно выделить следующие основные признаки третейской процессуальной формы:

• устанавливается не только законом, но и локальными правовыми актами, усмотрением сторон и состава суда;
• не является всеобъемлющей (допускается осуществление процессуальных действий в иных, не запрещенных формах);
• закон не всегда содержит требования к ее внутреннему содержанию.

Столь существенная разница в содержании понятия третейской процессуальной формы возникает не только в силу различий в законодательном регулировании, но в силу особенностей правовой природы третейского суда, ее использующей.

Использование в третейском разбирательстве элементов процессуальной формы не является свидетельством того, что мы имеем дело с явлениями одной правовой природы. Отсутствие общих признаков, объединяющих их в единое родовое понятие, позволяет говорить об условности использования термина «третейская процессуальная форма». Скорее, речь может идти о влиянии судебной процессуальной формы на третейское разбирательство. Появившись для регулирования процессуальных отношений в государственном суде, элементы процессуальной формы получили распространение во всех формах правоприменительной деятельности.

В контексте третейского разбирательства точнее говорить не о необходимости следования процессуальной форме при совершении действий любыми его субъектами, а о следовании определенному порядку действий при совершении наиболее значимых, процедурных действий в случаях, прямо предусмотренных источниками третейского разбирательства.

Понятие «третейская процессуальная форма» имеет право на существование, но его содержание существенно уже, чем общее понятие процессуальной формы, даже с учетом особенностей третейского разбирательства, и обладает иным внутренним содержанием.

Защита гражданских прав эффективна лишь в том случае, если истец имеет возможность в результате разрешения спора получить реальное исполнение решения суда. Третейское разбирательство хотя и основано на согласовании взаимной воли сторон, в момент своего начала все равно имеет своей целью защиту прав, а не является примирительной процедурой, такой, как посредничество.

С момента заключения третейского соглашения во время третейского разбирательства фактическое положение вещей и отношения между сторонами могут настолько существенно измениться, что это сделает затруднительным или невозможным реальное исполнение принятого третейским судом решения. Именно целям предотвращения невозможности исполнения решения и служит институт обеспечения иска. Указанная процедура для третейского разбирательства имеет свои существенные особенности.

Принципиальным отличием обеспечения иска в третейском разбирательстве служит то, что третейский суд не имеет возможности принудительно исполнить вынесенное определение об обеспечительных мерах. В силу негосударственного характера у третейского суда нет властных полномочий, позволяющих использовать органы исполнения судебных актов, как нет и собственного механизма принудительного исполнения.

Это обстоятельство приводит к тому, что обеспечение иска становится одной из форм содействия государственной судебной системы третейскому разбирательству. Обеспечение иска происходит главным образом лишь в результате приведения в действие сложного правового механизма взаимодействия третейского суда и органов правосудия. Для получения исполнительного листа заявитель должен обратиться в компетентный суд в соответствии с правилами подведомственности, установленными процессуальными кодексами.

Второе отличие вытекает из договорного характера возникновения компетенции третейского суда. Статья 25 Закона о третейских судах носит диспозитивный характер и предусматривает возможность для третейского суда распорядиться о введении обеспечительных мер, только если иное не установлено в третейском соглашении. Подобная диспозитивная конструкция в принципе не может существовать в государственном судопроизводстве, но вполне органична для третейского разбирательства.

Не является ли принятие обеспечительных мер государственным судом вмешательством в компетенцию третейского суда? Ответ содержится в функции обеспечительных мер. Обеспечительные меры направлены на гарантирование возможности исполнения вынесенного третейским судом решения, а не на регулирование его принятия, вынесения или обоснованности. Поскольку обеспечительные меры направлены на регулирование и обеспечение процесса исполнения решения, то они в большей степени влияют на исполнительное производство, а не на процесс разрешения спора. Исполнительное производство относится к сфере публичного права и является исключительной компетенцией государства. Поэтому рассмотрение государственным судом заявления о принятии обеспечительных мер третейским судом не является вмешательством в его компетенцию.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что механизм введения обеспечительных мер при рассмотрении дела в третейском суде урегулирован в российском законодательстве достаточно противоречиво. Так, ГПК РФ и АПК РФ, практически идентично регулирующие вопросы взаимодействия третейского суда и государственного суда, имеют принципиально различное регулирование в отношении обеспечительных мер и слабо соотносятся с положениями Закона о третейских судах.

