Правоисполнительная форма государственно-церковных отношений

Исполнительная деятельность представляет собой основанную на законах оперативную, повседневную реализацию органами исполнительной власти (государственного управления) функций государства. Посредством управленческой деятельности реализуются отношения между органами государства, общественными объединениями и гражданами, их взаимные права и обязанности в различных сферах общественной жизни.

Система органов исполнительной власти, осуществлявших правовую политику в конфессиональной сфере. Система власти, сложившаяся в России после революционных преобразований 1917 г., была обусловлена сложной расстановкой политических сил и изменением системы хозяйствования. Совет народных комиссаров возглавлял систему исполнительной власти в Советском государстве. Являясь исполнительным и распорядительным органом, он одновременно обладал и законодательными функциями. В систему государственных органов исполнительной власти также входили народные комиссариаты и специализированные органы в сфере реализации свободы совести. На протяжении рассматриваемого периода такими органами являлись:

VIII (V) отдел Наркомата юстиции РСФСР (1918-1924);
Постоянная комиссия по вопросам культов при Президиуме ВНИК (1929-1934);
Постоянная комиссия по культовым вопросам при Президиуме ЦИК СССР (1934-1938);
Совет по делам Русской православной церкви при Совете народных комиссаров (Совете министров) СССР (1943-1965);
Совет по делам религиозных культов при Совете народных комиссаров (Совете министров) СССР (1944-1965).

Первые попытки создания государственного органа специальной компетенции относятся к апрелю 1918 г., когда по решению Совнаркома РСФСР была образована Междуведомственная комиссия. 8 мая 1918 г. на основании постановления Совнаркома при Наркомате юстиции был создан VIII отдел по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства во главе с П.А. Красиковым. Вскоре возникла система его местных органов при губисполкомах.

VIII «ликвидационный» отдел Наркомюста был призван осуществлять ликвидацию прежних, дореволюционных государственно- церковных отношений и оказание помощи органам власти в пресечении контрреволюционной деятельности религиозных объединений. Его основные задачи сводились к следующему:

«1. Разбор и разрешение многочисленных случаев прецедентарного характера, могущих возникнуть при непосредственном применении декрета.

2. Осуществление почина в издании ряда правительственных актов в развитие, дополнение и разъяснение декрета.

3. Помощь другим органам советской власти в пресечении контрреволюционной деятельности религиозных объединений»²³Персиц М.М. Отделение церкви от государства и школы от церкви в СССР. М., 1958. С. 112..

VIII отдел НКЮ участвовал в организации атеистической пропаганды и различных антицерковных акций, издавал антирелигиозную литературу.

Реализация политики отделения церкви от государства проходила в условиях неналаженности периферийного аппарата управления, что существенно затрудняло возможности «ликвидационного» отдела Наркомюста. По замечанию советского исследователя В.Ф. Зыбковца, к лету 1918 г. в большинстве губерний не были созданы органы и аппараты советской власти, которые занимались бы осуществлением правительственных декретов и постановлений в отношении религии, о чем свидетельствуют сообщения Вологодского, Воронежского, Витебского, Рязанского, Пензенского и ряда других губисполкомов²⁴Зыбковец В.Ф. Национализация монастырских имуществ в советской России (1917-1921 гг.). М., 1975. С. 50-55..

Со временем акценты стали смещаться в плоскость активизации пропагандистских усилий среди населения, проводилась централизация органов государственного управления по партийной линии. С августа 1920 г. функционировал отдел пропаганды и агитации ЦК РКП(б), 12 ноября 1920 г. Совнарком принял декрет о создании Главного политико-просветительного комитета республики во главе с И.К. Крупской. При губкомах партии организовывались антирелигиозные семинары для подготовки квалифицированных пропагандистов и т.д.

Силовые органы власти традиционно имели собственное представление о содержании и способах проведения религиозной политики. Органы Всероссийской чрезвычайной комиссии (с февраля 1922 г. — ГПУ) располагали репрезентативной информацией о состоянии православной церкви. Разногласия между VTTI отделом НКЮ и ВЧК обострились в конце 1920 г., после окончания военных действий на фронтах Гражданской войны встал вопрос об определении религиозной политики государства в мирных условиях. 30 ноября 1920 г. П.А. Красиков в своей записке председателю Совнаркома предлагал следующую тактику в отношении православной церкви: «...моя линия, которая расходится с линией ВЧК (Лацис; была в печати моя полемика с ним), заключается в выдержке обеих групп на сухоядении, а не оживлении их пайками...». В декабре 1921 г. Ф.Э. Дзержинский в письме М.И. Лацису отмечал: «...церковную политику развала должна вести ВЧК, а не кто-либо другой. Официальные или полуофициальные сношения с попами — недопустимы... Лавировать может только ВЧК для единственной цели — разложения попов. Связь какая бы то ни было с попами друг их органов — бросит на партию тень — это опаснейшая вещь»²⁵Цит. по: Одинцов М.И. Государство и церковь. 1917-1938. М., 1991. С. 24-25.. Образованное при секретном отделе ВЧК (затем ГПУ-ОГПУ) особое VI отделение развернуло осведомительную и агентурную работу, разрабатывало и осуществляло акты репрессий в отношении духовенства и мирян.

