Перлюстрация корреспонденции и почтовая военная цензура в России и СССР

Перлюстрация корреспонденции в России (этапы развития), создание специальных органов политического контроля во второй половине XVIII века


Деятельность спецслужб любой страны всегда окутана плотной завесой тайны. Это в полной мере относится и к такому направлению, как политический контроль за личной жизнью граждан государства, в частности за частной перепиской, якобы строго охраняемой государством. И лишь политические скандалы, разглашение государственной тайны сотрудниками спецслужб или технические промахи приводят к тому, что тайное становится явным.

В данной работе на основании анализа скрупулезно собранного материала, автор попытается рассмотреть генезис и дальнейшее направление работы спецслужб России как перлюстрация корреспонденции. Для этого придется обратиться к далекой истории Государства Российского.

Вообще, вопрос о перлюстрации корреспонденции в России и СССР долгое время не являлся предметом специального рассмотрения в открытой печати.

В настоящее время существует не более десятка работ, посвященных этой проблеме. Это связано опять-таки с тем, что органы государственной безопасности тщательно скрывали за грифом «совершенно секретно» это направление в своей работе, которое плохо соотносилось с советским законодательством. Еще в Конституции СССР 1936 г. в ст. 128, было торжественно провозглашено: «.. тайна переписки охраняется законом...».

Однако принцип государственной целесообразности нередко превалировал над принципом социалистической законности. И государство, в лице органов ВЧК — ОГПУ — НКГБ — МГБ — КГБ, всячески старалось хотя бы одним глазком заглянуть в личную жизнь своих граждан. Воспитанные же в духе строгого соблюдения социалистических законов большинство советских граждан даже не допускало мысли о сознательном нарушении Конституции СССР и советских законов. Представление о размахе проводимой работы поражает воображение, в отдельные годы практически вся почтовая корреспонденция подлежала перлюстрации. Официальные статистические данные, из архивов органов государственной безопасности подтверждают этот факт. Но, сначала о истории создания этого направления работы спецслужб России.

Активно вмешиваться в личную жизнь своих подданных государство начало еще в первой четверти XVIII в., в период правления Петра I. В это время создается и новая система политического сыска. Если в XVII в. политическим сыском занимались на местах воеводы, а в центре приказы, особенно территориальные (Сибирский, Казанский и др.) военные (Стрелецкий, Рейтарский и др.). Боярская дума и лично Государь, т.е. система не была централизованной, то пришедший к власти в результате жестокой борьбы Петр I совершенствует политический сыск. С конца XVII — начала XVIII в. важнейшим органом политического сыска становится Преображенский приказ, который является уже центральным и общегосударственным учреждением

В 1718 г. для производства следствия по делу царевича Алексея была образована Тайная канцелярия, которая затем была переведена в Петербург и там стала вторым постоянно действующим центральным органом политического сыска, независимо от Преображенского приказа. Все, кому было известно о преступлении против государя и государства, должны были заявлять об этом. Расследование проводилось в форме жесткого розыскного процесса.

Довольно широкое распространение в этот период получили корыстные должностные преступления. Раскрывать их было достаточно сложно. Для борьбы с ними создается специальная карательная служба — ФИСКАЛАТ. Этот институт, заимствованный из Пруссии, в России появился одновременно с созданием Сената в качестве его подразделения. Возглавлял фискальную службу вначале обер-фискал, позднее генерал-фискал, которые не только информировали Сенат о выявленных ими злоупотреблениях по службе, но и тайно следили за членами и служителями Сената, в том числе и тайно контролировали их служебную и личную переписку.

Под руководством генерал-фискалов и обер-фискалов создавалась разветвленная система фискалата: 4 фискала следили за центральными государственными учреждениями, по 4 фискала определялись при каждой губернской канцелярии, в том числе прикрепленные к провинциям провинциал-фискалы, по одному-два фискала закреплялись за городом.

С 1722 г. фискалы прикреплялись ко всем коллегиям. Фискальные службы в вооруженных силах и при церковном управлении. Они должны были за всеми тайно «надсматривать» и «проведывать», выявлять казнокрадство и взяточничество, а также расследовать случаи, которые могли быть корыстными преступлениями. Позднее фискалы обязывались доносить о злоупотреблениях также и местным администраторам, обличать в суде обвиняемых ими людей. Если при этом фискалы имели какой-то личный интерес, то подлежали жестокому наказанию.

