Содержание права на свободу и неприкосновенность личности в решениях Европейского судя по правам и свободам человека
Авторы Конвенции усилили защиту от произвольного лишения личности свободы, создав комплекс прав, призванных свести к минимуму опасность произвола и устанавливающих, что лишение свободы должно находиться под независимым судебным контролем и сопровождаться ответственностью властей за свои действия. Требования п. 3 и 4 статьи 5 Конвенции, подчеркивающие незамедлительность судебного контроля, приобретают в этом случае особое значение. Незамедлительное вмешательство судебных органов может привести к обнаружению и предотвращению действий, представляющих угрозу для жизни лица или к вскрытию фактов крайне плохого обращения, что является нарушением основных прав человека в свете статей 2 и 3 Конвенции. Речь идет как о защите физической свободы индивидуума, так и о его личной безопасности в ситуациях, когда отсутствие такого рода гарантий может подорвать верховенство права и лишить задержанного самых элементарных средств правовой защиты.
Основополагающим принципом, закрепляющим и определяющим справедливость процедуры ограничения личной неприкосновенности, является прежде всего законность, причем законность означает не только соответствие национальному законодательству, но и праву ЕКЧП, что определяет одновременно и отсутствие произвольности при осуществлении данной процедуры. Что касается произвольности задержания, то в данном случае по указанному критерию в российском уголовном процессе содержится весьма жесткое требование, касающееся запрещения совершения подобных действий. Соответственно, факты, свидетельствующие об их совершении, одинаково не соответствуют как внутреннему, так и европейскому праву, поэтому основную проблемную часть вопроса составляет именно соответствие законодательно установленной процедуры положениям Конвенции.
Раскрывая понятие законности процедуры, необходимо прежде всего обратить внимание на четкость формулировок законодательных положений, позволяющих субъекту правоотношения определить границы возможного поведения, что в ином случае, если данная норма посвящена регулированию вопросов, связанных с полномочиями органов государственной власти, предоставляет возможность для различных злоупотреблений, граничащих иногда с произволом.
В этом случае неудачными следует признать конструкции статей, содержащих так называемые «резиновые понятия» (исключительные либо иные случаи, основания и др. подобные им категории), которые все же встречаются в УПК РФ. Так, и. 2 ст. 91 предоставляет возможность в случае наличия иных данных подозревать лицо в совершении преступления, оно может быть задержано, если это лицо пыталось скрыться либо не имеет постоянного места жительства, либо не установлена его личность, либо если прокурором, а также следователем или дознавателем с согласия прокурора в суд направлено ходатайство об избрании в отношении указанного лица меры пресечения в виде заключения под стражу. Что в данном случае понимать под «иными данными», законодатель не удосужился разъяснить общественности. Разумно, конечно, было бы предположить, что это какие-либо доказательства, свидетельствующие о виновности лица в совершении преступления, подтверждающие обоснованность подозрения, а не простое суждение следователя, основанное на целесообразности избежания возможных осложнений, связанных, например, с поиском указанного лица. Так, согласно прецеденту ЕСПЧ, подозрение будет считаться обоснованным лишь в том случае, если оно основывается на фактах или информации, прямо связывающих подозреваемое лицо с предполагаемым преступлением. Поэтому трудно согласиться с мнением Ю.В. Ждановой1Жданова, Ю.В. Что является базой принятия процессуального решения следователем о задержании лица по подозрению в совершении преступления? // Актуальные проблемы права России и стран СНГ. Челябинск. 2005. Ч. 2. С.270, что с «иными данными» могут быть связаны данные, которые не прошли проверку и оценку на достоверность, и таким образом, не являющиеся доказательствами, а следовательно, не подтверждающие обоснованность выдвинутого подозрения, служащего базовым элементом для задержания. Если последовательно реализовывать предлагаемое положение, то мы столкнемся на практике с недостаточно обоснованным, а следовательно, и незаконным задержанием лиц, единственным основанием для которого будут предлагаемые С.В. Зуевым2Зуев. С.В. Доказательства подозрения или информационного обоснование // Следователь. 2002. № 11. С. 24. благие пожелания, связанные с реализацией мер по обеспечению защиты прав и интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений. То, что в данном случае происходит явное несоответствие по поставленным целям и средствам в их достижении, для указанных авторов, по-видимому, значения не имеет. Нельзя также включать в качестве положений, обосновывающих подозрение, прежнюю преступную деятельность. Кроме того, неясен вопрос и в том, каким образом соотносятся положения п. 1 и 2 ст. 91, а именно: действенно ли в данном случае положение о характере возможного наказания по преступлению, в отношении которого распространяется существующее подозрение. Учитывая данные обстоятельства и ссылаясь на существующие комментарии Конвенции, А. В. Гриненко3Гриненко. А.В. Обоснованность задержания и заключения под стражу по УПК РФ // Журнал российского права. 2003. № 9. С. 47 - 53. вообще предлагает отказаться от использования в качестве альтернативы в случае отсутствия оснований по п. 1 данной статьи задержания в порядке п. 2 - на основании иных данных.