Руководящую роль в организации антицерковной политики сыграло Политбюро ЦК РКП (б). По подсчетам Н.А. Кривовой, в марте 1922 г. оно обращалось к «церковному вопросу» почти на каждом заседании 2-3 раза в неделю, а иногда и в перерывах между заседаниями путем опрашивания своих членов. Организация проведения в Москве совещания так называемого «прогрессивного духовенства» поручалась руководителю московских чекистов Ф.Д. Медведю. С этой целью глава СО ГПУ Т.П. Самсонов вызвал шифротелеграммой в Москву свящ. Введенского и Заборовского архиеп. Евдокима (Мещерского). Финансирование совещания осуществлялось из сметы средств, выделенных на изъятие ценностей²⁶Архивы Кремля: В 2 кн. / Кн. 1: Политбюро и церковь: 1922-1925. М.; Новосибирск, 1997. С. 44-45.. Углубляя расхождение в церковной среде, с конца марта 1922 г. чекисты начали проводить работу по сталкиванию между собой разных групп духовенства. VI («церковное») отделение СО ГПУ в составе восьми человек во главе с Е.А. Тучковым стало основным исполнительным органом в конфессиональной сфере²⁷Кривова Н.А. Власть и церковь в 1922-1925 гг. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997. С. 83..

Агитационно-пропагандистскому обеспечению Политбюро ЦК партии придавало особое значение. Полномочия Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) расширялись, на ее заседаниях обсуждались вопросы проведения антицерковных кампаний, координации репрессивных и пропагандистских мероприятий. Иногда инициатива административно-карательных мер исходила снизу. Так, например, на экстренном заседании членов облисполкома Татарской республики по предложению чекиста Денисова было решено путем агентурной разработки выяснить местонахождение наиболее ценного церковного имущества и провести работу по подготовке к успешному экспроприированию этого имущества путем разного рода налетов и нападений на церкви. Политбюро ЦК РКП (б) отменило постановление Татобкома.

За период деятельности Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) — с 23 октября 1922 г. по 4 ноября 1929 г. — состоялось 118 заседаний, на которых было рассмотрено 842 вопроса, посвященных государственной политике в отношении религиозных объединений. Антирелигиозной комиссией ЦК РКП(б) разрабатывались планы проведения мероприятий репрессивного и пропагандистского характера в конфессиональной сфере, отдавались распоряжения соответствующим ведомствам и учреждениям, обсуждались проекты партийных директив по «церковному вопросу», готовились материалы к съездам и пленумам ЦК партии. Заседания АРК проходили в приемной М.И. Калинина каждые две недели в 1922 г., в 1923-1929 гг. — раз в месяц (за исключением 1925 г.)²⁸Савельев С. Бог и комиссары: К истории комиссии по отделению церкви от государства при ЦК ВКП(б) — антирелигиозной комиссии // Религия и демократия. На пути к свободе совести. Вып. II. М., 1993. С. 168..

Следует отметить широкое представительство в комиссии сотрудников ГПУ — кроме заместителя председателя ГПУ В.Р. Менжинского в нее входили Т.Д. Дерибас, позже сменивший Т.П. Самсонова на посту руководителя секретного отдела ГПУ, Е.А. Тучков, исполнявший обязанности секретаря. Непосредственную связь с Политбюро и Секретариатом ЦК партии осуществлял председатель комиссии Е. Ярославский. В состав комиссии также вошли представители ВЦИК П.Г. Смидович, Наркомюста — П.А. Красиков и агитпроповские специалисты И.И. Скворцов-Степанов и И.П. Флеровский. Все изменения в составе комиссии после предварительного обсуждения на Оргбюро утверждало Политбюро ЦК партии. В работе комиссии принимали участие ответственные работники центральных партийных и государственных органов. В соответствии с партийной директивой от 5 декабря 1922 г. органами, проводящими церковную политику на местах, являлись губотделы ГПУ (под общим контролем АРК). V отдел НКЮ превращался в экспертно-консультативный орган по отношению к другим государственным ведомствам. В конце 1922 г. Малый Совнарком, ссылаясь на параллелизм в работе ГПУ-НКВД и «ликвидационного» отдела НКЮ, поставил вопрос об упразднении последнего. Лишь обращение главы отдела П.А. Красикова к В.И. Ленину предотвратило это решение. Согласно утвержденному положению о Наркомюсте, V отдел сохранялся, на него возлагались следующие функции:

«1) разработка проектов и издание инструкций и циркуляров в области советской политики по отношению к церковным и культовым объединениям;

2) общее наблюдение за правильным применением декрета об отделении церкви от государства (§ 13 и 65 Конституции), а также закона от 21 декабря 1920 г. об освобождении от службы в войсках по религиозным убеждениям;

3) разработка материалов и данных других ведомств, имеющих отношение в той или иной степени к культам и религиозным объединениям всех направлений». В августе 1924 г. V отдел НКЮ был упразднен, а его функции переданы Секретариату ВЦИК.

Ко времени образования в декабре 1922 г. СССР произошли существенные изменения: было проведено отделение церкви от государства, наиболее крупные конфессии заявили о своей лояльности к новой власти, был накоплен опыт взаимодействия органов власти с религиозными объединениями, что создавало объективные предпосылки для выработки новых форм взаимодействия государства с религиозными объединениями. Требовалось выработать общесоюзное законодательство о религиозных культах и сформировать общесоюзный орган в области государственно-конфессионального взаимодействия для приведения к единообразию правоприменительной практики на всей территории СССР. Однако эти задачи не были решены, прежде всего, из-за обострения внутриполитической борьбы в руководстве страны.