Им было запрещено вступать в подряды. Назначаемые из незнатных семей, стимулируемые за доносы половиной налагаемого на виновного штрафа и освобожденные от ответственности за недоказанный донос, а также пользуясь личной поддержкой царя, фискалы были опасны чиновникам и крайне непопулярны в бюрократической среде1Сизиков М.И. Государство и право России в период утверждения абсолютизма (конец XVII — первая четверть XVIII века) М. 1994 С. 20..

Особенностью деятельности фискалов было то, что она особо не конспирировалась, а материалы, добытые в том числе и перлюстрацией корреспонденции, нередко становились доказательствами для суда. Следовательно, вопрос о легализации добытой оперативным путем информации особо не стоял. По всей видимости, не составлялись и специальные меморандумы о политических настроениях подданных Российской империи. Перлюстрация преследовала пока только одну цель — доказательство виновности должностного лица.

Более того, п. 7 Именного указа от 27 апреля 1722 г. «О должности генерал-прокурора» предлагал открыто «фискалам в коллегиях и надворных судах доносить о всем своим прокурорам»2Российское законодательство X—XX веков М.: Юрнд литература, 1986. Т. 4. С. 198.

В отличие от общей полиции, созданной в этот период времени, органы политического сыска были малочисленны и максимально приближены к царствующим особам, состояли из особо доверенных им лиц, порой совпадая с высшими коллегиальными органами государственной власти.

Постоянные преобразования, которые проводились Петром I, касались всех звеньев государственного аппарата. Подверглись реорганизации и органы политического сыска. С ликвидацией Тайной канцелярии (1726 г.) и Преображенского приказа (1729 г.) расследование дел по государственным преступлениям было передано в ведение Сената и Верховного тайного Совета.

Большинство этих дел возбуждалось по существовавшей ранее системе доносов («слово и дело государево»). Через Тайную экспедицию и ее московский филиал до 1775 года прошли такие политические процессы, как дело ростовского архиепископа А. Мацеевича, выступившего против секуляризации в 1763 г., дело офицера В. Я. Мировича, пытавшегося летом 1764 г. освободить заключенного в Шлиссельбургскую крепость императора Ивана Антоновича, и другие процессы.

Основным материалом для расследования и возбуждения уголовного дела были устные и письменные доносы. Поэтому особое внимание в деятельности спецслужб стало уделяться вскрытию и прочтению корреспонденции.

Однако на государственную основу это дело было поставлено лишь во второй половине XVIII в., а точнее, в правление Екатерины II, когда перлюстрация корреспонденции стала делом не эпизодическим, а регулярным. Именно со времен Екатерины II в почтамтах стало проводиться ознакомление с письмами без ведома корреспондентов и адресатов (перлюстрация), что послужило дополнительным источником информации. Если полученные таким путем сведения заслуживали внимания, то начинался процесс, вызывались свидетели, проводились очные ставки и допросы. Причем вопрос о формах легализации добытой таким путем информации особо и не стоял, поскольку государство в тот период времени и не гарантировало тайну переписки. Поэтому проблема имела больше нравственно-этическую форму, нежели юридическую.

Проникновение в личную жизнь подданных Российской империи путем подсматривания, подслушивания, перлюстрации корреспонденции свидетельствует о том, что с установлением абсолютизма в России установился полицейский политический режим.

Особенностью перлюстрации тогда было то, что она не носила еще тотального характера, а была выборочной и эпизодической. Государство интересовали не столько политические настроения граждан, сколько готовящиеся заговоры и покушения Говорить о том, что анализ корреспонденции использовался для управления государством, мы не можем.

Период управления Екатерины II получил название в исторической литературе как век просвещенного абсолютизма. Действительно, покровительство со стороны императрицы развитию образования, наукам и искусству значительно продвинуло Россию по пути прогресса. Но вместе с тем развитие народного просвещения, увеличение печатной продукции и рост светской литературы усилили внимание правительства к регулированию издательской деятельности, к контролю за тем, что пишет и что читает подданный России.

