Судопроизводство с участием присяжных заседателей

Присяжные заседатели могли участвовать в судебных заседаниях только в тех случаях, когда речь шла о преступлениях или проступках, за которые закон требовал наказания, соединенного с ограничением или лишением прав состояния. Под ограничением прав состояния в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных подразумевались потеря дворянства, лишение почетных титулов, чинов, знаков отличия; запрещение находиться на государственной и общественной службе (для дворян); лишение духовного звания (для священнослужителей); запрет участвовать в выборах и быть избранными «в почетные или соединенные с властью должности» (для купцов и почетных граждан). Лишение всех прав состояния. кроме перечисленных ограничений, означало и лишение супружеских, родительских прав, а также прав собственности.

Компетенция присяжных заседателей распространялась на ряд преступлений против православной веры и «ограждающих оную постановлений»; сопротивление распоряжениям правительства, неповиновение властям и другие преступления против порядка управления; ряд преступлений по государственной и общественной службе; нарушения монетных уставов и другие преступления против имущества и доходов казны; преступления против общественного благоустройства и благочиния, против законов о состоянии; убийства, изнасилования и другие преступления против жизни, здоровья, свободы и чести частных лиц, а также разбои, грабежи, кражи и прочие преступления против собственности граждан.

Таким образом, присяжным был подсуден практически весь спектр преступлений (за исключением государственных или политических), вообще же юрисдикция суда присяжных «определялась не родом или характером преступления, а мерою установленного за него наказания».

Основная масса дел рассматривалась присяжными заседателями в окружных судах. Закон также предполагал в некоторых случаях их участие в деятельности судебных палат и Сената, а именно: если речь шла о должностных преступлениях, совершенных чиновниками (выше XIII класса по Табелю о рангах), городскими головами, членами городских и земских управ и т.п. Процедура призыва заседателей в Сенат и судебные палаты ничем не отличалась от порядка предусмотренного для окружных судов.

Если дело поступило на рассмотрение окружного суда с участием присяжных заседателей, то оно не могло быть обращено к производству в том же суде без участия заседателей или в мировом суде, даже если при судебном разбирательстве выяснялось, что преступление подсудимого не влечет за собой лишения или ограничения прав состояния. Это было сделано для того, чтобы дело решалось скоро, а не переходило из инстанции в инстанцию — так устранялась волокита, бывшая одним из крупнейших недостатков дореформенного судопроизводства.

За три недели до открытия судебных заседаний из очередного списка «назначались по жребию при открытых дверях Присутствия (т.е. публично) тридцать заседателей для исполнения своих обязанностей в течение всего периода заседаний». Одновременно из запасного списка аналогичным образом назначалось шесть запасных заседателей.

Жеребьевка проходила следующим образом: билеты с именами очередных заседателей клали в один ящик, с именами запасных — в другой. Председатель суда вынимал из первого ящика тридцать билетов, из второго — шесть. Имена, значащиеся на этих билетах, и вносились в два особых списка, которые скреплялись секретарем и подписывались судьями.

Избранные по жребию заседатели извещались о том повестками. В повестке указывалось, «кто вызывается в суд, когда и куда он должен явиться, для чего вызывается, и какому он подлежит взысканию в случае неявки». Повестка составлялась в двух экземплярах — один давался в руки вызываемому с указанием времени выдачи, на другом ставилась подпись получателя.

Отказаться от получения повестки было достаточно сложно — при попытке отказа от нее вызывалось два свидетеля, и вместо росписи получателя на обороте указывались причины, почему повестка не выдана на руки; неграмотным содержание повестки объявлялось при двух свидетелях; при отсутствии требуемого лица по месту жительства повестка вручалась под расписку либо родственникам, либо дворнику, либо местному полицейскому служителю или сельскому начальнику.

В этих случаях один экземпляр повестки прибивался в городе к дому полицейского управления, а в деревне — к дому сельского старосты. Таким образом, процедура вручения повестки была достаточно продумана и способствовала, при надлежащим ее исполнении, высокому проценту явки заседателей в суд.

В разных окружных судах в разнос время существовали разные формы повесток. Составление повестки входило в функции соответствующего уголовного отделения окружного суда. Затем повестки передавались в городские или уездные полицейские управления для вручения обозначенным в них адресатам.