В апреле 1929 г. Президиум ВЦИК одновременно с утверждением постановления «О религиозных объединениях» образовал Постоянную комиссию по вопросам культов под председательством П.Г. Смидовича. На Комиссию возлагалась обязанность «общего руководства и наблюдения за правильным проведением в жизнь политики партии и правительства в области применения законов о культах на всей территории РСФСР».

В 1934 г. был создан общесоюзный орган — Постоянная комиссия по культовым вопросам при Президиуме ЦИК СССР, в состав которой вошли представители союзных республик, Верховного Суда и Прокуратуры СССР, НКВД, ВЦСПС, ЦК ВКП(б), Института философии Коммунистической академии, Центрального совета «Союза воинствующих безбожников». Среди полномочий комиссии были: разработка законопроектов по вопросам деятельности религиозных организаций, рассмотрение жалоб и обращений верующих, общий учет религиозных организаций и духовенства, популяризация законов о свободе совести, координация и контроль за деятельностью аналогичных комиссий в союзных республиках, консультирование центральных и местных органов власти, ведомств и учреждений по вопросам политики государства в сфере свободы совести. Постоянную комиссию возглавлял сначала П.Г. Смидович, а с 1935 г. — П.А. Красиков.

После упразднения Постоянной комиссии по культовым вопросам при Президиуме ЦИК СССР в 1938 г. основным государственным органом, реализовывавшим конфессиональную политику, был «церковный отдел» НКВД. Идея создания специальных органов по связям с религиозными объединениями была возрождена только в годы Второй мировой войны. В 1943 г. при Совете народных комиссаров СССР был образован Совет по делам Русской православной церкви во главе с полковником госбезопасности Г.Г. Карповым, заместителем председателя Совета стал также полковник госбезопасности К.А. Зайцев. Впоследствии опыт государственно-церковного взаимодействия был распространен на другие конфессии. В октябре 1943 г. Совнарком принял постановление об организации при СНК Армянской ССР Совета по делам Армяно-григорианской церкви, а в мае 1944 г. — о создании Совета по делам религиозных культов при СНК СССР. Их правовой статус и организационная структура определялись по аналогии с Советом по делам Русской православной церкви. В 1965 г. названные союзные Советы были объединены в единое ведомство — Совет по делам религий при Совете министров СССР. Специализированные органы государственно-конфессионального взаимодействия не обладали самостоятельностью в разработке и проведении правовой политики, а зависели от указаний высших партийно-государственных органов.

Таким образом, в ходе антицерковных кампаний 1922 г. ГПУ заняло ведущее место в системе органов исполнительной власти, реализовывавших законодательство в конфессиональной сфере. На протяжении рассматриваемого периода складывалась такая система, согласно которой высшая партийно-государственная власть принимала важные политические решения в отношении религиозных объединений, а проведение их в жизнь передавалось силовым ведомствам. Во главе системы органов центральной власти по проведению религиозной политики стояло Политбюро ЦК партии, Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б) координировала антицерковную деятельность различных ведомств и учреждений, непосредственным исполнителем карательных мер являлись органы ВЧК—ГПУ—ОГПУ—НКВД. Все это позволило Советскому государству от осуществления различных антицерковных кампаний перейти после 1922 г. к планомерному и последовательному вытеснению церкви из всех сфер общественной жизни, сменившему в конце 1920-х годов курсом на полную ликвидацию религии в обществе.

Сложности и коллизии правоприменения в процессе государственно-церковного взаимодействия в 1917-1945 гг. Государственно-правовая политика в отношении отделения православной церкви от государства реализовывалась по следующим основным направлениям:

изъятие церковного имущества и передача его в пользование религиозных объединений;
передача школ в ведение Наркомата просвещения, упразднение должности законоучителя в школе;
введение гражданского брака и метрикации;
ликвидация придворного духовенства и духовенства в Вооруженных силах страны;
регистрация созданных на базе монастырей трудовых коммун и последующая их ликвидация;
организация обновленческого раскола Русской православной церкви;
судебные и внесудебные репрессии в отношении духовенства и мирян;
регистрация образования и ликвидации религиозных объединений, контроль за их деятельностью.

Проведение в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства» осуществлялось различными государственными ведомствами. Меры преодоления религиозных предрассудков в 1920-1930-е годы сводились главным образом к проведению различного рода антицерковных кампаний, ориентированных на определенные задачи политико-правового строительства в СССР, что приводило к сведению задач государственного управления к так называемому «кампанейскому» управлению. Реализация советского законодательства в конфессиональной сфере сопровождалась многочисленными конфликтами на местах.

Изъятие церковного имущества вызвало недовольство со стороны всего православного сообщества, издавна считавшего Русскую православную церковь законной собственницей имущества. Тяжбы вокруг закрытия церквей при государственных учреждениях, домовых церквей длились не один год.

