Родство и порождение в современном обществе
Французское позитивное право в этой области имеет тенденцию отхода от традиции, существовавшей в большинстве человеческих обществ, ставящей социальный фактор перед биологическим. Действительно, если право, исходящее из Гражданского кодекса 1804 г., множило фикции и презумпции, то закон от 3 января 1972 г. основывает понятие законного родства на биологической основе, иными словами, понятие родства идентифицируется с понятием порождения. В этом заключается парадокс для неискушенного наблюдателя: «примитивные» общества принципиально прибегают к абстракции и вымыслу, в то время как наше «цивилизованное» общество привержено к конкретности данных природы.
В то же время, как мы увидим, эту тенденцию подтверждает наблюдение из другой области: новые способы зачатия дают надежду тысячам супружеских пар, в сознании которых порождение является единственным способом обладания потомством, хотя и при содействии третьих лиц, а усыновление многие из них не приемлют. Как объяснить тот факт, что наше общество в этом случае отступает от общей традиции? Несомненно, под влиянием противоборства нескольких факторов.
Первый из них — технологического порядка: прогресс медицины делает возможным ранее немыслимое. Второй касается уменьшения того значения, которое ранее имели брачные узы: растет число союзов свободных, временных или прерывающихся. Третий, более сложный, на наш взгляд, касается неполного принятия понятия преемственности, которое имеет место в нашем обществе.
В традиционных обществах сам факт обладания ребенком не происходит из «права на ребенка» (отношение, ставшее у нас частым), но, кроме того, как отмечает Ф. Эритье, из желания и обязанности дать жизнь потомству: не передать жизнь означало бы порвать цепь, которая уходит далеко в прошлое и должна бесконечно продолжаться в будущем, это означало бы разрушить связи, цементирующие общество, и лишало бы человека возможности и после смерти присутствовать незримо среди живущих (так как умирающий бездетным не имеет никого, кто поклонялся бы ему как предку).
Частично это справедливо и для нашего общества. Так, ребенок всегда считался «лекарством против смерти». Однако собственная смерть всегда значит для человека гораздо больше, чем даже смерть его детей: индивид, таким образом, имеет приоритет перед группой. Кроме того, сама смерть у нас воспринимается как безысходность гораздо чаще, чем в традиционных обществах: там, где существует вера в загробную жизнь, страх смерти меньше. Смерть без возврата — вот что объясняет то, что большинство супружеских пар придает такое значение тому, чтобы ребенок был непременно их собственным порождением, и готовы преодолеть значительные препятствия, чтобы добиться этого результата.
В целом можно сказать, что, порождая потомство, человек приносит благо прежде всего самому себе. Если бы дело обстояло иначе, бесплодие не преодолевалось бы такими сложными способами, и усыновление практиковалось бы гораздо чаще (в традиционных обществах люди также стремятся прежде всего иметь собственных детей, но, если это им не удается, в их распоряжении имеется много разных способов обеспечить себе потомство, коль скоро природа им в этом отказывает).
И, наконец, сказывается наша неосознанная приверженность к природе. Иметь ребенка традиционным способом, значит, соответствовать ей, тем более что наша индустриальная цивилизация все больше этому мешает. И наш выбор в пользу природы здесь так однозначен, что мы сами не осознаем парадокс: столь сильное желание отождествить себя с природой приводит к появлению новейших способов зачатия, которые, по существу, являются насилием над природой.
Вспомогательные способы зачатия. Эти новые способы, как мы увидим, носят не столь уж второстепенный характер, как принято думать. На первый взгляд, они кажутся однозначно вспомогательными, прежде всего потому, что индивиды и супружеские пары прибегают к ним лишь в том случае, если традиционные усилия не дают желаемого результата, а, во-вторых, потому, что они в любом случае никогда не стали бы нормой.
Отметим, прежде всего, что эти способы зачатия, как и все остальные, подчинены всеобщему императиву воспроизводства человеческого рода, даже если некоторые из них и не предполагают физическую близость. С другой стороны, не обращаясь к милым сердцу этнолога отдаленным цивилизациям, отметим, что наша западная цивилизация весьма давно знакома с понятием «отдачи внаем чрева»: тому есть немало примеров в Древнем Риме, когда мужчины отдавали своих жен «в наем» (ventrem locare) супружеским парам, где жена была бесплодна.