Точнее, ГПК РФ вообще не регулирует процедуру выдачи исполнительного листа в порядке обеспечительных мер во время рассмотрения спора в третейском суде. Между тем Налоговый кодекс РФ предусматривает уплату государственной пошлины при обращении за этим процессуальным действием в суд общей юрисдикции. Соответственно, в случае такого обращения по ч. 4 ст. 1 ГПК РФ суд общей юрисдикции должен будет применить аналогию закона, используя для этого соответствующие нормы АПК РФ.

Различия в регулировании процедуры обеспечения иска при рассмотрении спора третейским судом, существующие в Законе о третейских судах и в АПК РФ представляются более существенными. В ст. 25 Закона о третейских судах предусмотрено, что заявитель обращается в третейский суд и тот выносит определение о принятии обеспечительных мер. Арбитражный суд исполняет контрольные функции в отношении вынесенного третейским судом определения о принятии обеспечительных мер. Предметом его контроля являются обстоятельства, свидетельствующие о необходимости принятия соответствующих обеспечительных мер, изложенные в определении третейского суда.

В то же время ч. 5 ст. 92 АПК РФ исходит из несколько другого подхода. Заявитель должен обратиться в арбитражный суд, лишь доказав факт рассмотрения данного дела в третейском суде. К таким доказательствам Кодекс относит: заверенную председателем постоянно действующего третейского суда копию искового заявления, принятого к рассмотрению третейским судом, или нотариально удостоверенную копию такого заявления и заверенную надлежащим образом копию соглашения о третейском разбирательстве.

Определения третейского суда о принятии обеспечительных мер нет в списке документов, направляемых в арбитражный суд вместе с заявлением об обеспечении иска. В силу чего при разрешении заявления о введении обеспечительных мер арбитражный суд разрешает его, исходя из собственной позиции относительно необходимости такого обеспечения. Функция определения третейского суда о принятии им обеспечительных мер в этом случае является для арбитражного суда скорее выражением мнения третейского суда для разрешения государственным судом заявления об обеспечительных мерах.

Закон не обязывает государственный суд давать оценку вынесенному третейским судом определению или установленным в нем обстоятельствам. В этом случае имеет место не контроль правильности самого определения, а контроль наличия или отсутствия определенных обстоятельств, на основании которых третейский суд принимает определение. Такой способ регулирования возможности принудительного установления обеспечительных мер в третейском разбирательстве делает практически невозможным введение предварительных обеспечительных мер ввиду нереальности соблюдения механизма их введения.

Указанное разногласие АПК РФ и Закона о третейских судах по вопросу о введении обеспечительных мер вызвано тем, что есть два способа обеспечения исковых требований: императивный и диспозитивный. При диспозитивном способе обеспечительных мер третейский суд может ввести их самостоятельно, но они распространяют свое действие исключительно на стороны третейского разбирательства, не обеспечиваются принудительной силой государства и добровольно исполняются сторонами.

Диспозитивный способ получил достаточно широкое распространение в зарубежных государствах и в международном коммерческом арбитраже, где правосознание в коммерческом обороте ориентировано на уважительное отношение к распоряжению суда и стороны не склонны уклоняться от его исполнения. Императивный способ обеспечения иска отличается тем, что он базируется на введении принудительных обеспечительных мер, т.е. введении этих мер при помощи принудительной силы государства. Способ введения обеспечительных мер описанный в АПК РФ, как раз и является императивным: он основан на реализации государством своих властных полномочий по принудительному обеспечению судебных решений и обеспечению для сторон реальной и эффективной зашиты своих прав.

Реализуемый посредством судебной системы государства, данный способ базируется на самостоятельной оценке необходимости для государства принятия таких мер в спорной ситуации. При таком подходе для государства должно быть безразлично, с помощью какого способа будут защищаться эти права — в государственном суде или в третейском, важно лишь не допустить возможности нарушения прав субъектов в результате неэффективной судебной защиты. Определение третейского суда и его позиция в этом вопросе будут излишними, поскольку правоприменитель сам способен дать оценку сложившейся ситуации и определить, насколько необходимо в ней введение обеспечительных мер.