Ситуацию на местах осложняло некорректное толкование положений декретов в области свободы совести. Верующие были обеспокоены предстоящими нововведениями советской власти, о которых говорил член комиссии Наркомюста И.А. Шпицберг на открытых лекциях: «Запрещается совершение таинства причащения как колдовского действия», а затем «предстоит декрет о закрытии всех храмов... Будет запрещено богослужение, и будут отобраны церковные сосуды как средства для колдовства; духовенство будет объявлено подозрительным по революции. Все духовные учреждения должны быть реквизированы»²⁹Определения и постановления Священного Собора Православной российской церкви. 1917-1918. М., 1994. Вып. 1. С. 34.. В ряде случаев местные Советы принимали решения, противоречащие нормам декрета «Об отделении церкви от государства». Согласно «Заметке инструктору», принятой в июне 1918 г. Рязанским губисполкомом, церковные и монастырские имущества делились на две части, одна из которых оставалась в ведении «духовного ведомства», вторая являлась «народным достоянием».

Повсеместно стали возникать союзы и братства защиты церкви с целью не допустить закрытие храмов и монастырей, конфискацию церковного имущества. Следует отметить, что задачи православных братств ограничивались, согласно их уставам, «взаимным единением и просвещением в духе веры и любви Христовой», а также душепопечительской деятельностью. К февралю 1918 г. в духовные союзы для защиты церковных святынь, по данным «Петроградской газеты», записалось свыше 57 тыс. прихожан³⁰Прибавления к Церковным ведомостям. 1918. № 2. С. 202., по другим оценкам — 60-70 тыс. человек³¹Поспеловский Д.В. Подвиг веры в атеистическом государстве // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. М., 1991. С. 69.. Патриаршее послание 19 января 1918 г., получившее название в советской литературе «анафемы большевикам и советской власти», означало начало противостояния церкви конфессиональной политике советской власти. Оно призывало верующих встать на защиту церкви, но не при помощи оружия, а покаянием, уповать на «силу своего святого воодушевления». Вопреки устоявшемуся в советской атеистической литературе мнению послание патриарха Тихона 19 января 1918 г. не может рассматриваться доказательством воинственной враждебности православной церкви к новому государству. Высшее церковное руководство призвало священнослужителей и мирян по существу к бойкоту декрета об отделении церкви от государства. С учетом накопленного Петроградской епархией опыта были выработаны следующие формы протеста против декрета:

проведение манифестаций;
устройство повсеместных крестных ходов;
организация православных братств при приходских храмах и монастырях из окрестных жителей, преданных св. церкви, для охраны церковного и монастырского имущества;
вменение в «обязанность приходскому и монастырскому духовенству в проповедях с амвона призывать народ к покаянию и молитве, выясняя смысл текущих событий с христианской точки зрения»³²Священный Собор Православной российской церкви Деяния. Кн. VI. Вып. 1. М., 1918. С. 37..

Проведение в жизнь положений декрета «Об отделении церкви от государства» вызвало повсеместное противодействие православного сообщества, о чем свидетельствуют многочисленные протоколы и постановления приходских и епархиальных собраний в адрес Поместного собора и патриарха. Руководствуясь соборным определением от 25 января 1918 г., собрание представителей приходских советов Москвы 30 января 1918 г. приняло решение об образовании единого союза приходов Москвы. В Ярославле, по сообщению церковной печати, власть вынуждена была объявить военное положение³³Прибавления к Церковным ведомостям. 1918. № 5. С. 207.. В Самаре местный Совет постановил предавать суду революционного трибунала священников за противодействие декрету.

Критике прихожан подвергались положения декрета о недопущении преподавания религиозных вероучений во всех государственных, общественных, а также частных учебных заведениях (ст. 9), о лишении религиозных обществ прав владеть собственностью и прав юридического лица (ст. 12), об объявлении всех имуществ религиозных обществ народным достоянием (ст. 3). Заявление патриарха и Синода об отмене инструкции 30 августа 1918 г. было направлено Совету народных комиссаров 7 сентября 1918 г. В нем отмечалось, что составители инструкции по проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства» «при контрактовой передаче храма в пользование верующим обходят живую исконно-церковную организацию — канонический приход и измышляют искусственный коллектив в виде группы одноверцев. В состав его политическая власть обязует верующих открывать доступ всем желающим, хотя бы и по их голословному заявлению о своем православии... В таком порядке могут быть извне включены в церковную общину даже и отлученные от церкви». Действительно, советское законодательство не отражало многообразия религиозной жизни, не учитывало канонического устройства Русской православной церкви как институциональной иерархической религиозной организации.

Оценка, данная Поместным собором декрету «Об отделении церкви от государства», разделялась не только духовенством, но и широкими слоями мирян. Православное сообщество надеялось на то, что бойкот правительственных постановлений приведет к их отмене. Но уже в принятом 18 апреля 1918 г. в соборном постановлении «О мероприятиях, вызываемых происходящими гонениями на Православную церковь» духовенству и мирянам рекомендовалось вступать в переговоры с местной и центральной советской властью. Сопротивление верующих государственным инициативам в конфессиональной сфере сопровождалось репрессивными шагами гражданской власти. В ходе обсуждения Инструкции по проведению в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства» участниками Собора выявилась тенденция к прекращению бойкота, допущение частичного исполнения постановлений большевистской власти, чтобы не провоцировать исповедничество. В соборном определении от 12 сентября 1918 г. «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания» указывалось на недопустимость каких бы то ни было насильственных действий в отношении представителей власти в случаях отобрания храмов. А.В. Кашеваров справедливо отмечает, что это определение свидетельствовало о начавшемся повороте православной церкви в сторону вынужденного признания некоторых положений правительственных постановлений в религиозной области³⁴Кашеваров А.Н. Православная российская церковь и советское государство (1917-1922). М., 2005. С. 161.. В целом же позиция церкви оставалась неизменной, не учитывавшей изменения политической обстановки в стране. Хранители священного церковного достояния но требованию мирских властей могли передавать только описи храмов и находящихся в них предметов.