Аналогичны по своему характеру непредсказуемости и положения п. 1 ст. 108 УПК, предусматривающего, что в исключительных случаях эта мера пресечения может быть избрана в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления за которое предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до двух лет, при наличии одного из следующих обстоятельств:
- подозреваемый или обвиняемый не имеет постоянного места жительства на территории Российской Федерации;
- его личность не установлена;
- им нарушена ранее избранная мера пресечения;
- он скрылся от органов предварительного расследования или от суда.
Подобная формулировка, когда положения, определяющие характер исключительности, не установлены, означает одну-единственную вероятность поведения для правоприменителя, сводящую и заменяющую понятие «исключительность» к понятию «всегда». В связи с указанными фактами следует привести положение из практики Европейского суда, говорящее о том. что любое положение, которое настолько расплывчато, что в состоянии вызвать путаницу среди компетентных государственных органов, несовместимо с требованиями Конвенции4Маковей, М, Разумов, С.А. Европейская конвенция о защите прав человека н основных свобод. Статья 5. Право на свободу и личную не прикосновенность. Прецеденты и комментарии. М., 2002. С.23..
Как указал Европейский суд по делу «Гусинский против России», законность нормы должна обеспечиваться прежде всего качеством, содержащегося в ней предписания, где «качество в данном смысле подразумевает, что когда национальное законодательство разрешает лишение свободы, оно должно быть в достаточной степени доступным и точным, во избежание риска произвола». Вместе с тем определенную проблему в этой области составляет ныне действующая практика Конституционного Суда РФ, который все больше занимается толкованием не норм Конституции, а норм Уголовно-процессуального кодекса с тем, чтобы придать их несовершенной правовой конструкции конституционно-правовой смысл, причем в отдельных случаях толкование производится таким образом, что о его правильности, в части логического обоснования, создается весьма неблаговидное впечатление. В частности, речь идет о содержании определений Конституционного Суда РФ от 05.12.2003 № 446-О, от 05.12.2003 № 447-О, от 05.02.2004 № 25-О, где фактически, вопреки наличию нормы императивного характера п. 1 ст. 45 УПК, устанавливающего правило о том, что представителями потерпевшего, гражданского истца и частного обвинителя могут быть адвокаты. Суд усмотрел наличие диспозитивности - «словосочетание "представителями могут быть адвокаты" имеет в виду, по сути, альтернативу выбора представителя». При такой логике почему бы Суду не усмотреть диспозитивность в п. 2 ст. 49 УПК - в качестве защитников допускаются адвокаты. Еще больше вопросов вызывает Постановление Конституционного Суда от 22 марта 2005 г. № 4-П, где уместным будет поддержать особое мнение судьи А. Л. Кононова, указывающего на то, что «непонято, каким образом Конституционный Суд Российской Федерации пришел к заключению, что оспариваемые положения якобы предполагают нечто иное, прямо противоположное их буквальному содержанию и адекватному ему правоприменению». К тому же, не совсем ясным представляется усмотрение в нормах кодекса обязанности прокурор - при утверждении обвинительного заключения (обвинительного акта) и направлении уголовного дела в суд проверять, не истекает ли установленный судом срок содержания обвиняемого под стражей и достаточен ли он для того, чтобы судья имел возможность принять решение о наличии или отсутствии оснований для дальнейшего применения заключения под стражу на судебных стадиях производства по делу, а в случае подтверждения указанных обстоятельств - обратиться в суд с ходатайством о продлении срока содержания обвиняемого под стражей. Мы отнюдь не являемся противниками создания в рамках Конституционного Суда новых норм права, а лишь исходим из того, что они должны согласовываться со всей системой уголовно-процессуальных норм, создавая эффект правовой определенности, доступности и точности, иное же означает необходимость признания не согласующихся норм УПК неконституционными. К тому же, Конституционный Суд, исходя из своего конституционно-правового статуса, должен заниматься толкованием положений Конституции РФ, а не положений федерального законодательства, причем осуществляемым явно бессистемным способом.