В главе 3 уже рассматривались принципы третейского разбирательства, и отмечалось, что в третейском разбирательстве существует принцип конфиденциальности, противоположный принципу гласности, закрепленному в государственном судопроизводстве. Наличие указанного принципа вносит существенные коррективы в процедуру разрешения спора в порядке третейского разбирательства. Наиболее сильно этот принцип влияет на возможность вступления в процесс третьих лиц, соединения исков.

Именно наличие этого принципа предопределяет необходимость получения согласия сторон на вступление в процесс третьих лиц. Другая особенность проявления этого принципа состоит в том, что возможность нахождения в помещении, где происходит рассмотрение дела, имеют только представители сторон; присутствие любых иных лиц может быть только с согласия сторон. Таким образом, если, например, представитель одной из сторон не был допущен к участию в процессе в силу ненадлежащего оформления полномочий, то он должен быть удален из зала судебного заседания, если другая сторона не согласится на проведение открытого заседания.

Никому, кроме представителей сторон, суд не имеет право сообщать о совершенных процессуальных действиях, отложениях заседаний и перерывах, как и о самом факте рассмотрения спора конкретных сторон третейским судом. Этот же принцип запрещает третейским судам производить обобщение своей практики, не устранив идентифицирующие стороны признаки.

Общий вывод относительно влияния принципа конфиденциальности на третейское разбирательство состоит в том, что в силу указанного принципа третейский суд оказывается связанным волей сторон при совершении любого процессуального действия, которое может повлечь оглашение информации о рассмотрении спора конкретных сторон в третейском суде.

При этом стоит отметить, что в данном случае речь идет о согласованной воле обеих сторон, а не только о воле одной из сторон. В качестве презумпции закон устанавливает, что стороны исходят из недопустимости разглашения вышеуказанных сведений. В то же время принцип конфиденциальности не является абсолютным в том смысле, что третейский суд может прийти к выводу о необходимости нарушения указанного принципа, если он вступит в противоречие с иными принципами третейского разбирательства.

Достаточно распространена ситуация, когда возникает необходимость, например, истребования доказательства, допроса свидетеля, выяснения позиции лица, связанного правовыми отношениями со сторонами и т.д. В этих случаях третейскому суду придется определять, каким из приоритетов руководствоваться: осуществить защиту прав стороны с нарушением принципа конфиденциальности, либо, не нарушая принципа конфиденциальности, вынести решение, которое не будет обладать свойствами законности и обоснованности.

Представляется, что при подобном конфликте интересов следует исходить из того, что основная функция третейского суда состоит в защите прав. Принцип конфиденциальности охраняет интерес сторон в неразглашении сущности их правоотношений, если такое разглашение может причинить вред одной из сторон. Следовательно, ненадлежащая защита права третейским судом неизбежно вызовет вред для истца, который уже пострадал в результате действия или бездействия ответчика и не получил правовой защиты.

В то время как нарушение принципа конфиденциальности только предполагает возможность наступления негативных последствий от разглашения конфиденциальной информации. Поэтому отступление от принципа конфиденциальности может быть осуществлено третейским судом лишь в связи с особыми обстоятельствами для исполнения своей функции защиты прав, когда невозможно произвести такую защиту без нарушения данного принципа.

Возникновение компетенции третейского суда на основании третейского соглашения, заключенного сторонами, вызывает отличия в возможностях ответчика предъявить встречный иск. Как известно, предъявление встречного иска является одним из способов зашиты прав ответчика в судебном процессе. Критерии признания иска встречным хорошо известны процессуальной науке¹См.. напр.: Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации / под ред. В.В. Яркова. М., 2003. С. 331-341.. Базовым признаком встречного иска является его влияние на заявленные истцом требования, делающее невозможным удовлетворение основного иска или же уменьшающее размер удовлетворенных требований. Первоначальный и встречный иски зачастую не связаны по своему правовому основанию, что не мешает их рассмотрению в гражданском или же арбитражном процессе.

Иначе обстоит дело с возможностью предъявления иска в третейском разбирательстве. Предъявление встречного иска в третейском разбирательстве регулируется ст. 24 Закона о третейских судах. Указанная норма несколько изменяет критерии для признания иска встречным. В третейском разбирательстве достаточно лишь оценочного критерия «существования взаимной связи встречного требования с требованием истца». Однако вводится еще дополнительный критерий — допустимость рассмотрения спора в соответствии с третейским соглашением. Соответственно, ключевым предметом исследования третейского суда является его компетенция на рассмотрение встречного иска.