Изъятые церковных ценностей сопровождалась нарастанием социальной напряженности, подрывало основы правосознания в большинстве своем православного общества, верующие стояли перед религиозно-правовой дилеммой: передать светской власти священные предметы, имеющие богослужебное значение, означало прещение по нормам церковного права, а не передать их — преступление по законам молодого российского государства.

Кампания по вскрытию святых мощей 1918-1920 гг., проводившаяся в императивном порядке, имела явно антицерковный характер. Задача ее состояла в следующем: не только «разоблачить контрреволюционную сущность Православной церкви», но и вызвать в народе недоверие к ее сакральной жизни, показать верующим лживость и обман церковного учения, канонов и богослужебной практики, а самих священнослужителей представить как лжецов, ловкачей и шарлатанов. Одновременно проводилось изъятие ценного церковного имущества. Советская пресса рапортовала о том, что 22 октября 1918 г. при приеме на учет богослужебного имущества Александро-Свирского монастыря Олонецкой губ. «в литой раке, весящей более 20 пудов серебра, вместо нетленных мощей Александра Свирского была обнаружена восковая кукла»³⁵Отчет VIII (ликвидационного) отдела Народного комиссариата юстиции VIII Всероссийскому съезду Советов // Революция и церковь. 1920. № 9/10. С. 72..

Первое постановление коллегии Наркомюста об организованном вскрытии мощей от 16 февраля 1919 г. предусматривало «порядок их инспекции и конфискации государственными органами». Само вскрытие, т.е. снятие с мощей церковных облачений и т.п., должны были производить священнослужители в обязательном присутствии представителей местных органов советской власти, ВЧК и медицинских экспертов. После оформления протокола вскрытия мощей, подписанного священнослужителями и медицинскими экспертами, к осмотру мощей рекомендовалось привлекать «самые широкие массы».

Высшие церковное управление было вынуждено принять решение об участии в процессе освидетельствования мощей. С этой целью были составлены специальные правила и разосланы Преосвященным, которым предписывалось «устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей во всех тех случаях, когда и где это признано будет Вами необходимым и возможным, с донесением о последующих Ваших распоряжениях Священному Синоду»³⁶Акты святейшего Тихона, Патриарха Московского и веся России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 / Сост. М.Е. Губонин. М., 1994. С. 158.. В марте 1919 г. Синод направил в Совнарком ходатайство «о прекращении освидетельствования мощей». В своем обращении к председателю ВЦИК М.И. Калинину патриарх Тихон отмечал, что по мере развертывания кампании по вскрытию святых мощей VIII отдел НКЮ «все более грубо вмешивается в область религиозной свободы». Патриарх оценил кампанию по вскрытию мощей как неприкрытое вмешательство государства во внутренние дела церкви, непосредственно относящиеся к области культа.

В период проведения кампании по вскрытию святых мощей был принят декрет о предпочтительности кремации покойников, подписанный В.И. Лениным. Конкурс на проект первого в республике крематория проводился под лозунгом «Крематорий — кафедра безбожия»³⁷Революция и церковь. 1920. № 9-12. С. 107-108..

Вскрытие святых мощей продолжалось и после 1918-1920 гг., в основном за пределами центральных губерний России — в Сибири, на Украине и в Белоруссии. Процессуальные нарушения в ряде случаев признавались и самими советскими работниками. 28 февраля 1919 г. в «Письме об отношении к религиозным обществам» наркома внутренних дел Г. Петровского в адрес губисиолкомов и горисполкомов признавалось, что обследование мощей «кое-где производилось тайком, без свидетелей, без точной записи найденного и с расхищением разных церковных вещей»³⁸Действия и распоряжения правительства // Революция и церковь. 1919. № 2. С. 39.. В секретном циркуляре VIII отдела Наркомюста от 1 апреля 1921 г. «всем губисполкомам и губкомпарткомам» признавались крупные просчеты при проведении кампании, подчеркивалось недостаточно вдумчивое отношение со стороны местных партийных и советских органов к учету местных условий, отсутствие предварительной агитации и пропаганды советского мероприятия. В циркуляре указывалось: «В результате таких непродуманных действий оказывается: мощи разворочены, лежат там же, где и были, т.е. в церкви (из которой вывезти советы не решаются), раздражая своим видом страсти обывателей, и являются явным доказательством бессилия и близорукости местных органов...». Верующие демонстративно поклонялись «святым мощам», находившимся на выставке мумифицированных трупов Наркомздрава³⁹Семашко Н. Наука и шарлатанство // Революция и церковь. 1922. № 1-3.. Значительная часть святых мощей находилась в городских антирелигиозных музеях. В конце 1940-х годов святые мощи митр. Алексия и Тихона Задонского были возвращены Русской православной церкви.

