Юридическая антропология

Общее заключение


Существуют неудачные сочетания: a priori юридическая антропология и метафизика составляют такую пару. Когда человек, возможно, заранее обрекая себя на неудачу, пытается понять природу своего существования, он вступает на путь, начавшийся задолго до того, как появились первые цивилизации, искусство, религия, размышления о творческом начале в космосе и природе. Но право? По сравнению с этими возвышенными понятиями оно может казаться тривиальным.

Открыв кодексы или официальные издания, мы увидим лишь столкновения интересов, гарантии и санкции, императивные формы актов; и все это изложено, мягко говоря, умозрительным стилем. Теми же серыми тонами окрашен и портрет юриста, человека, к которому в повседневной жизни обращаются лишь тогда, когда нагрянет несчастье или возникнет какая-либо неясность. Известно, что в большинстве своем подростки не испытывают внутреннего призвания к профессии юриста.

И, тем не менее, право занимает прочное место в ряду проявлений смысла жизни и нашего мира, не менее почетное, чем искусство и религия. Но чтобы заметить это, необходимо обладать некоторыми навыками, познать тот юридический опыт, который накопило человечество. Важной ступенью в этой области является юридическая антропология.

Замечено, что во все времена человек мучился тревогой онтологического порядка, порождаемой противоречием между его стремлением к тому, что принято называть бесконечностью, и ненадежностью способов ее достижения, которыми он располагал. Ибо смысл нашего существования, если допустить, что он есть, не дается нам путем непосредственного опыта. Юридическая антропология отнюдь не является новым Евангелием. Но она свидетельствует о продолжающихся поисках смысла, о протесте людей, древних и нынешних, против хаоса, в котором они пытаются распознать связь и, возможно, преемственность. Что может дать она в отношении понимания трех глобальных проблем человеческого существования: смысла Истории, понятия Зла и понятия Смерти?

Смысл Истории. Что же такое на самом деле История: вечная смена циклов, как утверждала античная философия, осуществление замысла Создателя, как учит христианство, или же она подчиняется законам эволюции, как думали первые антропологи права в XIX в.? На первые две части этого вопроса юридическая антропология не знает ответа. Что касается третьей части, то она приходит к выводу, что у самых своих истоков человечество обладало такими изобретательскими способностями, что было бы ошибкой поддаваться иллюзии, будто современные общества дальше продвинулись по пути эволюции, чем так называемые традиционные.

Каждое общество по- своему и в разных областях развивало свои таланты. Как писал Леви-Строс, если Запад утверждал свое господство над машинами, то бедуины побеждали самые неблагоприятные условия существования; меланезийское искусство являет собой одну из вершин эстетического развития человечества, а аборигены Австралии, при зачаточном развитии средств производства, выработали такие утонченные формы родственных отношений, что для их постижения нам приходится прибегать к средствам информатики.

Что касается правовой сферы, то мы видели, что многие традиционные общества не только выработали в этой области оригинальные концепции, но, более того, часто использовали то, что мы считаем нашим собственным изобретением: закон, суд, наказание, контракт, семью на основе союза супругов. Богатство этого опыта заставляет нас окончательно расстаться с очень удобной и выигрышной для нас позицией, настаивающей на одномерности смысла Истории.

Если эволюция и существует, то она состоит не в диахронической смене одного явления другим, а в предпочтительном и, главное, обратимом выборе определенных социо-юридических форм, в то время как остальные, не исчезая, временно отходят на второй план, то есть в такие области социальной жизни, которые находятся вне поля зрения официального права.

При этом юридическая антропология, отрицая эволюционизм, делает акцент на том, что могло бы считаться главным уязвимым местом западной мысли и чего сумели избежать традиционные общества, а именно — на стремлении к единообразию. Вовсе не возбраняется, а, напротив, является весьма необходимым поиск связей в кажущемся хаосе, каким нам представляется многовариантность культурных и юридических моделей в разных обществах.

Но осмысление общности не должно приводить к преувеличению единообразия, чем склонно грешить наше западное право. Как доказывает присущая африканскому строю мышления взаимодопустимость противоположностей, принятие плюрализма, без сомнения, отлично может обеспечить равновесие между порядком и хаосом. Во всяком случае это может служить для нас одним из уроков, которые преподают теории юридического плюрализма: то виденье социальной жизни, которое они предлагают, является более подвижной моделью, чем та, что вытекает из одного уважения к государственному праву.

Отсюда следует, что надо навсегда расстаться с иллюзией. Не существует строго предопределенного смысла Истории. Каждое общество достаточно состоятельно в интеллектуальном отношении, чтобы осознавать смысл своей Истории. Не существует также законодателя-демиурга, который вел бы нас по заранее проложенным путям: мы более свободны, но при этом и более одиноки.

Существование Зла. Альфа и Омега Библии, Книга бытия свидетельствует об удрученности Бога склонностью человека к Злу, а Апокалипсис помещает вне этого мира исчезновение Зла и несчастья. Ибо приходится признать, что Зло правит Историей человечества, и тем хуже для нас, если это ввергает нас в уныние. Добро также существует и, без сомнения, встречается гораздо чаще, чем кажется, ибо зачастую оно безмолвно.