Появились и первые нормативные акты, свидетельствующие о введении цензурных ограничений, число которых постоянно росло. Вся ввозимая из-за рубежа литература подлежала цензурированию. В 80-е годы XVII в. уже было указано на недопустимость издания и распространения книг сомнительного содержания. Цензура возлагалась на Сенат и коллегии, а с 1790 г. — на Управы благочиния. В 1796 г. цензурные подразделения из духовных и светских лиц были созданы в столицах, на таможнях Риги и Одессы. Вводилась и предварительная цензура3Сизиков М.И. Государство и право России в период расцвета абсолютизма (1725—1800 гг.). М.: Юридический институт МВД РФ. 1995 С. 41..

Создание в России в 1802 г. министерской системы и образование первых восьми министерств повлекло некоторые изменения в структуре и направлении их деятельности. В 1806 г. на основе обобщения и анализа деятельности министерства внутренних дел В.П. Кочубей и М.М. Сперанский подготовили проект его реорганизации, который был утвержден Александром I. Некоторые функции по руководству государственным хозяйством были переданы в другие министерства и ведомства. Зато в состав МВД вошел Почтовый департамент, что максимально приближало политический контроль за настроением людей путем перлюстрации корреспонденции. Теперь все замыкалось в одном ведомстве. С точки зрения сохранения государственной тайны такое преобразование было очень целесообразным. Департамент делился на экспедиции. Были созданы и новые структурные отделения, так называемые столы, во главе со столоначальниками.

В 1810 г. появляется Манифест «О разделении государственных дел по министерствам», который предусматривает создание специального Министерства полиции. В задачи нового министерства помимо борьбы с преступностью должны были войти: проведение рекрутского набора в армию, охрана государственных запасов продовольствия, таможенный контроль, содержание и трудоиспользование осужденных, обеспечение исправности и безопасности путей сообщения Министерство полиции должно было также осуществлять явный и тайный надзор за иностранцами в России (функции контрразведки), а также выполнять цензурные функции и перлюстрацию корреспонденции. О введении Положения о министерствах в России и создании Министерства полиции было объявлено в Манифесте от 25 июля 1811 г. Он назывался «Общее учреждение министерств»4Органы и войска МВД России (краткий исторический очерк). М: Объединенная ред. МВД РФ. 1996 С. 13..

В Министерстве полиции для ведения секретного делопроизводства была образована Особенная канцелярия при министре. Она выдавала заграничные паспорта, регистрировала иностранцев, проводила постоянную цензурную ревизию, выполняла личные поручения министра.

Таким образом, и перлюстрация корреспонденции принимает все более всеобъемлющий характер.

Особенная канцелярия постоянно расширялась и к 1819 г. состояла из трех подразделений, так называемых «столов» и секретной части Первый «стол» занимался вопросами выезда за границу и въезда в империю как российских, так и иностранных поданных Второй «стол» собирал сведения о книжных лавках и типографиях, таким образом, осуществлял цензурные функции. Третий «стол» тайно наблюдал за религиозными сектами и раскольниками. Секретная часть Особенной канцелярии контролировала «размещение по городам высланных из столиц», организовывала слежку за политическими неблагонадежными лицами, тем самым выполняя функции службы наружного наблюдения.

В проекте графа А. X. Бенкендорфа «Об устройстве высшей полиции» отмечено: «...вскрытие корреспонденции составляет одно из средств тайной полиции и при этом самое лучшее, так оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в некоторых городах почтмейстеров, известных своей честностью и усердием. Такими пунктами являются Петербург, Москва, Киев, Вильно, Рига, Харьков, Одесса, Казань и Тобольск5Записка, поданная А. X. Бенкендорфом в январе 1826 г. Николаю I // Русская старина 1900. № 12. С. 615.

Особый комитет при правительстве разработал специальные инструкции для осуществления перлюстрации (31 августа 1826 г.). Указывались следующие условия: 1) чтобы вскрытие почтовых отправлений осуществлялось в величайшей тайне; 2) перлюстрация должна быть сосредоточена в одном управлении, т.е. в почтовом ведомстве6Чукарев А.Г. Перлюстрация как метод осведомления в III-м Отделении во второй четверти XIX века // Российский исторический журнал 1998. №3. С. 12..