Упразднение монастырей затянулось вплоть до конца 1920-х годов. Судьба монастырей зависела от усмотрения местных Советов. С началом кампании по вскрытию святых мощей многие уездные и губернские Советы стали проводить политику закрытия всех монастырей на своей территории, реквизиции их помещений и всех имуществ. В Калужской губ. в конце 1918 г. власти приняли решение закрыть сразу все 16 монастырей, включая знаменитую Оптину пустынь, и выселить из них более 4 тыс. монахов и монахинь, в том числе и старых, немощных, одиноких⁴⁰Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 55. Во исполнение решения исполкома Сергиева Посада в ночь на 2 ноября 1919 г. иноки Лавры были выселены из их келий в гостиницу Черниговского скита. В ходе этой акции было «отобрано сумм Лаврских в количестве 39 000 руб.», а также у некоторых монахов реквизировано «лично им принадлежащее имущество».

Высшее церковное управление обращало внимание государственной власти на неверное толкование циркуляра НКЮ от 5 февраля 1919 г.: «Передача управления монастырями не только в части хозяйственной, но и административной со всем имуществом, следовательно, и храмами, особым рабочим комитетам, в отношении же к Новоезерскому монастырю — местному совдепу, а в Ионо-Отенском монастыре — даже одному рабочему п. Федорову, фактически состоявшаяся до распубликования циркуляра, но оставшаяся в силе и после его распубликования, не соответствует §1 того же циркуляра, по которому храмы и имущество, назначенные для богослужебных целей, должны быть передаваемы группе граждан, т.е. прихожан. Кроме того, устранение от дела управления монастырями настоятелей и старшей братии при отсутствии каких-либо действий с их стороны, противных декретам и распоряжениям советского правительства, представляется вторжением гражданской власти «во внутреннюю жизнь религиозного культа», воспрещаемым §15 циркуляра».

В 1920-1921 гг. в процессе выработки ведомственных правовых актов, регламентировавших порядок деятельности трудовых коллективов монашествующих выявились принципиальные разногласия между представителями Наркомата земледелия (наркомом С.П. Середой, зав. Центроколхозом А.А. Биценко, И.М. Трегубовым) и заведующим VIII отделом Наркомата юстиции П.А. Красиковым. Суть их сводилась к вопросу о специальном уставе для коммун верующих. Наркомзем разработал «Устав сельскохозяйственных объединений сектантов», утвержденный 23 апреля 1920 г., который не предусматривал ограничения членства в коллективе принадлежностью к одной конфессии. Отличие от «Нормального устава сельскохозяйственных производительных коммун» было минимальным: в нем отсутствовали параграфы о призванных в РККА членах, о «борьбе со старым миром вооруженной рукой». Вся жизнь коммуны контролировалась земельными органами. 22 мая 1920 г. П.А. Красиков выразил протест против предоставления религиозным организациям статуса юридического лица. По мнению П.А. Красикова, с получением собственного устава религиозные коммуны начинали обладать большими льготами, а их обязанности их по отношению к государству становились меньше. Создание «миниатюрных религиозных республик» на основе такого устава таит в себе большую угрозу делу мировой пролетарской революции, так как позволяет сохраняться мелкобуржуазной психологии, и, в случае неблагоприятной международной обстановки, «грозит направлением народной энергии в нужный момент в русло и на мельницу буржуазии», — заявил он. На X съезде РКП(б) П.А. Красиков выступил с обличительной речью против сектантов. Несмотря на жесткую позицию VIII отдела, Наркомзем продолжал поддерживать религиозные земледельческие общины, при этом вопрос об уставе каждой религиозной земледельческой общины рассматривался индивидуально.

В резолюции «Об отделении церкви от государства» III Всероссийского съезда деятелей советской юстиции, состоявшегося в июне 1920 г., признавалось «недопустимым и противоречащим интересам революции предоставление религиозным коллективам особых прав и привилегий (прав земледельческих коммун, производственных коммун)»⁴¹Революция и церковь. 1920. № 6-8. С. 117.. Участь монашеских трудовых объединений была предрешена в конце 1920-х годов в связи с разжиганием классовой борьбы в деревне.

Правовой основой новой антицерковной кампании по изъятию церковных ценностей стал декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 г. Этот законодательный акт переносил центр тяжести с добровольного участия духовенства и мирян в помощи голодающим на насильственное изъятие властью церковных ценностей. Одновременно ставилась задача расколоть православную церковь. В 1924 г. регистрацию епархиальных органов Русской православной церкви разрешалось проводить только при условии слияния их с обновленческими структурами. Попытка создания жизнеспособного квазирелигиозного образования — обновленческой церкви со своим собственным укладом — в целом оказалась безуспешной. Через своих осведомителей ГПУ рассчитывало контролировать создание обновленческой группы «Живая церковь» во главе с В.Д. Красницким, отстранить с помощью обновленческих деятелей патриарха Тихона от церковной власти, заменить «тихоновцев» среди архиереев и в епархиальных управлениях на обновленцев⁴²Архивы Кремля. Кн. 1. С. 315-318,331-332.. Литургические и канонические нововведения обновленцев сводились к сокращению богослужения, учреждению женатого епископата, распространению института диаконис. Патриарху Тихону после освобождения из тюремного заключения удалось сплотить вокруг себя своих сторонников, восстановить устойчивость патриаршей церкви, преодолеть массовый отход от нее верующих. С 1939 г. обновленцы остались без поддержки государства и православного Востока и постепенно прекратили существование.