Возможность третейского суда рассматривать любое заявленное требование, неважно, — основное или же встречное, возникает лишь при наличии соглашения сторон, по которому они наделяют третейский суд правом рассмотреть определенный спор или группу споров. Поэтому предъявление встречного иска может базироваться на том же третейском соглашении, на основании которого был заявлен первоначальный иск, или же на основании третейского соглашения, содержащегося в другом документе и, возможно, касающегося иного правоотношения сторон.

В обоих случаях вопрос о компетенции решается третейским судом путем оценки, насколько заявленные требования охватываются третейским соглашением. Именно круг споров, передаваемых на разрешение третейского суда, и является тем камнем преткновения, из-за которого иногда конструкция встречного иска получается нереализуемой. Например, если стороны наделили третейский суд компетенцией на разрешение споров «по исполнению договора», то предъявление встречного иска «о признании договора недействительным» будет невозможным в третейском суде на основании вышеуказанного третейского соглашения.

Такое требование должно быть заявлено в компетентный суд в соответствии с правилами подведомственности и подсудности. Лишь при наличии отдельного третейского соглашения сторон по этому вопросу указанный спор может быть рассмотрен в третейском суде.

Таким образом, предъявление встречного иска в третейском разбирательстве сопряжено с меньшим количеством формальных требований о связи первоначального иска и встречного, но в то же время осложняется необходимостью выяснения возможности рассмотрения встречного требования в начатом третейском процессе в соответствии с компетенцией третейского суда.

Возможность проведения зачета встречных требований во время процедуры третейского разбирательства законодатель урегулировал, используя те же условия о возможности его проведения, что и при встречном иске.

Не меньше проблем возникает при взаимодействии третейского разбирательства с государственной судебной системой. Проблема состоит в том, что законодатель достаточно исчерпывающим образом урегулировал вопросы преюдиции внутри государственной судебной системы, но не урегулировал влияние судебных актов третейского суда на судебный процесс и наоборот. Применительно к возможности одновременного рассмотрения тождественных исков, рассматриваемых в третейском суде и в государственном, в силу ч. 1 ст. 148 АПК РФ арбитражный суд должен оставить иск без рассмотрения, если в производстве третейского суда имеется тождественное дело. Если арбитражный суд в процессе рассмотрения дела установит, что по тождественному делу имеется принятое решение третейского суда, то он должен прекратить производство по делу в силу ч. 1 ст. 150 АПК РФ. Аналогичное правило содержится и в ст. 38 Закона о третейских судах, которое обязывает третейский суд прекратить производство по тождественному делу, по которому уже вынесено судебное решение, вступившее в законную силу.

Все сказанное выше относится к случаям рассмотрения тождественных исков, т.е. исков, которые имеют одинаковые предмет и основание, а также в которых совпадают стороны. Ситуация, когда в третейском суде и в государственном суде рассматриваются иски, порождающие близкий или же идентичный правовой результат, но которые, тем не менее, не являются тождественными, получила образное название «проблемы параллельных исков». С некоторой натяжкой эту ситуацию можно распространить и на иски, которые тесно связаны с предметом рассматриваемого иска и которые неизбежно окажут влияние на рассматриваемый спор.

Орган, который будет производить защиту прав и рассматривать возникший спор, — третейский суд или государственный суд — определяется истцом посредством разграничивающего по судебным органам механизма компетенции на рассмотрение конкретного спора. Компетенция третейского суда всегда является исключением спора из его подведомственности государственному суду и происходит посредством заключения третейского соглашения. В силу этого соглашения каждый конкретный спор подведомственен точно определенному суду. Третейское соглашение с высокой степенью точности указывает на третейский суд, в котором должен быть рассмотрен спор, и на те правоотношения, споры по которым он полномочен рассматривать.

Указанный механизм распределения дел с помощью установления сторонами спора компетенции третейского суда хорошо справляется с возложенной на него функцией лишь до той поры, пока данное третейское соглашение охватывает все возможные группы споров, которые могут возникнуть из спорного правоотношения. При этом он становится бессильным, когда появляются лица, которые в силу закона имеют право предъявлять иски, связанные с правоотношением сторон, в связи с которыми стороны обратились в суд, но сторонами не являются.