Особое место в перлюстрации корреспонденции теперь уделялось тайне. В 1839 г. III Отделение предписало Главному управлению почт учредить «бдительный надзор за пограничной перепиской в районе Одессы в Бессарабской области. С 16 марта там ввели вскрытие корреспонденции с целью, как писал А. X. Бенкендорф, «благонадежнейшего очищения, в предотвращении внесения в пределы России чумной заразы». Круг лиц, знающих о перлюстрации корреспонденции был весьма ограничен. О ней знали только три человека — шеф жандармов, главноуправляющий почтовым ведомством и бессарабский генерал-губернатор. Осуществляли ее под непосредственным руководством III Отделения, назначенные с его ведома особо доверенные чиновники. Как сообщают мемуарные источники, техника вскрытия писем была достаточно примитивной. Конверт вскрывался обычным способом и единой методики разработано еще не было. Так, вятский вице-губернатор Д. И. Батурин позднее вспоминал, что в молодости он имен поручение тайно читать частные письма, но незаметно вскрывать конверт удавалось не всегда.

Поэтому чиновники додумались размачивать клей «той жидкостью, которую люда обычно выбрасывают». Письма, утверждает он, теряли свежий вид, но «дело» пошло быстрее, а «изобретателя» повысили в чине.

Наиболее крупные перлюстрационные центры находились в Петербурге и Москве, где работало большее число секретных сотрудников при почтамтах, вскрывающих письма, делавших из них нужные III Отделению выписки.

Таким образом, речь идет уже не просто о политическом контроле, в форме цензуры за корреспонденцией, а о составлении политических меморандумов дня правительства, с целью контроля в управлении государственными службами.

Перлюстрации во второй четверти XIX в. подлежали письма многих лиц, прежде всего государственных преступников по делу «декабристов» от 14 декабря 1825 г., в том числе и персон, близких ко двору, известных сановников, поэтов, писателей и т.д. Вскрывались даже письма поэта В. А. Жуковского, воспитателя наследника престола будущего Александра II.

Возмущенный Жуковский писал в конце 1827 г. своему приятелю А. И. Тургеневу: «Удивительное дело! — пишет он Тургеневу — Ты только 12 ноября получил первое письмо мое. Итак, ты не получил многих. Не понимаю, что делается с письмами. Их читают, это само по себе разумеется. Но те, которые их читают, должны бы по крайней мере исполнять с некоторою честностию плохое ремесло свое. Хотя бы они подумали, что если уже позволено им заглядывать в чужие тайны, то никак не позволено над ними ругаться, и что письма, хотя читанные, доставлять должно.

Вот следствие этого проклятого шпионства которое ни к чему вести не может. Доверенность публичная нарушена; то, за что в Англии казнят, в остальной Европе делается правительствами... Часто оттого, что печать худо распечаталась, уничтожают важное письмо, от которого зависит судьба частного человека. И хотя была бы какая-нибудь выгода от такой ненравственности, обращенной в правило! Что ж выиграли, разрушив святыню — веру и уважение к правительству? — Это бесит! Как же хотеть уважения к законам в частных людях, когда правительства все беззаконное себе позволяют? Я уверен, что самый верный хранитель общественного порядка есть не полиция, не шпионство, а нравственность правительства... Шпионство есть язва народа, губящая право. А государю не честит и не льстит, но волнует его и наводит на думы. В Англии за открытие писем вешают»7Афанасьев В. В.А. Жуковский // Серия ЖЗЛ. 1987 С. 251—251.

Постоянному вскрытию подвергались письма А.С. Пушкина. Неосторожное выражение в одном из них при Александре I стало поводом к высылке поэта из Одессы в село Михайловское. Вскрытие писем продолжалось и при новом царе (после его всемилостивейшего «прощения» Николаем I). Читали даже частные письма написанные к его жене.