1930-е годы характеризуются усилением административного и репрессивного давления на религиозные организации, это проявилось в массовом закрытии приходских церквей, резком увеличении числа репрессированных представителей клира и мирян. Число членов «Союза воинствующих безбожников» планировалось довести до 10 млн. человек. 29 января 1930 г. на заседании исполнительного бюро Центрального совета СВБ был принят план первой «безбожной пятилетки». Административный произвол вызывал массовые выступления в деревнях, кое-где, в частности в Псковском округе, происходили вооруженные столкновения с верующими. В марте 1933 г. тяжелый удар по духовенству был нанесен при проведении паспортизации населения в крупных городах страны. В Ленинграде, например, из 600 православных священнослужителей примерно 200 было отказано в паспортах, и им пришлось покинуть город. Постановление об отмене Положения о центральной и местных комиссиях по рассмотрению религиозных вопросов, принятое Президиумом Верховного Совета РСФСР 7 октября 1938 г., означало уничтожение самой возможности официального контакта церкви и государства.

Начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная воина коренным образом изменила отношение Советского государства к Русской православной церкви. Митрополитам Сергию, Алексию, Николаю не препятствовали распространять патриотические воззвания, хотя это и являлось нарушением закона. Прекратилась антирелигиозная пропаганда, была свернута деятельность «Союза воинствующих безбожников», к 1941 г. официально насчитывавшего до 3,5 млн. человек. К октябрю 1941 г. были закрыты практически все антирелигиозные периодические издания. В вузах в соответствии с приказом Наркомпроса РСФСР от 27 февраля 1940 г. вводился курс по истории религии и атеизма.

После спада репрессий на всей территории СССР активизировалась деятельность церкви. Постепенно возрождались епископские кафедры. Религиозным центрам разрешили устанавливать связи с заграничными церковными организациями. 7 октября 1941 г. в связи с приближением линии фронта к Москве Московский горисполком принял решение об эвакуации из столицы руководителей основных конфессий СССР. Возможным стало участие известных иерархов в деятельности государственных и международных организаций. Митрополит Николай (Ярушевич) не только управлял делами Московской патриархии, также он состоял членом Чрезвычайной государственной комиссии по выявлению и расследованию немецких зверств, был включен в состав Всеславянского комитета.

В феврале 1942 г. возобновилась издательская деятельность Русской церкви, которая осуществлялась главным образом в пропагандистских целях. В сжатые сроки были опубликованы две книги «Правда о религии в России» и «Русская православная церковь и Великая Отечественная война», распространявшиеся за рубежом.

Открывались храмы. В 1942-1943 гг. в 14 районах Ярославской обл., хотя и неофициально, открыли 51 храм. Уступкой со стороны власти было снятие некоторых ограничений на внебогослужебную деятельность, проведение массовых религиозных церемоний. В апреле 1942 г. в ряде городов разрешили пасхальный крестный ход, сопровождавшийся отменой комендантского часа. В блокадном Ленинграде в 1941-1942 гг. все православные храмы снабжались минимально необходимым количеством муки и вина для причащения богомольцев.

В архивах сохранились докладные записки заместителей наркома внутренних дел В.Н. Меркулова и Б.З. Кобулова секретарю ЦК ВКП(б) А.С. Щербакову, в которых запрашивалось разрешение на издание типографским способом и распространение патриотических воззваний священнослужителей, проведение соответствующих радиопередач, одновременно говорилось об ограничении контактов православного духовенства с военнослужащими.

Важным в уточнении правового статуса православной церкви стало согласие председателя Совнаркома от 5 февраля 1943 г. на открытие патриархией банковского счета для централизованного сбора денежных средств на военные нужды. В церкви увидели опору государственности и патриотизма, были введены ордена и медали в честь великих русских полководцев, например в июле 1942 г. — орден святого князя Александра Невского.

В начале 1943 г. партийное руководство приняло решение о нормализации государственно-церковных отношений. 5 сентября 1943 г. в газете «Известия» было опубликовано сообщение об официальном приеме в Кремле И. Сталиным и В. Молотовым митр. Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича). В Государственном архиве РФ хранится запись беседы о ходе этой встречи.

