Неоэволюционисты
Подвергаясь нападкам со стороны теоретиков различных направлений, эволюционизм вновь появляется лишь к 1943 г. в виде новой, более разработанной концепции. Несколько лет спустя Стюарт разрабатывает концепцию многолинейной эволюции, предугаданной Мэном: наблюдение за обществами, не связанными между собой, позволяет выявить закономерности в изменении культур.
Но в отличие от сторонников однолинейной эволюции Стюарт считает, что нельзя из этих параллелей выводить всеобщие законы. В 1963 г. Карнейро, оспоривающий это последнее ограничение, вводит понятие дифференциальной эволюции: каждое общество развивает различные элементы своей культурной системы, в том числе и права, причем в различной степени и в различных ритмах, что также предугадал Тейлор в 1871 г. Одновременно, желая заполнить серьезный пробел авторов XIX в., неоэволюционисты стремятся создать точный измерительный инструмент для оценки культурных изменений: в 1956 г.
Наролл разрабатывает «индекс социального развития», в котором право фигурирует наряду с другими эталонами меры, сравнительное использование которых позволяет достигнуть количественно выражаемых результатов в виде графиков и формул. Заметим, что создание таких таблиц конкретизирует и даже акцентирует наглядным образом одну из ключевых идей эволюционизма, которая не является самой уязвимой для критики: существуют более или менее развитые общества. В действительности же математический характер этих графиков не должен создавать иллюзий: они подвержены определенной идеологии, не только классификационной, но прежде всего устанавливающей иерархические подчиненности.
В юридическом плане наилучшим представителем неоэволюционизма является, несомненно, Э. Адамсон-Хобель, который в опубликованной в 1954 г. книге «Право первобытного человека» развивает свою концепцию «общего смысла эволюции права». Для него не существует однолинейного развития права, но он считает вслед за Спенсером, что происходит переход от простого к сложному. На уровне способов производства хронологические связи между огородничеством и пастбищным хозяйством должны измениться (пастбищное хозяйство не обязательно предшествует огородничеству), ибо все зависит от экологических условий.
Кроме того, общество не обязательно должно пройти через все стадии эволюции (так, инуиты перешли практически от охотничества-собирательства к современному хозяйству). Но общий смысл эволюции в том, что она происходит под знаком возрастания юридических норм и согласительных процедур разрешения конфликтов, при этом мы не должны рассматривать общества с «минимальным правом» как общества качественно низшие по отношению к другим. Ясно, что у более первобытных обществ (таких, как общества собирателей и охотников) мало права.
Не потому, что они более анархичны, чем цивилизованные общества, а просто потому, что у них меньше потребности в праве. Их более сильно выраженная однородность и то обстоятельство, что отношения носят более открытый характер, имеют своим следствием более редкие конфликты и, следовательно, делают право менее необходимым. В действительности право начинает реально появляться лишь с переходом к сельскому хозяйству. Юридические нормы становятся более определенно выраженными, более детальными и более многочисленными; организация контроля за их исполнением переходит от родственных структур к обществу и его представителям, появляется публичное право.
Наконец, можно увидеть близость позиций этих авторов и политолога Ж. Лапьера, для которого возникновение государства вписывается в эволюционную схему, которая не везде одинакова, но все же подчиняется одному определяющему фактору. Общества, чья политическая система достигла такой степени специализации и дифференциации, что подошла к организации государственного типа, были обществами, которые были поставлены перед необходимостью перемен по различным причинам внутреннего или внешнего порядка и смогли адаптироваться к этой необходимости, осуществив это важнейшее нововведение, каковым является государство. Но не все общества были на это способны. Те, кому это не удалось, исчезли. В противоположность Кластру Лапьер не думает, что государство это бич, напротив, для него это выражение процесса адаптации к переменам.
Тезисы неоэволюционизма свидетельствуют, на наш взгляд, о более глубокой проработанности этих идей по сравнению с идеями, выдвинутыми в XIX в. Невозможно отрицать, что все общества изменяются, что они воспринимают или отвергают перемены, что формы этих перемен различны, что они не следуют одна строго за другой, что эти различия не запрещают искать общие законы путем сравнительных методов. Все это должно быть занесено в актив неоэволюционизма. Но он, однако, не свободен от критики.
С одной стороны, само использование понятий эволюции и усложнения качественного состояния увековечивает старую идею о качественной иерархии между различными обществами, которая происходит от трудно воспроизводимого философского выбора (а студенты должны знать, что за каждой теорией, какой бы строго объективной она ни была, всегда кроется определенный философский выбор). С другой стороны, концепция «общего смысла эволюции права» вызывает вопрос. На методологическом уровне, как мы скоро убедимся, Хобель справедливо подчеркивает, что право в традиционных обществах выражается скорее в процессах, нежели в самих фиксированных нормах.
Обоснован ли тогда вывод, что эволюция касается не только формы, в которую облекаются правовые явления, но и их качественного и количественного совершенствования? Иными словами, использование процессуального метода, видимо, ведет к признанию, что правовые системы традиционных обществ столь же сложны, как и у современных обществ. Формулируя эти вопросы, надо было сделать второй большой выбор в юридической антропологии. Он принял форму дискуссии, которая продлилась полвека.