Контролировалась переписка и других литераторов Письма ссыльных декабристов перлюстрировались в г. Тобольске. В 1826 г. петербургский почтмейстер К. Я. Булгаков представил управляющему почтовым ведомством А. Н. Голицину проект по созданию специального органа для просмотра писем в Сибири. На основе его предложений 18 декабря того же года царем было утверждено «Положение для учреждения при Сибирском почтамте секретной экспедиции». Первоначально последняя создавалась только для просмотра переписки ссыльных декабристов. Однако позднее деятельность экспедиции распространена была на всех политически неблагонадежных лиц. Штат ее сперва состоял из 4 чиновников, старшим из них назначили «служившего по такой же экспедиции в Москве титулярного советника Бана. Жалованье этим чиновникам выплачивалось из секретных сумм: по 1,5 тысячи рублей ассигнациями — старшему и по 1 тысяче рублей — трем остальным. Чтобы скрыть занятие членов тайной экспедиции и для поощрения их «трудов», они прикомандировывались к Сибирскому почтамту как обычные служащие с окладами соответственно 750, 600 и 500 рублей в год ассигнациями8Кодан С.В. Управление политической ссылкой в Сибирь (1826—1856 гг.). Иркутск. 1980.C. 30—31..

Помимо установленного жалованья, в несколько раз большего по сравнению с жалованьем сибирских чиновников, Бану при отправлении в Сибирь было решено выделить сверх прогонов на четыре лошади две тысячи рублей на необходимые издержки. На расходы экспедиции по перлюстрации писем выделялось 2875 рублей ежегодно. Финансирование производилось помимо «расписания годовых расходов Министерства финансов, а по особым на каждый год императорским рескриптом», а затем «секретным порядком к Сибирскому почт-директору». Для Бана московским почт-директором было подготовлено особое наставление.

Тобольская секретная экспедиция вошла в число и завершила создание особой сети перлюстрации, включавшей, кроме этой. Санкт-Петербургскую, Московскую, Литовскую и Финляндскую экспедиции с выделением на эти цели 59 725 рублей ежегодно. В соответствии с указанием центральных властей эти учреждения взяли под надзор всех неблагонадежных лиц. В «черных кабинетах» снимались копии с «интересных» писем корреспонденции поднадзорных лиц и направлялись в III отделение и в Почтовый департамент для принятия мер.

То есть уже в этот период функция политического контроля переходила в ведение органа политического сыска, каким являлось III отделение Собственной канцелярии Его Императорского Величества.

После реорганизации почтового ведомства в 1830 г. чиновники экспедиции были «замаскированы» под гласные должности — цензоров, переводчиков, и, «состоя открыто под теми наименованиями, будут секретно употреблены по точному своему назначению».

В связи с уничтожением Сибирского почтамта «четверо чиновников, — как предписывалось Главноуправляющему над почтовым департаментом, — выйдут в штат гласных... чиновников губернской почтовой конторы в Тобольске».

Одновременно было указано, что «всем чиновникам, употребляемым по секретной части, производить жалованье из положенных по оной сумм, сверх того, какое по гласным своим должностям или местам будут иметь, открыто».

Секретная перлюстрация еще более была законспирирована и существовала «под большим покровом секретности», а экспедиция являлась специальным местным подразделением центральных органов управления политической ссылкой для контроля за перепиской ссыльных революционеров.

Целью вскрытия корреспонденции являлось не просто накопление информации или политический контроль за жизнью общества, она рассматривалась гораздо шире, например как профилактика совершения государственных преступлений, в связи с этим вопрос перлюстрации писем стоял в центре внимания правительства еще до учреждения III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1826 г.).

Сведения о перлюстрации корреспонденции в этот период весьма скудны. Они в основном отразились в секретной переписке министра внутренних дел О.П. Козодавлева и московского почт-директора Д.П. Рунича. Переписка относится к периоду 1813—1817 гг.

Характерно, что либеральный государь Александр I в проектах государственных реформ России не забыл о таком важном направлении политического сыска, как перлюстрация корреспонденции. Уже в 1805 году в секретном наставлении высшей полиции говорилось: «...через сношения с дирекцией почт комитет должен получать немедленные и верные сведения о подозрительных переписках», а в параграфе третьем положение комитета от 13 января 1807 г. («комитета общей безопасности») записано: «Для получения таковых сведений (о проживающих в столице и вновь приезжающих подозрительных людях, о разглашаемых слухах, сочинениях и известиях, вредные последствия иметь могущих, и о скопищах и собраниях подозрительных) комитет дает нужные предписания обер-полицмейстеру и, буде нужно, употребит к тому по своему усмотрению и другие лица Министр внутренних дел сообщать будет оному известия, через губернатора из губерний получаемые и открываемые по дирекции почт о подозрительных переписках».