Определенные вопросы в части соблюдения Конвенции возникают в связи с закреплением возможности задержания лица в случае, если прокурором, а также следователем или дознавателем, с согласия прокурора, в суд направлено ходатайство об избрании в отношении указанного лица меры пресечения в виде заключения под стражу. Если для остальных оснований факультативного характера установлен хотя бы какой-то объективный критерий, позволяющий в общих чертах установить границы возможного ограничения неприкосновенности личности, с учетом выше обозначенного нами параметра для лиц, осуществляющих уголовное преследование, то по рассматриваемому основанию указанные субъекты фактически ничем не ограничены. Введение подобного основания предоставляет указанным субъектам широкие возможности для произвольного и ничем не обоснованного ограничения неприкосновенности личности пусть и не на большой период времени (8 часов), но вполне достаточный для ущемления интересов личности срок. К тому же, если подходить формально к выполнению обязанностей по судебному контролю, то данный период может растянуться до 80 часов. Важным будет также подчеркнуть, что фактически по закону не предусмотрена процедура проверки законности и обоснованности применения к лицу задержания. Единственный раз. где упоминается о реализации данного права, предусмотренного Конвенцией, это положение п. 3. ч. 7 ст. 108: продление срока содержания при условии признания судом задержания законным и обоснованным на срок не более 72 часов с момента вынесения судебного решения по ходатайству одной из сторон для представления ею дополнительных доказательств обоснованности или необоснованности избрания меры пресечения в виде заключения под стражу.
В связи с указанной процедурой также возникает ряд вопросов, а именно: почему стороне обвинения, направившей ходатайство о применении меры пресечения и сопроводившей его доказательствами, обосновывающими необходимость применения указанной меры с указанием соответствующих мотивов и оснований, достаточных с точки зрения следствия для ее избрания, предоставляется дополнительная возможность устранить огрехи следствия в ущерб интересов личности? Почему в результате ошибок следствия вынуждено претерпевать неблагоприятные последствия лицо, которое менее всего ответственно за подобный исход событий? Непонятным является и то, почему в случае закрепления общего правила об исключительности применения ареста как меры пересечения и особой исключительности применения его в отношении подозреваемого, устанавливается такая простая процедура продления задержания, строящаяся на презумпции виновности лица, если суд придет к выводу, что задержание было законным и обоснованным. Такое положение явно противоречит нормам Конвенции ввиду того, что продление задержания до 72 часов для предоставления возможности предоставить сторонам доказательства необходимости применения заключения под стражу является все же, и это главное, продлением меры по ограничению неприкосновенности личности, которое согласно решению Европейского суда должно основываться не на первоначальных данных, служивших основанием для задержания, которые уже лишены той определяющей степени значимости, а на новых обстоятельствах, которые придавали бы дальнейшему задержанию характер обоснованности.
Данная проблема, как нам кажется, есть следствие отсутствия в существующем институте задержания завершенного логического смысла, направленного на признание данной меры в качестве исключительной. На данный вывод наталкивает как отсутствие механизма своевременного (текущего) судебного контроля за законностью и обоснованностью применения меры пресечения, так и увязка освобождения лица с отсутствием оснований для применения меры пресечения в виде заключения под стражу. Вообще, как отмечают специалисты по европейскому праву, подход к лишению человека свободы с позиций охраны прав человека основывается на принципе praesumptio libeitatis. Это означает, что в законе должны быть указаны (узко сформулированные) основания, которые допускают в исключительном порядке лишить человека свободы. Если эти основания отсутствуют, лицо должно быть освобождено. Освобождению не надо "быть на основании закона" или "законным" либо производиться "в порядке, предписанном законом".