Благодаря поддержке государственной власти стало возможным проведение Архиерейских и Поместного соборов Русской православной церкви. Прошедший в Ульяновске в марте 1942 г. Собор епископов осудил создание автокефальной Украинской православной церкви. 8 сентября 1943 г. на Соборе православных епископов единогласно Патриархом Московским и всея Руси был избран митр. Сергий. Собор обратился к христианам всего мира с призывом объединиться для окончательной победы над фашизмом. 12 сентября произошла интронизация патриарха, и через неделю в здании бывшего германского посольства, переданного патриархии, он приветствовал прибывшую из Великобритании делегацию англиканской церкви во главе с архиеп. Йоркским Кириллом Гарбеттом. 15 мая 1944 г. в связи с кончиной патриарха Сергия Священный Синод принял постановление о вступлении в должность Патриаршего Местоблюстителя, согласно завещанию патриарха, митр. Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского). 21-23 ноября 1944 г. участники Архиерейского собора обсуждали проект «Положения об управлении Русской православной церкви» и порядок избрания патриарха. В соответствии с постановлением Поместного собора 1917—1918 гг. патриарх должен был избираться тайным голосованием и жребием из нескольких кандидатов, но это предложение не встретило поддержки, единственным кандидатом стал митр. Алексий. В работе Поместного собора Русской православной церкви в январе 1945 г. участвовали православные патриархи и их представители из Румынии, Болгарии, Сербии, стран Ближнего Востока, Грузии, зарубежные русские иерархи (204 участника). Принятие комплекса церковно-правовых норм, безусловно, способствовало дальнейшему оживлению религиозной жизни в стране.

Однако самостоятельность патриархии ограничивалась посредством вмешательства государства в кадровую политику, репрессий духовенства. В отчете Г. Карпова Генеральному прокурору СССР А. Вышинскому по вопросу кадровых перемещений священнослужителей в конце 1943 г. говорилось: «Совет имеет предложения: а) Патриарх согласовывает вопрос с Советом только о назначениях, касающихся Синода, епископата и первосвященнослужителей кафедральных соборов, б) на местах епископы согласовывают вопрос с уполномоченными по делам церкви только в отношении настоятелей церквей и благочинных; в) назначение всех остальных (вторые священники, диаконы) решается епископатом самостоятельно»⁴³Васильева О.Ю. Русская православная церковь в политике Советского государства в 1943-1948 гг. С. 131-132.. Совет по делам Русской православной церкви рекомендовал направлять архиереев прежде всего в подвергшиеся оккупации епархии.

Партийно-правовая политика советской власти в отношении православной церкви была противоречивой. Рецидивы административных, насильственных акций проявились, прежде всего, в отношении приходов: закрывались церкви, расхищалось церковное имущество.

Бесконтрольный стихийный рост количества приходов не соответствовал планам государства. 28 ноября 1943 г. Совнарком принял постановление, по которому ходатайства верующих об открытии храмов сначала рассматривались местными органами, а в случае их одобрения пересылались в Совет по делам Русской православной церкви, после чего поступали в Совнарком, а затем снова в Совет. Такая многоступенчатая процедура отвечала задачам тщательного дозирования открытия православных храмов. Только 5 февраля 1944 г. Совет принял постановление об официальном открытии в соответствии с новым порядком первых 18 храмов. В докладной записке В. Молотову по итогам первого года работы Совета по делам Русской православной церкви от 5 октября 1944 г. Г. Карпов приводил примеры административного закрытия храмов, в слободе Ново-Астрахани Ворошиловградской обл. открытая в период оккупации церковь в течение трех месяцев 5 раз закрывалась и открывалась вновь. За 1944 г. поступило 6702, а за 1945 г. еще 5986 заявлений об открытии 4292 церквей. Из них было удовлетворено 716, т.е. всего около 17%.

Разрешение на служение клириков одновременно в нескольких храмах так и не было получено. Многие церкви в западных районах епархии вследствие длительного отсутствия богослужений официально исключались из списка действующих.

По всей стране предпринимались меры по ограничению влияния духовенства на общество. Запрещалось шефство церковных общин над госпиталями, детскими садами, инвалидными домами, выдача священниками пособий раненым воинам и их семьям.

Подводя итог изучения правоисполнительных форм государственно-церковных отношений, следует выделить два уровня проблем правоприменения в 1917-1945 гг. Первый связан с сущностными противоречиями правовой политики Советского государства в конфессиональной области; бессистемностью советского законодательства и правоприменительной практики, ограниченными рамками определенных государственных кампаний; расширительным толкованием императивных правовых норм, игнорированием светской властью разнообразных форм сотрудничества с конструктивно настроенными представителями православного сообщества; вторжением светской власти в сферу канонического уклада православной церкви. Второй — с коллизиями правоприменения местного характера, связанными с недостатками квалифицированного кадрового обеспечения аппарата советских государственных служащих. О кадровых проблемах говорит не только нехватка специалистов, но и отсутствие у них надлежащего образования. Реализации законодательства о функционировании религиозных общин осложнялась внутриведомственными противоречиями, отсутствием единых подходов к определению правового режима религиозных сельскохозяйственных объединений в Наркомате земледелия и Наркомате юстиции. Сторонниками гибкой линии по отношению к трудовым коллективам верующих были С.П. Середа, А.Л. Биценко, И.М. Трегубов, а также управляющий делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевич, проводившие политику поддержки коммун и артелей из бывших послушников монастырей и сектантов, регулируемых нормами аграрного законодательства. Главным критерием регистрации таких объединений, по их мнению, являлась жизнеспособность коллектива и желание вести обобществленное хозяйство. Противником предоставления особых прав трудовым объединениям верующих был П.А. Красиков. Процесс создания трудовых христианских коллективов переплетался с национализацией церковного имущества. Из-за жесткой антирелигиозной позиции VIII отдела НКЮ попытка принятия устава религиозной земледельческой общины, отличавшегося от типового, успехом не увенчалась.