К концу царствования императора Александра I правительственный шпионаж распространился достаточно широко, и перлюстрация занимала здесь важнейшее место. При нем перлюстрировалась корреспонденция августейших особ, родственников императора, что особо его не смущало

В тайну вскрытия писем был посвящен очень узкий круг людей, поэтому ценность переписки О.П. Козодавлева с Д.П. Руничем является не просто редким историческим источником по данному вопросу, но и свидетельствует об ее уникальности. Она охватывает период с 1813 по 1817 гг.

Что собой представляли эти люди, допущенные к государственной тайне?

Козодавлев Осип Петрович являлся министром внутренних дел России, был членом Российской академии наук, занимался литературной деятельностью, участвовал в разработке ряда законопроектов, в частности Указа о вольных хлебопашцах 1803 г. и об освобождении остзейских крестьян, был деятелем народного просвещения, до назначения на пост министра работал в комиссии об учреждении училищ в России, считался либеральным и прогрессивным деятелем своего времени.

В отличие от О.П. Козодавлева Д.П. Рунич являл собой противоположность умеренному министру внутренних дел.

Будучи московским почт-директором, он уже тот да проявил себя крайним реакционером, о чем свидетельствует анализ его писем, как служебных, так и личных. Но наиболее громкую славу Рунич заслужил на посту попечителя петербургского учебного округа, который он занимал с 1821 по 1826 гг. Его преследования либеральных профессоров, полицейские приемы управления округом, попытки свести дело просвещения к религиозно-нравственным проповедям — все это создало Руничу известность среди современников непримиримого реакционера.

Не удовлетворяясь ролью перлюстратора, которую ему поручил его непосредственный начальник министр внутренних дел, он добровольно брал на себя обязанность осведомителя о слухах, разговорах и настроениях в Москве9 Предтеченский А.В. О перлюстрации писем в начале XIX века // Красный архив 1927. №6 (25). М.; Л. С. 202.

Такое инициативное шпионство особо поощрялось начальством, ибо время, к которому относится переписка, требовало от правительства особой бдительности, поскольку этот период царствования Александра I вызывал резкое недовольство прогрессивной части русского общества.

Поскольку эпистолярное наследие указанных авторов достаточно пространно и касается вопросов не только перлюстрации, мы позволим оставить в стороне то, что находится за пределами тайной деятельности, составлявшей государственную тайну.

Письмо Д. П. Рунича к О.П. Козодавлеву (сентябрь 1813 г.).

Милостивый государь Осип Петрович!... Занимаясь при перлюстрации лично чтением переписки вместе с секретным экспедитором и наблюдая всемерно, чтобы что-либо достойное внимания не было пропущено, по неимению чиновников, которым бы полную доверенность в столь важном деле дать было можно, я принужденным нахожусь и самою перепискою занимать экспедитора; а так как петербургские почты приходят ныне против назначенного времени позднее целыми сутками, привыкшая же к обыкновенному получению публика по целому дню ожидает оных на дворе почтамта, то перлюстрация в отвращение всякого подозрения производится с величайшей поспешностью, которая была главнейшей причиною ошибки, сделанной во время списывания письма секретным экспедитором, принявшим по печати герба А. и самое письмо писанным С. С.

Письмо О. П. Козодавлева к Д. П. Руничу.

М. г. мой Дмитрий Павлович! От всего сердца сожалею, что перлюстрации московских писем не удается и что вы мало в московской переписке находите интересного. Я хочу поговорить с вами о сем предмете не официально, но дружески. Выписки, доставляемые вами ко мне всякую почту, без сумнения интересны, я разумею переписку французскую гр. М., надв. сов. К. и г-жи Н., но их переписка перлюстрируется по моему предписанию и открыта при вашем предместнике. Неужели, кроме сей переписки, другой совсем и нет, которая заслуживала бы внимание? Неужели любезный мой Дмитрий Павлович не может по соображениям своим обратить внимание на чью-нибудь переписку?

Из всех доставленных вами выписок есть самая интереснейшая и полезнейшая из письма арзамасского лекаря. Сею выпиской отвратится зло и сделается добро. Что до политических рассуждении касается, то полезно ведать — как об них у нас, а не в чужих краях рассуждают. Я бы желал, чтобы вы обще с г-м Рушковским обратили на сие самое строжайшее и деятельнейшее внимание. Не подумайте, чтобы кому-либо могло произойти такое зло: нет, надобно токмо все знать, а, кроме добра, ничего из сего выйти не может.