Судебное заседание с участием присяжных заседателей начиналось с того, что в назначенное время председатель суда открывал заседание, объявлял, какое дело подлежит рассмотрению и приказывал ввести подсудимого (или подсудимых) в зал заседаний. По вводе подсудимого председатель задавал ему ряд вопросов (о фамилии, имени, отчестве, возрасте, звании и т.д.), после чего зачитывал список свидетелей и выяснял, все ли они прибыли в суд. Затем происходило разбирательство по поводу тех свидетелей, которые не явились. После проверки списков председательствующий приглашал свидетелей удалиться в особую комнату и ожидать там вызова к допросу, а затем интересовался, все ли приглашенные присяжные заседатели присутствуют в суде. Если кто-то отсутствовал, то выяснялись причины неприбытия в суд. А те из явившихся, кто имел законные причины, могли быть увалены от участия в суде.

Законными причинами неявки или увольнения считались:

командировки или особенные поручения по службе;
несвоевременное получение повестки (позже, чем за неделю до открытия заседания);
внезапное разорение или ситуация, когда отсутствие хозяина может привести к неизбежному разорению;
необходимость присутствовать в качестве гласных в губернских или уездных дворянских собраниях во время их заседаний;
лишение свободы;
прекращение сообщений во время эпидемий, нашествия неприятеля, сильных паводков и т.п.;
тяжелая болезнь;
смерть близких родственников или их тяжелая болезнь, грозящая смертью.

За неявку в суд без уважительных причин присяжный заседатель мог быть подвергнут штрафу от 10 до 100 руб. в первый раз и от 20 до 200 руб. — во второй. Размер штрафа (верхняя граница) был довольно значителен и являлся сопоставимым с требованиями имущественного ценза — получение жалования или дохода от занятия, капитала, промысла в губернских и уездных городах не менее 200 руб. в год.

Если по проверке списков присяжных наличное число заседателей оказывалось менее 30, то председатель суда делал распоряжение о пополнении их состава по жребию запасными. Пополненный таким образом список предоставлялся сторонам для немотивированного отвода. Прокурор имеет право отвести не более шести заседателей, а адвокат — столько человек, чтобы из 30 осталось не менее 18 неотведенных лиц. Фактически, если обвинение не пользовалось правом отвода, то защита могла отвести максимально 12 человек из 30. Такое положение, по мнению И.Я. Фойницкого, нарушало принцип равноправия сторон в процессе. Однако заметим, нарушение было явно в пользу подсудимого.

Отвод производился простым вычеркиванием имен из списка. Иногда напротив фамилии отведенного ставилась пометка «отведен» или «отв.». Закон щадил чувства русских присяжных. Именно поэтому до их сведения не доводилось, кто из них и кем отведен. Заседатель, не попавший в состав присутствия, не знал, отведен ли он или просто не попал по жребию.

Вообще широкое право немотивированного отвода в русском законодательстве можно оценить положительно. Конечно, в определенных случаях стороны процесса могли использовать его для отсрочки дела, но на практике в больших масштабах этого не происходило. Сформировать же заранее предвзятый состав присяжных в таких условиях было довольно сложно. Что касается составителей Судебных уставов, то они видели в «широком праве отвода судей, как обвиняемым, так и обвинителем» одно из трех условий, «внушающих общее доверие к уголовному суду».

Из числа неотведенных присяжных по жребию выбирались 12 комплектных и 2 запасных заседателя. Вынутые по жребию имена заносились в список присутствия присяжных, а последние двое, хотя и должны были находиться в судебном заседании, но в состав присутствия поступали лишь в случае выбытия кого-либо из двенадцати до постановления ими приговора. Причины выбытия могли быть разнообразными: от острого недомогания или серьезной необходимости отлучки до лишения присяжного его прав председателем суда за нарушение обязанностей, возложенных законом на присяжного заседателя.

После формирования присутствия все 14 заседателей приводились к присяге, каждый — по обряду своего вероисповедания. Статья 666 Устава уголовного судопроизводства оговаривала форму присяги лиц православного вероисповедания. Священник зачитывал ее текст, после чего каждый присяжный целовал крест и Евангелие и произносил вслух: «Клянусь». Неправославные заседатели должны были присягать в соответствии с догматами и обрядами их веры духовным лицом данного вероисповедания. Законодатели понимали. что не всегда и не везде можно найти священнослужителей-католиков, -лютеран, -мусульман и т.п., поэтому в случае отсутствия их в зале заседаний, присягу принимал председатель суда. Заседатели, относящиеся к учениям, не приемлющим присягу, приносили торжественное обещание, соответствующее присяге.