При этом можно проследить наличие сходной для всех обществ тенденции отдавать первенство мужчине: так, именно на женщину, как правило, падало подозрение в бесплодии. В нашем обществе до сих пор слышны отголоски этого. В традиционных же обществах эта черта усиливается недооценкой биохимического процесса зачатия: предполагается, что состав крови передается через сперму (еще не так давно в нашем обществе мужчина обычно говорил о своих детях, что они — «его кровь»), а женщина является не более чем вместилищем (средневековые законники называли ее «вазой», в традиционных обществах нередко используются такие термины, как «котелок», «сумка», «котомка», «лодка» и т.д.).
Однако, помимо этих общих черт, одна особенность отличает новые способы зачатия. В их числе, умножившемся благодаря новейшим достижениям биологии, мы сталкиваемся с появлением различных типов матерей: матерями-заместителями, оплодотворяемыми спермой мужа бесплодной женщины, которые вынашивают ребенка по заказу другой супружеской пары и являются матерями в генетическом и фактическом смысле; социальная мать — это бесплодная женщина, прибегающая к практике такого зачатия и усыновляющая затем рожденного ребенка.
Но отцовство тоже может оказаться диссоциированным: на деле надо различать социального отца, т.е. мужа женщины, которая оплодотворена спермой анонимного донора, и фактического, известного или неизвестного, который является этим донором.
Другие технические новшества дают возможность «перепрыгнуть через поколения»: замороженный эмбрион, сохраняющийся в течение десятилетий, может «родиться» уже после того, как умрут его внучатые племянники (отметим, что этот прыжок может быть совершен только вперед, но не назад: какова бы ни была дата его рождения, ребенок всегда находится в одной и той же генеалогической позиции по отношению к своим создателям и поколениям, приходящим ему на смену).
Все эти способы являются новейшими достижениями современности. Это верно в строго материальном смысле. Но, сталкиваясь с теми же проблемами бесплодия, традиционные общества издавна умели их решать, используя фикции, делая ставку на абстрактное за неимением возможности изменить конкретное. Искусственные пути различны, но все они ведут к вечности, потому что открывают нечто такое, что способно победить смерть, — а именно возможность обладания потомством.
Приведем пример. В племени само (Буркина-Фасо) девочка выдается замуж в младенческом возрасте. Достигнув половой зрелости, она официально имеет связь с любовником, после чего начинает жить с мужем; ребенок, который рождается при этом, считается первенцем законного союза. При этом женщина не может иметь больше одного законного мужа, даже если после его смерти она будет иметь детей от других мужчин. Наоборот, мужчина может иметь последовательно несколько законных жен, и в случае, если жена переживет мужа, юридически он считается отцом всех тех детей, которые родятся у нее впоследствии от союза с другими.
Благодаря этому бесплодный мужчина может в результате оказаться отцом многочисленного потомства. Возможен и такой вариант: в случае отсутствия потомства (по причине «несовместимости крови», подтвержденной гаданием), если, несмотря на это, пара не желает расставаться, то женщина делает вид, будто покидает мужа, вступает в связь с другим мужчиной и затем возвращается к законному супругу, уже будучи матерью одного или нескольких детей, которые считаются его законными детьми. Этот маневр по сути своей идентичен тому, что мы называем оплодотворением с помощью донора.
Что же касается «прыжка через поколения», то этот способ позволяет идти еще дальше и опрокинуть порядок преемственности. Мы видели, что механизмы присвоения имени могут сочетаться с верой в перевоплощение предков, как в том случае, когда отец может считать своим отцом собственного сына.
Надо ли из этого заключать, что современные способы зачатия ни в чем не являются новыми? Это не совсем так. С одной стороны, традиционные общества манипулируют родственными отношениями, современные — биологическими данными. С другой стороны, современные способы суть порождение технократической и потребительской цивилизации, которая, похоже, само человеческое тело делает предметом спроса и предложения. Наконец, современные способы разъединяют понятия сексуальности и зачатия.
Некоторые антропологи полагают, что основания для создания законов в этой области нет. Во всяком случае, справедливо то, что на сегодня новейшие способы зачатия используются лишь ничтожным меньшинством супружеских пар и индивидов. На самом деле, семья как институт продолжает существовать, хотя и в измененном виде.