Юридическая антропология Маркса и Энгельса
Повторное использование выводов Моргана основателями марксизма было одновременно счастьем и несчастьем для автора: с одной стороны, они способствовали их распространению, но, если говорить о более длительной перспективе, произошла дискредитация идей автора (причем эта дискредитация была несколько незаслуженна), через которую должно было пройти творчество Моргана, ибо очень часто его используют для нападок на марксизм.
Ф. Энгельс (1820—1895) — больше историк, чем этнолог. Он стремится дойти до истоков институтов, которые он находит в первобытных обществах, чтобы выявить смысл Истории, помещая ее в плоскость концепции борьбы. В работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884) он воспроизводит тезисы Моргана: современная семья зародилась за счет постепенного вытеснения из архаической брачной общности всей родни, кроме отца и матери.
Последующие научные наблюдения опровергли эти утверждения. Даже в общностях, не проводящих связи между сексуальными отношениями и родством, семья всегда имеет некоторую степень существования. К тому же нынешняя сравнительная история семьи отвергает однолинейный вывод об ее эволюции: расширенная семья не обязательно является предшественницей парной семьи, наблюдается и обратный процесс.
Тем не менее, по другим позициям юридическая антропология, Маркса и Энгельса возвещает о современной эпохе. С одной стороны, следуя линии Монтескье, эти авторы отвергают концепции классического естественного права и утверждают, что право является частью надстройки, которая изменяется с изменениями в условиях существования материальной основы; его содержание по своей сути различно, так как право является историческим продуктом социально-экономической жизни. С другой стороны, они одновременно рассматривают одну из ключевых проблем юридической антропологии, а именно связь между правом и государством.
Для них государство является промежуточной формой организации власти: оно существовало не вечно, оно когда-нибудь и исчезнет. Государство в реальности является лишь вариантом более широкого понятия, понятия общественной власти. Эта власть представляет собой аппарат, гарантирующий эффективность соблюдения индивидами принципов, позволяющих обществу функционировать. Но она может найти свое конкретное выражение и в другой форме. Когда общественная власть отражает волю только одной части общества (одной или нескольких руководящих групп), к вооруженные силы, на которые она опирается, отделены от населения и составляют полицию или армию, вот тогда мы имеем дело с государством.
Напротив, когда общество не разделено, это и есть традиционное общество. Для Маркса и Энгельса право может существовать без государства, но оно связано с наличием публичной власти. К тому же не каждое негосударственное общество должно обязательно иметь публичную власть. Наши авторы помещают ее возникновение, пользуясь эволюционистской схемой Моргана, в первую стадию второй фазы (Варварство), да и то только в некоторых обществах, подобных ирокезскому. Следовательно, если право является общим явлением, оно все же не универсально: в течение первой стадии своей эволюции, которая длилась сотни тысяч лет, человечество жило без права, в будущем также будут общества без классов, и право, которое заменит мораль, вновь исчезнет.
Конечно, легко — и противники не отказывают себе в этом — поймать марксизм на этом последнем пункте: со времени смерти наших авторов ничто не говорит ни об исчезновении государств, ни тем более права.
И все же подходы Маркса и Энгельса по многим позициям представляются нам определяющими для истории юридической антропологии.
Так, они предвосхищают некоторые из нынешних наиболее важных дискуссий. И прежде всего дискуссию о связи между правом и государством, при этом эта дискуссия ориентируется в правильном направлении, — в направлении необязательной взаимосвязи между тем и другим. Другая важнейшая дискуссия состоит в том, что относить к праву — нормы или процессы. Маркс и Энгельс не говорили, что право по необходимости состоит из понятных и кодифицированных правил, формально одобряемых исполнительной властью; они допускают, что обычай, подчиняющийся другим правилам, тоже в неменьшей степени является правом.
Далее, их теория даже если она вписывается в слишком жесткие рамки однолинейного эволюционизма, вносит в непрерывный ряд явлений существование, с одной стороны, государства, с другой, — права, что создает культурную вариантность права. Кроме того, она способствует расширению поля исследований, которое по своей природе является специфически антропологическим.
Если верно то, что Маркс занимался прежде всего изучением западных обществ, остается верным и то, что в тексте «Формы, предшествующие капиталистическому производству» (1857—1858) этот же автор обращается и к экзотическим социально-экономическим формациям, в частности, рассматривая «азиатский способ производства». Если Морган, Маркс и Энгельс излишне грешат эволюционизмом, следует вспомнить, что эта доктрина была в то время господствующей. Она составила первый набор теоретических положений юридической антропологии, который следует сейчас изучать, помня, что, несмотря на ошибки в толковании, этот двадцатилетний период (1860—1880) был исключительно богатым для нашей дисциплины.
Правовая мысль начинает освобождаться от римской и цивилистской гражданско-правовой модели; предметом юридической антропологии становятся не только экзотические, но также и европейские общества, которые в их прошлых формах рассматриваются как предмет юридической антропологии. В своих первых достижениях юридическая антропология способствует открытию двух областей, которые в течение века станут основным исследовательским полем социальной и культурной антропологии: родство и мифология.