Присяга должна была приниматься перед каждым делом, но это было очень неудобно. Очевидно, что «неоднократное произнесение духовным лицом перед одними и теми же присяжными заседателями внушения о святости присяги не оказывает на них должного впечатления, а напротив того, как бы приучает смотреть на сие важное действие лишь как на одну лишь, требуемую законом формальность. Присяга же. приносимая по несколько десятков раз в течение сессии, а иногда по несколько раз в день, утрачивает необходимую торжественность и смущает совесть тех истинно верующих присяжных, которые с глубоким благоговением относятся к данному им клятвенному обещанию».

Такие сложные процедуры утомляли заседателей и требовали лишней траты времени. Более целесообразным было бы, как писал И.Я. Фойницкий, «присягу по отдельным делам заменить присягою по целому ряду дел, подлежащих рассмотрению в данную сессию». Что касается самой необходимости присяги, то она, на наш взгляд, не вызывает сомнения.

После приведения к присяге заседатели для управления своими совещаниями выбирали из своей среды старшину. Правила его избрания специально в законе не оговаривались. Обычно оно происходило сразу же после принятия присяги рядом со столом председателя суда. Старшина выбирался для управления совещаниями присяжных обязательно из числа грамотных лиц. Здесь не было дискриминации по отношению к неграмотным слоям населения, так как старшина должен был в дальнейшем записывать ответы присяжных в вопросный лист.

Вслед за выборами старшины начиналось судебное следствие, в ходе которого присяжные обладали достаточно большими правами, а именно: правом на осмотр следов преступления, вещественных доказательств, на изучение любых документов, относящихся к делу; могли задавать вопросы подсудимому, свидетелям, экспертам (правда только через председателя суда); требовать от председательствующего разъяснения всего непонятного; могли требовать нового осмотра места происшествия и т.п.

Для того чтобы на присяжных невозможно было оказать давления со стороны, им запрещалось выходить из зала заседаний и общаться с лицами, не входящими в состав суда. Даже самому председателю суда не разрешалось разговаривать ни с одним присяжным так, чтобы другие этого не слышали. Заседателям запрещалось собирать сведения по делу вне судебного заседания, так как тогда бы было сформировано уже предвзятое мнение, и судить объективно и «по совести» стало бы затруднительно.

В случае нарушения названных правил присяжный заседатель устранялся от дальнейшего рассмотрения дела и подвергался штрафу в размере от 10 до 100 рублей. Такое же наказание полагалось за разглашение тайны совещания присяжных. Нельзя было сообщать посторонним, кто из заседателей выступал за какое решение — так «судьи общественной совести» ограждались от мести подсудимого или заинтересованных в деле лиц.

Судебный процесс с участием присяжных заседателей проходил точно так же, как и без их участия, т.е. публично, устно, состязательно, с проверкой доказательств и прениями сторон по их существу. В конце прений прокурор произносил обвинительную речь. Старшине присяжных вручался вопросный лист, где в общеупотребительных выражениях приводилось то, в чем обвинялся подсудимый, и спрашивалось, виновен он или невиновен по предметам обвинения.

Редакция вопросов должна была быть такова, чтобы «1) в них не было упущено ни одного фактического обстоятельства, имеющего влияние на сущность приговора; 2) чтобы не вошло ни одного нового обстоятельства, не бывшего предметом судебного следствия и заключительных прений... Основным вопросом, ставящимся на первом месте, является вопрос о виновности, который слагается из вопроса о факте преступления, о совершении этого факта подсудимым и о вменении ему этого деяния в вину».

Что касается понятия «общеупотребительные выражения», то оно оказалось очень расплывчатым. Не ясно, что под этим понимается в законе. В дальнейшем Уголовно-кассационный департамент Сената вынужден был давать многочисленные разъяснения, пытался установить даже «исчерпывающий перечень всех понятных слов, допускаемых в вопросах присяжным заседателям», что создало «какую-то невероятную казуистику, которой не предвидится конца». Несоответствие этому перечню служило поводом кассации приговора и затрудняло деятельность судебных учреждений. Причем «общеупотребительные» выражения часто оказывались для присяжных «менее понятны, нежели юридические термины и законные определения».

После выдачи заседателям вопросного листа и перед удалением их в особую комнату для совещаний председатель суда обязан был произнести напутственную речь. В резюме нужно было объяснить существенные обстоятельства дела и законы, относящиеся к определенным свойствам рассматриваемого преступления, общие юридические основания и суждения о силе доказательств, приводимых в пользу и против подсудимого.