Если проанализировать английское право5По материалам, изложенным в учебном пособии: Уголовный процесс западных государств. К. Ф. Гуценко, Л. В. Головко, Б. А. Филимонов: «Зерцало-М», 2001. С. 480., то задержание лица (полицейское задержание) осуществляется в пределах 24 часов и только по делам о серьезных преступлениях, по которым возможно применение в последующем предварительного заключения, до 36 часов. Течете указанных сроков также связано и с установленным способом текущего ведомственного контроля, осуществляемого офицером по надзору, который проверяет обоснованность и законность осуществляемых мер по истечении первых 6 часов после фактического задержания и каждых 9 часов - в последующем. Данные сроки не являются предельными и могут быть продлены в рамках полицейского задержания по делам второй группы до 72 часов, а затем до 96 часов, по истечении которых полиция обязана либо предъявить лицу обвинение, которое рассматривается в суде и служит основанием, когда в этом есть необходимость, для заключения под стражу до судебного разбирательства, либо освободить арестованного. Как видим, данный характер процедуры отражает одну из главных целей, закрепленных в ст. 5 Конвенции, указывающую на недопустимость обоснованного ограничения неприкосновенности личности, даже на законных основаниях, в случае невыполнения предусмотренной гарантии по незамедлительному уведомлению лица о предъявляемом ему обвинении. В связи с этим, вполне уместным будет согласиться с мнением С. Попова и Г. Цепляевой о том, что нормы, посвященные подозреваемому, относятся к числу наименее разработанных норм нового УПК ввиду их явного противоречия духу нового закона, его основополагающим принципам состязательности сторон и неприкосновенности личности, чем. видимо, и обусловлена "ретушированность" указанных норм6Попов, С., Цепляева, Г. Нормы нового УПК о подозреваемом не обеспечивают гарантии его конституционных прав //Российская юстиция. 2002. № 10. С. 31-34..
Действительно, анализ английской процедуры задержания лица явственно показал, насколько наше законодательство отстает в плане предоставления гарантий по соблюдению международных стандартов, ввиду чего считаем возможным предложить серьезно подумать над созданием у нас аналогичной процедуры поэтапного продления задержания. Кроме того, следует согласиться с предлагаемой указанными авторами концепцией, когда допрос подозреваемого после его задержания производился бы судом, поскольку именно на него возложено решение вопроса о заключении задержанного под стражу. Такой подход позволит, по нашему мнению, одновременно осуществлять и текущий контроль в отношении законности и обоснованности задержания подозреваемого, что устранило бы существующий пробел в российском уголовно-процессуальном законодательстве. Недопустимым следует считать и процедуру применения меры пресечения к лицу, подозреваемому в совершении преступления, связанную с необходимостью предъявления обвинения по истечении такого длительного периода времени, как 10 суток, а уж тем более 30 дней, как это предлагается по преступлениям террористического характера. В этой ситуации можно было бы заимствовать также положения статей Модельного Кодекса, нормы которого в отношении процедуры задержания еще гуманнее и предусматривают в обязательном порядке в качестве условия для применения меры пресечения к лицу после 48 часов задержания предъявление ему обвинения. Кроме того, при реализации указанных положений необходимо учитывать судебные решения, в которых подчеркивается, что следственные органы, несмотря на всю серьезность борьбы с терроризмом и угрозу, которую он представляет для жизни граждан, не должны иметь карт-бланш на арест подозреваемых в причастности к терроризму с целью допроса вне эффективного контроля национальных судов. Продление срока единожды, к тому же на такой длительный срок, на основе первоначальных и весьма сомнительных данных не может, по нашему мнению, рассматриваться как эффективный судебный контроль. К тому же, если в Англии, на основе чьих нарушений Конвенции и были вынесены отмеченные нами решения, боятся на основании такого рода фактических обстоятельств дела препроводить подозреваемого к судье с целью осуществления контроля за обоснованностью его задержания ввиду явной предсказуемости последующего решения, то у нас, к сожалению, картина выглядит с точностью до наоборот, что можно объяснить либо тем, что у нас следствие работает на столь высоком уровне, либо большинство судей по-прежнему выполняют установку на борьбу с преступностью, а не на подлинное осуществление правосудия на основе справедливости и беспристрастности.
При этом, несмотря на то, что вопросы обоснованности принятия решения о применения к лицу меры пресечения в виде заключения под стражу были неоднократным предметом анализа практики Пленумом ВС РФ складывается неоднозначное впечатление, что стремление следовать европейским стандартом присутствует только на бумаге. Подобные выводы, основываются на фактах практической реализации норм права, когда суды первой и апелляционной инстанции фактически игнорируют данные постановления и положения Европейской конвенции о правах и свободах7Конин, В. В. Избрание и продление срока содержания под стражей в российском уголовном судопроизводстве и стандарты Европейского суда / В. В. Конин // Адвокат. - 2010. -№ 12. С. 23-30.. Игнорирование норм конвенции естественным образом приводит к росту числа жалоб, с которыми суд уже не может эффективно справиться в виду увеличения загруженности, что в свою очередь также снижает уровень защищенности прав граждан. Необходимость реформирования ЕСЧП давно назрела и это осознают в Европе, однако самые активные нарушители, в числе которых и Россия возражают по поводу упрощения процедуры разрешения жалоб, выражая озабоченность по поводу возможности ограничения гарантий в области правосудия в случае изменения существующей процедуры.