Тайна, и самая непроницаемая тайна, долженствует быть наблюдаема; все таковые выписки у государя предаются огню, а также и у меня, а потому и следов никаких не остается. Разве бы случилось, что нужно такую выписку оставить для справок, что однакож весьма и весьма случается редко, то таковая огню не предается; отпусков никаких не оставляется. Все сие для соблюдения верной тайны и вам делать надлежит... верьте, что я навсегда с совершенным почтением пребываю вашим покорнейшим слугою.

Осип Козодавлев.

В С.-Петербурге 23 сентября 1813 г.

Письмо Д. П. Рунича к О. П. Козодавлеву.

1813 г. 29 сентября.

...Вникнув всесовершенно в дела и намерения вашего превосходительства при получении уже первого повеления на счет перлюстрации московской почты, я обратил все внимание мое на сей предмет и продолжая наблюдение за несколькими почтами к ряду и подвергая перлюстрации те письма, которые по надписям и печатям представлялись мне могущими заключать в себе переписку столь же любопытную, какова та, о коей в почтеннейшем письме вашем, м. г., упомянуто и которая при предместнике моем по предписанию вашего превосходительства открыта; но все сделанные опыты оказывались неудовлетворительными.

Проведя большую часть жизни в Москве, имея в ней по связям родства обширные знакомства, а по немалому кругу, в котором оные обращаться меня заставили, зная и лично, и через других близких мне свойства многих здешних и знатных и частных особ, конечно, удобнее другого мог бы я по соображениям моим обращать и наблюдение мое за московскою перепискою, а через то открыть, может быть, любопытную. Несмотря, однакож, на все сии удобности, при всех усилиях моих успеха в том не было, чему, как благодетелю моему, и осмелюсь представить здесь причины.

Главнейшая из них есть та, что насильственное нынешнее правление МосквоюаПосле ухода Наполеона из Москвы и возвращения в нее русских власти обратили усиленное внимание на сношения с французами тех, кто оставался в Москве во время пребывания там наполеоновских войск. Начались дознания о лицах, заподозренных в сношениях с неприятелем Полиция обнаружила большое рвение в поисках виновных, часто арестовывая лиц, совершенно не причастных, и поэтому москвичи должны были соблюдать крайнюю осторожность. весьма вероятно, многих сделало осторожными, особенно тех, которые по неведению предполагают, что почтовая часть в Москве в непосредственной от начальствующего оной состоит зависимости.

Известные объявления в газетах и изданиях, подобные небылицам в лицах, всеконечно, каждого от всякого рассуждения в письмах удержать могут, и сему перлюстрации многие доставила доказательства; ибо из нескольких десятков перлюстрированных писем ни в одном не найдено ничего другого, кроме семейных дел, или интересных предположений, или расчетов. Другая причина, столь же затрудняющая открытие какого-либо канала и на предыдущей имеющая основание, есть отправление многих писем под одним адресом, что положительно сказать можно делается для того, чтобы скрыть переписку от наблюдения по адресу. В почтамте получается немалое количество огромных пакетов на имена здешних чиновников и служителей от тамошних, в которых замечаются не только иностранные, купеческие и частные письма, но даже и письма от знатных лиц, что, без сумнения, или по недоверчивости к почтовому месту, или с другим каким видом делается.

В числе же сих писем находятся такие, которые еще в себе другие вмещают, так что для открытия такового письма нужно снимать несколько оберток и делать слепки со многих печатей, что по кратковременности чрезвычайное представляет затруднение, ибо набираемые здесь в почтовые дни в Петербург письма, прием коих начинается в 2 часа пополудни, в 9 часу уже по установлению должны быть отправлены. Получаемые же из Петербурга, по причине чрезвычайного опаздывания почт, не могут быть долго задерживаемы, как потому что по прибытии почт публика неотступно их требует, и мне для отвращения и тени подозрения само малейшее остается на перлюстрацию время.