Подразумевалось, что председательствующий является лицом «ни тем, ни другим способом не заинтересованным в вопросе о том, каким будет вердикт присяжных» и его речь должна объективно отражать существо дела без какой-либо субъективности. Однако в реальной жизни такое было практически невозможно. «Судебная газета» отмечала в 1880-е годы, что «немногие председатели судов исполняют 801 ст. согласно идее законодателя», а «элемента равновесия, положенного в основу резюме, почти не бывает». Ясно, что заключительное слово оказывало огромное влияние на присяжных. Одним из наиболее ярких примеров является здесь резюме А.Ф. Кони по делу Веры Засулич в 1878 г.

Заканчивать свою речь председатель обязан был напоминанием присяжным о том, что «...они должны определить вину или невиновность подсудимого по внутреннему своему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела...» — так подчеркивалась специфичность института присяжных, придававшего консервативному законодательству некоторую мобильность и позволявшего в каждом конкретном случае судить «по совести» и «по справедливости».

Выслушав напутственную речь, заседатели удалялись в комнату для совещаний, охраняемую стражей. Отсюда никуда нельзя было выйти без разрешения председателя суда, кроме как в зал заседания. Это правило ограждало присяжных от давления извне. Никаких письменных актов из делопроизводства в совещательную комнату брать не разрешалось. На первый взгляд может показаться, что это осложняет процесс вынесения решения.

Но составители Уставов 1864 г. верно учли, что в составе присутствия окажутся и грамотные и неграмотные люди, причем для «простолюдинов» было характерно придавать чуть ли не священное значение «каждой писаной строке, независимо от ее содержания», отсюда «письменные люди» получили бы неотразимое влияние на последних. Для избежания подобной ситуации и вводился запрет на использование документов дела. Если присяжные хотели выяснить какое-либо обстоятельство, то они могли многократно возвращаться в зал за разъяснениями, а потом вновь удаляться на совещание.

В совещательной комнате присяжными заседателями руководил старшина. Он следил за порядком, собирал голоса, которые устно подавались по каждому отдельному вопросу. Свое мнение он высказывал последним и, сосчитав голоса, записывал после каждого вопроса последовавшее решение.

Никакими особенными правами, кроме чисто организационных, старшина не обладал. При вынесении решения его голос имел такую же силу, как и голоса других заседателей. Старшина должен был не просто собирать мнения своих товарищей, но и стремиться к организации дискуссии — «присяжные должны произносить приговоры не под влиянием безотчетных впечатлений, но по зрелом обсуждении всех обстоятельств дела, а для этого не только совещания, но и диспуты между ними необходимы».

Преимуществом суда присяжных является то, что в процессе участвует большое количество судей, которые рассматривают дело «с различных точек зрения сообразно своим индивидуальным особенностям, при таком методе различные воззрения сталкиваются, борются; в этом состязании все, исключительно субъективное, должно отпасть — остается то только, что может вынести процесс всестороннего обсуждения». Таким образом, в споре должна была рождаться истина. Подача голосов производилась открыто и устно. Опыт Франции, где мнения подавались тайно и письменно, был для России неприемлем по причине неграмотности значительной части присяжных.

Решение присяжных выносилось большинством голосов (хотя закон указывал на желательность единодушного решения), а при их равенстве принималось то мнение, которое следовало в пользу подсудимого, т.е. для оправдательного вердикта было достаточно шести голосов. Никакого временного лимита на вынесение вердикта не предусматривалось.

Во избежание ошибок старшина вторично собирал голоса по каждому вопросу и. убедившись в верности ранее написанного или подкорректировав, ставил свою подпись под последним ответом на вопросном листе. Вынесение правильного решения нередко затруднялось одним обстоятельством: фактически по смыслу закона обвинению и защите в ходе судебного следствия запрещалось касаться соображений о наказании подсудимого и тех последствий, которые ожидают его в случае осуждения, чтобы не тревожить и не «стращать» совесть присяжных заседателей. Во многих случаях нарушение указанного правила служило поводом для кассации. Законодатели не смогли серьезно аргументировать необходимость этого строгого запрета, а практика показала его пагубность.

