Изменения права: эволюционизм
Тесно завися от социальной антропологии, юридическая антропология следует сначала эволюционистскому течению, которое господствует над всеми общественными науками всю вторую половину XIX в. Но теория эволюционизма быстро потеряла свое значение с начала XX в.: Ф. Боас, Р. Лоун подвергают ее суровой критике, с особой энергией сражался с ней Бронислав Малиновский, основатель функционализма.
Будучи как теоретиком, так и практиком, физиком и математиком по образованию, Малиновский в первой половине своей деятельности занимался исследованием правовых явлений и открыл среди антропологов дискуссию о сущности и методах изучения правовых процессов в традиционных обществах, которая начала терять свою остроту только в семидесятые годы нашего века.
Наконец, хотя первые формулировки теории приходятся на начало века, в нынешней юридической антропологии начиная с семидесятых годов преобладает тема правового плюрализма. Как мы убедились, различные теории пересекаются друг с другом, так же, как одни приходят на смену другим, что придает музыке юридической антропологии симфоническое и согласованное звучание. Тем не менее, ясность изложения требует от нас разработать и сольные партии.
Эволюция и усложнение состояния. Эволюционизм может быть в общих чертах определен как теория, утверждающая, что все человеческие общности проходят идентичные стадии в развитии своих форм экономической, социальной и правовой организации. Это слишком общее определение требует уточнения.
Прежде всего, если любая эволюция является синонимом изменения, то любое изменение, даже адаптация, не обязательно отвечает эволюции, так как в эволюционистской теории любая эволюция должна выражаться в изменении состояния данного института. Для Р.Л. Карнейро, который, слегка изменив его, воспроизводит данное Г. Спенсером определение, «эволюция это переход от состояния относительно неопределенной и несвязанной однородности к состоянию относительно определенной и связанной разнородности через последовательные процессы дифференциации и интеграции».
Этой схеме отвечает классическое выражение разницы между традиционными и современными обществами. Первые должны были характеризоваться высокой интегрированностью индивида в группы и групп между собой посредством сплава из политики, религии и права путем чисто механической солидарности. В то время как во вторых уже далеко продвинулось социальное деление: солидарность основана на этом делении и носит органический характер, государство является институциональным выражением этого деления, наконец, право, приобретая автономию по отношению к другим формам социальной регуляции, имеет все необходимые условия для распространения сферы своего применения (в подтверждение часто упоминают в качестве фактора развития римского права его раннюю секуляризацию).
Восприняв этот принцип, остается применять его. Однако это возможно лишь при наличии точной измерительной шкалы, сочетающей целый ряд надлежащих индикаторов, позволяющих провести сравнение различных культур. В XIX в. у сторонников эволюционистской концепции были в распоряжении лишь разрозненные концептуальные инструменты. В правовой сфере самым распространенным и используемым критерием был переход от одного типа семейной организации к другому (как мы видели на примере Мэна, Бахофена, Моргана, Энгельса), либо различия между государственным и догосударственным обществом.
Но любой эволюционный прогресс должен выражаться в изменении и усложнении качества. А ведь некоторые мутации адаптивного характера не являются эволюцией. Конкретный пример позволяет лучше понять это различие. В XIX в. индейцы амагуака (Перу) подверглись вылазкам соседних племен, рост которых угрожал самому их существованию. Чтобы защитить себя от подобных вылазок, они стали более часто, чем прежде, кочевать по своей территории и рассеивались на различные стоянки уменьшенного размера. Одновременно их социальная организация и церемониал стали более упрощенными, чем раньше. В этом случае имеет место именно адаптивное изменение, позволяющее этому обществу лучше сопротивляться своим соседям, но это не эволюция, поскольку речь идет об изменении от сложного к более простому.
Отождествление эволюции с усложнением состояния, казалось, находило подтверждение в физике. Наше мироздание зародилось пятнадцать миллиардов лет назад. С самого начала материя несла в себе информацию, необходимую для последующей организации, которая проходила под знаком возрастающего усложнения состояния путем объединения простых элементов, которые формировали более сложные существа.
И все это происходило без того, чтобы значительно возрос беспорядок от такого рода корреляции: мир претерпевает эволюцию в условиях практически постоянной энтропии. Эта эволюция еще не закончена, и нет никакого основания предполагать, что в далеком будущем человека не заменит более совершенное существо. Ведь, как хорошо сказал Дарвин, естественный отбор объясняет развитие и исчезновение живых существ.
Тем не менее экстраполяция этой идеи на человека представляется рискованной. С одной стороны, потому, что временная шкала не совсем одна и та же. Если мир существует уже миллиарды лет, человек появляется всего два или четыре миллиона лет назад, мы же знаем от этого периода лишь небольшой отрезок. Если И есть эволюция, то мы находимся лишь в самом начале. С другой стороны, важное обстоятельство рискует нарушить для человека его эволюционный «проект»: отбрасывая идею некоторых специалистов по квантовой физике, что у материи может быть некое подобие сознания, остается думать, что по сравнению с животным миром человек отличается уровнем сознания совершенно другого порядка как о себе самом, так и об окружающем его мире, что позволяет ему в некотором роде управлять собственной эволюцией.
Наконец, следует отметить, что эволюционизм справедливо упрекали за его упорство по поводу понятия «усложнение состояния». Это может привести к этноцентризму в той мере, в какой легко провести параллель между переходом от простого к сложному и переходом от элементарного к совершенному, от первобытного состояния к цивилизованному. Иными словами, это понятие несет в Себе дискриминационную ценностную установку, так как понятие диахронного перехода легко может вызвать к жизни другое — онтологическую (сущностную) иерархию.
На примере этих аргументов очевидно, насколько рискованными и неточными являются понятия эволюции и усложнения состояния, когда их пытаются применить к человеческим обществам. Но эволюционизм нуждается в дополнении к своим определениям и на другом уровне: следует ли рассматривать идеи эволюционизма как выражение жестко определенной и однолинейной эволюции или следует все же допустить, что эволюция во всех обществах происходит неодинаково?