Согласно положениям практики ЕСПЧ, судебный контроль должен быть автоматическим. Такая гарантия не соблюдается, если арестованному самому надо просить быть доставленным к судье, причем предельный срок для такого доставления равен четырем дням. Поэтому следует признать не совсем точно отражающими смысл Конвенции комментарий8См: Комментарий к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике ее применения/ под общ. ред. В. А. Туманова и Л. М. Энтина. М., 2002. С. 61. к статье 5, касающийся незамедлительного доставления к судье, ввиду того, что они связывают данную процедуру с механизмом обжалования, который хотя и схож, но не является, в отличие от процедуры доставления лица к судье, абсолютно необходимым во всех случаях, так как связан с наличием волеизъявления лица, чьи права предположительно были нарушены.
Казалось бы, процедура продления задержания осуществляется в рамках требований Конвенции, но все же есть определенная разница и весьма существенная. Разумеется, решений Европейского суда по срокам предъявления обвинения пока что не существует, но анализ рассмотренных нами прецедентов подтверждает мысль о том, что, проводя задержание по обоснованному подозрению, лицу должно быть, как это в принципе и закреплено в ч. 3 ст. 5 Конвенции, в кратчайшие сроки предъявлено обвинение, иное просто противоречит духу конвенции. Наличие подозрения является необходимым, но не достаточным условием для любого продления сроков содержания по истечении некоторого времени9Решение по делу Джеснус против Литвы от 1.09.2001 - ссылка по: Маковей, М., Разумов, С.А. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Статья 5. Право на свободу и личную неприкосновенность. Прецеденты и комментарии. М., 2002. С.47..
В данном случае теряется и логическая закономерность, когда доказательственной базы для предъявления обвинения не хватает, а для применения самой строгой меры пресечения вполне достаточно, что, на наш взгляд, превращает судебный контроль в простую фикцию, где принятое судом решение фактически ничем необоснованно, а значит, и не является справедливым. На этот счет, как нам кажется, весьма уместным будет привести правило, выработанное Европейским судом о том, что «само внутреннее право должно соответствовать Конвенции, в том числе и изложенным и заложенным в ней принципам»10Дело Винтерверпа. ссылка по см: Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Комм, к ст. 5 и 6. М., 1997. С. 17.. Соответственно недопустимо подменять процедуры, созданные в рамках конвенции и гарантирующие справедливость уголовного судопроизводства, на аналогичные, служащие лишь для соблюдения формального соответствия положениям Конвенции.
Говоря о продлении меры пресечения в виде заключения под стражу необходимо учитывать позиции Европейского суда указывающие на то, что арестованный не должен доказывать, что он не скроется от следствия и суда. Напротив, государственные органы должны приводить убедительные доводы в пользу того, что обвиняемый при освобождении будет препятствовать осуществлению правосудия. Кроме того в случае совершения преступления в соучастие судьи нередко забывают о необходимости индивидуализации не только при назначении наказания, но и при применении меры пресечения, что естественно недопустимо и нарушает права подозреваемого (обвиняемого)11Кашепов, В.П. Продление заключения под стражу в практике Европейского суда по правам человека и Верховного Суда Российской Федерации // Комментарий судебной практики / под ред. К.Б. Ярошенко. М.: Юридическая лигатура, 2011. Вып. 16. С. 250-278..