Русский Устав уголовного судопроизводства «хотя по внешности и приближается более к французской системе дробления вопросов, — писал А.П. Чебышев-Дмитриев, — но в сущности принимает английскую систему, по которой классификация преступного деяния принадлежит присяжным». Отсюда и наличие в вопросном листе, как правило, нескольких вопросов (иногда нескольких десятков или даже нескольких сотен) по каждому делу. Решение каждого вопроса должно было состоять из утвердительного «да» или отрицательного «нет» с присовокуплением того слова, в котором заключается суть ответа.

Так, на вопросы «совершилось ли преступление? виновен ли в нем подсудимый? с предумышлением ли он действовал?» ответы должны быть следующими: «да, совершилось» («нет, не совершилось»); «да, виновен» («нет, не виновен»); «да, с предумышлением» («нет, без предумышления») и т.п. В случае невозможности выразить мнение одним утверждением или одним отрицанием присяжные могли прибавлять к ответу некоторые уточняющие слова и выражения. Например, «да, виновен, но без умысла», «да, совершал, но без обдуманных намерений» и т.п.

При признании виновности подсудимого заседатели имели право поставить вопрос о том, заслуживает ли он снисхождения. И если хотя бы шестеро присяжных так считало, то к соответствующим ответам прибавлялось: «подсудимый по обстоятельствам дела заслуживает снисхождения». В этом случае суд был обязан следующее по закону наказание понизить не менее чем на одну степень, но не более чем на две.

Вынеся решение, присяжные заседатели возвращались в зал заседаний, где старшина вслух зачитывал вопросы суда и ответы, данные на них заседателями, затем передавал вопросный лист на подпись председателю суда. На этом функции присяжных заседателей заканчивались.

Если вердиктом присяжных подсудимый признавался невиновным, то его сразу же объявляли свободным от суда и содержания под стражей. При признании виновности подсудимого прокурор делал заключение относительно наказания, а суд уже выносил приговор.

Гарантией прав подсудимого от несправедливого обвинительного приговора присяжных заседателей служила норма, закрепленная в ст. 818 Устава уголовного судопроизводства: «Если суд единогласно признает, что решением присяжных заседателей осужден невинный, то постановляет о передаче дела на рассмотрение нового состава присяжных...», решение которых будет уже окончательным.

Решение окружного суда, судебной палаты и Сената с участием присяжных заседателей считались окончательными и обжалованию в апелляционном порядке не подлежали. Правда, приговор по просьбам осужденных и по протестам прокурора мог быть отменен в кассационном порядке при подаче жалобы в Уголовно-кассационный департамент Сената в двухнедельный срок со дня вынесения приговора.

Жалоба могла подаваться только в тех случаях, когда были допущены нарушения прямого смысла закона и неправильное его толкование при определении преступления и рода наказания; в случае нарушения обрядов и форм столь существенных, что без их соблюдения невозможно признать приговор в силе судебного решения; в случае нарушения пределов ведомства или власти, законом предоставленной судебному установлению. Второе положение сформулировано здесь очень расплывчато, что служило поводом для огромного количества кассационных жалоб в Сенат. Уголовно- кассационный департамент был вынужден давать многочисленные разъяснения по этим вопросам.

Например, если председатель суда не произносил присяжным напутственную речь или при жеребьевке на балетах были указаны не фамилии заседателей, а только соответствующие им номера то это являлось поводом для кассации. А вот если ящик для жеребьевки был не черным, а прозрачным, то это не являлось существенным нарушением, обрядов судопроизводства и не было поводом для отмены приговора и т.д.

В случае кассации приговора дело возвращалось в окружной суд и решалось уже другим составом присутствия. Вступившие в салу приговоры подлежали немедленному исполнению, за исключением тех случаев, когда они должны были быть представлены на Высочайшее усмотрение — если дворяне, чиновники и священнослужители всех чинов духовной иерархии, а также лица имеющие ордена и знаки отличия, снимаемые лишь с Высочайшего соизволения, присуждались к наказаниям, соединенным с лишением всех прав состояния или лишением всех особенных прав и преимуществ.

По должностным преступлениям чиновники и выборные лица рангом выше восьмого класса, председатели и члены земских уездных управ и собраний, городские головы и члены городских управ были неподсудны окружному суду. Их подсудность начиналась сразу с судебной палаты судебного присутствия Кассационных департаментов Сената или даже Верховного уголовного суда. Тем не менее, даже здесь, кроме Верховного уголовного суда, предполагалось в рассмотрении дел участие присяжных заседателей.