Наиболее часто параллельный иск может возникнуть из исков прокурора в защиту прав конкретного субъекта права, оспаривание акционером или участником общества заключенных обществом сделок (например крупных или с заинтересованностью), лиц, обращающихся за признанием недействительной ничтожной сделки, лица, отвечающего солидарно, но не связанного третейским соглашением.

Все случаи предъявления параллельных исков объединены одним общим признаком: указанный иск предъявляет субъект, который не подписывал третейское соглашение, а, соответственно, соглашение об исключении данного спора из юрисдикции государственного суда на него не распространяется. В то же время непосредственные стороны спорного правоотношения, которые вступили в соответствующие права и приняли на себя обязанности, своей волей наделили компетенцией по урегулированию спора третейский суд. Все это приводит к тому, что одно и то же правоотношение будет предметом судебного рассмотрения в разных судебных органах, каждый из которых вправе принять по спору свое решение, которые могут быть прямо противоположны друг другу.

Описанная ситуация отнюдь не является нормальной для российской правовой системы, поскольку в указанном случае институт разграничения дел в соответствии с компетенцией дает сбой и не является эффективно работающим. Возможность разрешения фактического одного и того же правового конфликта разными органами, когда оба решения могут быть признаны законными, безусловно, подрывает главную цель существования самой судебной системы и механизма альтернативного разрешения споров — окончательное урегулирование правового конфликта путем властного и окончательного разрешения спора сторон.

Характерно, что именно проблемы разграничения компетенции между судами общей юрисдикции и между арбитражными судами по вопросу разрешения корпоративных споров привели к существенному изменению процессуальных правил АПК РФ и ГПК РФ в части подведомственности. До законодательного разрешения указанной коллизии обе ветви судебной власти могли принять к рассмотрению спор и разрешать его по существу (например, спор о признании недействительным решения собрания акционеров) лишь в зависимости от статуса заявителя.

Это было вызвано тем, что в качестве базового регулятора распределения дел по подведомственности был избран субъектный состав спорящих сторон. Изменение правил определения подведомственности путем выделения в качестве определяющего критерия характера спора, а также введение специальной компетенции арбитражного суда привели к полному разрешению данного противоречия.

Возможность для субъектов права самим выбирать форму защиты своих прав привела к возникновению по сути аналогичного конфликта. И в том, и в другом случаях закон относит разрешение данного спора к ведению обоих судов в зависимости от обратившегося за защитой субъекта. Острота и множественность конфликтных ситуаций при разрешении корпоративных споров подвигли государство к разрешению существовавшего противоречия. В ситуации с третейским разбирательством острота конфликта гораздо ниже и случаи таких конфликтов не носят массовый характер, поэтому внимание законодателя приковано к другим, более насущным проблемам, в большей степени требующим своего разрешения.

Помимо этого соотношение третейского разбирательства и гражданского процесса не позволяет правовому сознанию помещать третейский суд на одну ступень с государственным судом. Эта ситуация характеризуется тем, что в конфликте двух равных ветвей одной судебной системы законодатель был вынужден искать компромисс, что не происходит, когда сталкиваются интересы государственного суда и третейского суда. Хотя, если взглянуть на эту проблему под другим углом, здесь происходит не столкновение интересов третейского суда и суда государственного, а поиск оптимального соотношения частного и публичного регулирования при защите частноправового интереса.

В рассматриваемом случае предпочтительнее было бы законодательное регулирование, разрешающее двойственность ситуации с параллельными исками. Подход к урегулированию названной проблемы должен опираться на необходимость наиболее эффективной зашиты гражданских прав субъектов спора, не допускающей ущемления прав иных лиц, интересы которых связаны с интересами спорящих сторон. Найти эту тонкую грань достаточно непросто, а причина кроется в том, что принудительное перемещение компетенции в один из судебных органов приведет к отступлению от основных принципов их деятельности.

Можно признать предпочтение выбору формы разрешения спора непосредственных участников правоотношения иди же признать приоритет статуса субъекта, обращающегося за защитой (указанный вариант в настоящее время молчаливо реализован). Запрет на рассмотрение третейским судом коммерческих споров (а это — историческая база третейского разбирательства) равносилен отказу от права граждан на самостоятельное легитимное разрешение споров, перемещение коммерческих споров в третейский суд без учета воли сторон идет вразрез с принципом добровольности выбора субъектами формы разрешения споров.