В замечаниях, изложенных относительно проекта настоящего УПК Стефаном Трекселем12Анализ положений проекта УПК с точки зрения конкретных положений Европейской конвенции о защите прав человека. Соответствие статье 5 Конвенции. Замечания Стефан Трекселя (Швейцария) (Швейцария), сделан весьма принципиальный вывод об отсутствии доступности в понимании для простых обывателей, как одного из критериев законности процедуры, правил применения оснований для задержания лица, связанных с отсутствием указаний на необходимость наличия очень короткого промежутка времени между событием преступления и производимым задержанием по данным основаниям. К сожалению, данное положение до сих пор не нашло отражения в современном кодексе. Не нашли отражения и рекомендации о необходимости предоставления реальных гарантий для лица, которые бы действовали в момент его фактического задержания. «Кодекс не содержит даже намека на то, кто может производить арест», а сам порядок «регламентируется только с момента доставления задержанного в орган дознания или в орган предварительного следствия. Таким образом, из поля зрения выпадает промежуток времени с момента фактического задержания до момента доставления лица. В этой связи, возможно, было бы правильным реализовать предложения, излагаемые С. Поповым и Г. Цепляевой, о необходимости в обязательном порядке составлять протокол в момент фактического задержания лица в качестве подозреваемого. Как нам думается, данная мера будет неполной, так как даже в этом случае доказать, соответствует ли дата, указанная в протоколе, действительности, не представляется возможным без участия понятых в процессе задержания, разумеется, с обязательным созданием условий по обеспечению безопасности для их жизни и здоровья. Составление протокола непосредственно на месте фактического задержания обязывает лицо, производящее задержание, ознакомить задержанного с его процессуальным статусом, и в частности, с правом на адвоката с момента фактического задержания, хотя каким образом данное право может быть осуществлено на данном этапе, закон не разъясняет.
На несправедливость процедуры по принятию решения о заключении под стражу указывает и то, что по непонятным причинам участие подозреваемого в данном процессе не является обязательным, что теоретически означает допустимость заочного решения, в случае принятия которого для лица наступают весьма неблагоприятные последствия, связанные с его арестом до предъявления обвинения. Несоответствие наблюдается и в вопросе, связанном с обеспечением состязательности рассматриваемой процедуры, в силу отсутствия обязанности по ознакомлению стороны защиты с имеющимися материалами, служащими для обоснования применения данной меры пресечения. В подтверждение этому служит суждение Суда о том, что «равенство сторон не будет обеспечено, если адвокату не предоставлен доступ к тем документам в следственном деле, которые существенны для эффективного опровержения законности содержания под стражей его клиента». Разумным будет распространить подобное утверждение в определенной степени и на подозреваемого, обвиняемого. Рассматриваемое право на доступ к информации должно рассматриваться не только как ознакомление с вынесенными решениями, но и когда этого в обоснованном случае не требует тайна следствия, распространяться на саму процедуру принятия любого процессуального решения путем получения объективной информации, позволяющей лицу эффективно осуществлять его право на защиту.
Думается, что обеспечение права пользоваться помощью защитника должно вменяться в обязанность лицам, производящим задержание, которая должна исполняться путем выяснения у лица его отношения к возможности осуществления предоставленного ему права. Причем в осуществлении данного права, а также в предоставлении содействия в его исполнении не может быть отказано ввиду того, что согласно решению Jolui Murray vs. UK от 8 февраля 1996 года (Repoits 1996, р.30) Суд усмотрел нарушение законности в отсрочке предоставления жалобщику по делу возможности связаться со своим адвокатом, исходя из того, что контакт с адвокатом должен быть обеспечен немедленно, поскольку такой контакт представляет собой важную гарантию для задержанного лица. Однако стоит подчеркнуть и то, что весьма серьезной проблемой, отражающейся на справедливости всего процесса, является процедура, связанная с участием адвоката по назначению, ввиду участившихся фактов незаконного сговора между адвокатами и лицами, ответственными за уголовное преследование. Учитывая, что выявление подобных фактов представляет собой весьма сложный характер, необходимо передать решение вопроса о назначении защитника независимому от следствия субъекту, а также предусмотреть запрет лицам, осуществляющим уголовное преследование, давать рекомендации относительно выбора конкретных лиц, занимающихся адвокатской деятельностью.
Не отвечает критериям справедливости, на наш взгляд, и процедура, связанная с избранием заключения под стражу в качестве санкции за нарушение раннее избранной меры пресечения, ввиду того, что данное нарушение несоизмеримо с характером применяемого наказания и не означает автоматической отмены условий исключительности заключения под стражу по сравнению с другими мерами пресечения. Нельзя сводить данное нарушение к единственно обосновывающему основанию для избрания меры пресечения, связанной с лишением свободы, если отсутствуют иные основания для её применения, к тому же УПК предусматривает и другие виды мер пресечения, менее жесткие по своему характеру, но применимые в данном случае.
Также предлагаем внести изменение в УПК, направленное на конкретизацию положения связанного с заключением под стражу в связи с неустановлением личности обвиняемого. Заключение под стражу по данному основанию должно повлечь, в случае установления личности, немедленное освобождение лица ввиду потери характера обоснованности.