Но в сегодняшнем состоянии нашего исторического опыта исход возможного поединка совершился бы в пользу Зла. И все же этот результат нельзя считать единственно возможным. Всегда можно верить, что за те миллиарды лет, которые еще предстоят в ходе космической эволюции, человек радикально изменится или же появится новый вид, лучший, чем нынешний. Но мы можем руководствоваться только уже существующим опытом.

Как традиционные, так и современные общества охотно ассоциируют право со Справедливостью и Добром. Здесь следует остановиться, ибо право связано с Добром меньше, чем со Злом. Как писал Ж. Карбонье, право не есть Зло, но оно не существует без этого последнего, как говорят нам многочисленные мифы, о золотом веке, минувшем или грядущем. В конечном счете, право есть стигмат (клеймо) нашего несовершенства. Однако оно не олицетворяет вечное Сизифово покаяние.

Порожденное Злом, оно может предотвратить несчастье, ибо, как мы видели, именно оно является организующим началом обмена между группами людей, препятствующим их отклонению от пути, консолидирующего человечество. Из этого надо заключить: если Зло есть необъяснимый и постоянный фактор, то право, со своей стороны, есть только необходимое зло, которое скрывается под отсветами Добра.

Существование Смерти. Но есть порок еще больший, чем Зло, — это Смерть, о которой Ростан говорил: «Преступление смерти не в том, что она убивает, а в том, что она увековечивает нашу скорбь». Она не только не придает никакого смысла жизни, напротив, она его лишает. Если она есть благо, — а если бы не существовало Бога, так оно и было бы, — тогда, как говорил М. Элиад, великий историк религий, «все есть тлен».

Точка зрения Леви-Строса, полная печали в силу испытанного разочарования, однако, иная. «Эта картина (заката солнца) не есть ли в то же время отражение жизни всего человечества и, еще шире, всех проявлений жизни — птиц, бабочек, моллюсков и других животных и растений с их цветами, чья эволюция идет вперед и множит формы, — которые рано или поздно исчезнут, не отражение ли того, что природа, жизнь, человек, все эти утонченные и хрупкие создания его — языки, социальные институты, обычаи, шедевры искусства и мифы — исчезнут и ничего не оставят после себя?

Показывая строгий распорядок мифов и причисляя к ним также существование предметов, мой анализ подчеркивает мифический характер предметов: вселенной, природы, человека, которые на протяжении тысяч, миллионов, миллиардов лет будут неизменно, в рамках обширной мифологической системы, бесконечно комбинировать варианты, прежде чем запутаются, придут в ветхость и исчезнут.

Фундаментальное противоречие, вытекающее из всех прочих, которыми изобилуют мифы, сродни тому, которое формулирует Гамлет в виде очень легковесной альтернативы. Ибо не человеку принадлежит право выбора между «быть» и «не быть». Пронизывающие его историю мысленные усилия, которые будут существовать вплоть до его ухода из бытия, заставляют его принимать факт существования двух противоречащих друг другу очевидностей, чье столкновение и приводит в движение его мысль, и, чтобы нейтрализовать их противостояние, ему приходится изобретать бесконечный ряд второстепенных противоречий, которые, будучи не в состоянии разрешить эту первичную антиномию, могут лишь воспроизводить и продолжать ее в уменьшенных масштабах: реальность бытия, которую человек ощущает в глубине своего существа, одна может придать смысл и значение его обыденным поступкам, его моральной и эмоциональной жизни, его политическим пристрастиям, его положению в социальном и природном мире, его практическим делам и научным достижениям; но в то же время человека неизменно сопровождает, — наряду с ощущением реальности бытия, в силу которой человек живет, борется, мыслит и верит, сохраняет самообладание, — ощущение реальности небытия, напоминающее ему, что он не всегда жил на земле раньше и не будет жить вечно, что с его смертью исчезнут с лица земли его труды, его заботы, его радости, его надежды и его творения и ничто, кроме воспоминаний, не сохранит их; ничего не останется».

Если невидимый мир существует, если он не просто порождение нашей тоски, он не может быть ничем иным, как чем-то бесконечно отличным от наших представлений в этом мире, и потому почти недоступным живущим. Но предположение, что описание Леви-Строса верно, чревато последствиями.

Так, большинство обществ нашли способы преодолеть тоску небытия, — ибо только немногие могут относиться к ней спокойно, — либо скрывая смерть (в нашем обществе), либо уверовав в существование сверхъестественного мира и загробной жизни (в большинстве случаев). Традиционные общества, как мы видели, использовали при этом право, предоставляя усопшим множество возможностей вмешиваться в жизнь живых и превращая отношения родства в средство и инструмент преодоления смерти.

Право, таким образом, не сводится к тому, к чему его слишком часто сводят наши учебники права: свод принципов властвования, облеченных в Разум, или, в худшем случае — советы истцам. Юридическая антропология показывает нам, что рожденное нашим несовершенством и ограниченностью нашего бытия, оно может также стать одним из инструментов, которые изобретает каждое общество, чтобы попытаться разрешить свои конфликты.

Isfic.Info 2006-2023