Возможно, решение обозначенной проблемы стоит искать, используя механизм, установленный в ч. 4 ст. 194 АПК РФ для рассмотрения споров об оспаривании нормативных актов, устанавливающий, что дело подлежит прекращению, если есть вступившее в законную силу решение суда по ранее рассмотренному делу, проверившего тот же нормативный акт по тем же основаниям. Представляется, что установление подобного механизма сняло бы значительную часть проблем и привело к существенной процессуальной экономии.

Однако на сегодняшний момент какое-либо однозначное регулирование проблемы параллельных исков отсутствует, а потому следует разрешать возникающие коллизии, исходя из существующего регулирования и руководствуясь общими началами регулирования процессуальной деятельности и деятельности третейских судов. К таким началам следует отнести окончательность разрешения спора путем соответствующей правовой квалификации отношений сторон. Как уже указывалось, с точки зрения компетенции третейский суд, как и государственный суд, вправе выносить подобные решения, в том числе и правоустановительные.

В силу различного субъектного состава спорящих сторон, а также отсутствия прямого указания закона на преюдициальное значение решений третейских судов для государственных и наоборот. Установленные решением суда обстоятельства, не подпадающие под категорию имеющих преюдициальное значение, не освобождают стороны от повторного доказывания тех же обстоятельств в новом процессе.

Тем не менее, указанные решения судов имеют общеобязательное значение, и не учитывать такие их правовые свойства, как определенность и исключительность, нельзя. Более того, арбитражная практика идет по пути необходимости обязательно учитывать при принятии решения арбитражного суда решения других судов, входящих в судебную систему. Указанная позиция вызвана как раз соображениями процессуальной экономии и основана на правовых свойствах решения суда. Действительно, если суд уже установил, например, факт недействительности договора, то нет правовых оснований производить взыскание по указанному договору.

Указанная логика вполне применима и к проблеме параллельных исков. Во всяком случае, третейский суд не может игнорировать факт принятия решения по параллельному иску. Представляется, что аналогичную позицию должен занимать и государственный суд в подобной ситуации, во всяком случае тогда, когда на решение третейского суда выдан исполнительный лист, хотя третейский суд и не входит в судебную систему. Тем не менее интеграция третейских судов в механизм разрешения споров делает их решения близкими по своим правовым свойствам к решениям государственных судов. Поэтому подходы к восприятию решения третейского суда должны быть близки к восприятию решения государственного суда в аналогичной ситуации.

Не стоит сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что проблема параллельных исков наиболее остро возникает в период, когда оба дела еще только находятся в стадии рассмотрения. Зачастую параллельный иск предъявляется как раз с процессуальной целью — затянуть рассмотрение основного требования. В этом случае перед судом стоит процессуальный вопрос о приостановлении слушания дела. Обращает на себя внимание то, что ни ст. 143 и 144 АПК РФ, ни Закон о третейских судах не регулируют вопрос о приостановлении производства по делу при предъявлении параллельного иска.

Более того, АПК РФ не устанавливает такую обязанность для арбитражного суда и не дает ему такого права, поскольку третейский суд среди органов, решения которых могут повлиять на исход дела, не указан. Точно так же обстоит дело и с нормами Закона о третейских судах, с той лишь поправкой, что там нормы о правилах приостановления рассмотрения дела отсутствуют вообще. Регулирование этого вопроса происходит на более низком уровне правил третейского разбирательства или соглашения сторон.

Соответственно, третейский суд при наличии параллельного иска должен руководствоваться соображениями интересов сторон и нормами своего регламента. Рассмотрение дела при игнорировании параллельного иска существенно повышает риск отказа в выдаче исполнительного листа или отмены решения при удовлетворении параллельного иска. Однако как и в случае с арбитражным судом, предъявление параллельного иска не обязывает третейский суд к приостановлению дела, а только дает ему такую возможность с учетом всех особенностей рассматриваемого им дела.

В качестве ключевых особенностей производства по делу в третейском суде следует выделить: возможность влияния сторон на правила рассмотрения спора; регулирование третейского разбирательства преимущественно диспозитивным методом; низкую степень властных проявлений в отношениях между судом и сторонами; усеченное использование процессуальной формы; более узкий состав участников третейского разбирательства.