Так, например, с одной из последних почт не оказавшееся от известной иностранки Ноазель письмо с немалыми затруднениями найдено уже в пакете экзекутора почтамта Фетисова в числе других в него вложенных. Почему великое было в сем деле облегчение, да и самое зло отвратилось бы, если бы вашему превосходительству благоугодно было приказать за коренное в почтовых местах правило, чтобы пересылка нескольких писем в одном пакете между чиновниками отнюдь не производилась... В управляемом мною почтамте есть некоторые лица, служащие, так сказать, проводным каналом для таковой переписки. На имена их адресуются преогромнейшие пакеты из всех почтовых мест, особенно же из Петербурга, как равно подобные и отсюда туда отправляются.

Но сие делается так скрытно, что нет возможности получить во время приема сии пакеты, ибо отправляющие их умеют скрывать сие до самого почти заделывания почт, почему всякое по сему предмету изыскание обнаружит только тайну перлюстрации и людям сим ясно покажет, что уловка их, по существу своему подозрительная и корыстная, а по последствиям могущая быть предосудительная для почт. деп., открыта. Я беру смелость представить здесь мнение сие, как такое, которое довольно продолжительным служением моим в почт. деп. мне удавалось проверять неоднократно.

Что касается до предварения вашего превосходительства, чтобы я не подумал, что через перлюстрации могло кому-либо произойти зло, то зная довольно и христианские и благороднейшие свойства и правила ваши, м. г., и тень подобного предположения мысли моей коснуться не может...

В заключение сего и обращаясь паки к перлюстрации, долгом почитаю присовокупить, что из всех известных мне в Москве лиц никто, кроме Кр., неудобен доставлять сведения, подлинно замечания достойные. По связям его со всеми знатными здешними домами и лицами, великому обращению в свете и, можно сказать, особой любезности, он имеет средства узнавать и мнения частные и общие слухи, что никто с ним в сем случае поравняться не может. Но несмотря на то, что я не оставлю усугубить всех усилий моих, чтобы открыть подобный сему канал чрез перлюстрацию, я особливо счастливым почту себя, если успех в том соответствовать будет и желаниям вашего превосходительства, и усердному во всех отношениях стремлению моему сделать вам, м. г., угодное и обращать через то на себя благоволение ваше.

Письмо Д. П. Рунича к О. П. Козодавлеву.

М. г. Осип Петрович! Почтеннейшее предписание вашего превосходительства от 11 числа я имел честь получить с прибывшею вчерашний день почтою и во исполнение оного не премину представлять выписки из тех только писем, которые будут заключать сведения, касающиеся до происшествий в Москве и России, или сведения, почему-либо заслуживающие внимания...

Продолжая более двух месяцев перлюстрацию московской и с.-петербургской почт, несмотря на все трудности, с тем соединенные, я не оставил ни одного средства, которое, по соображению моему, почитал могущим открыть внимания достойный канал, и сказать осмеливаюсь, что подобного наблюдения до вступления моего в управление почтамта не производилось, в чем и могу сослаться на единственного моего по сей части помощника г. Рушковского. Победы, одержанные под ЛейпцигомбПосле битвы под Лейпцигом (октябрь 1813 г.) можно было считать окончательно обеспеченной независимость Германии. В России многие находили, что после ухода из нее Наполеона нет никакого смысла продолжать войну за дело, русским совершенно чуждое - освобождение Германии, что дальнейшее продолжение войны грозит России большими бедствиями. Лейпцигская битва, стоившая русским около 22 000 выбывших из строя, должна была особенно содействовать оживлению разговоров на эту тему.) и по занятии сего города, казалось, оживили было переписку, и я долгом поставил представить упоминаемые в письме вашего превосходительства выписки не потому, что считал известия в них помещенные, новыми, но по уважению того, как оные были описаны и посчитал описания сии скрывающими расположение, с каким оные писаны. Приемля ныне за основание волеизъявленную мне на сей счет волю вашего превосходительства, исполнять буду оную во всей точности...

Письмо Д.П. Рунича к О.П. Козодавлеву.

(ноябрь 1813 г.)

М. г. Осип Петрович! Два собственноручные письма вашего превосходительства от 20 и 24 ноября я имел честь получить одно за другим. За первое и приложенное при нем, которое называть изволите полуофициальным и полусекретным, приношу глубочайшую благодарность. Оно не только облегчает мне придирку (?) к устранению известного беспорядка, открывающегося по перлюстрации, но развязывает мне совершенно руки и подает возможность прекратить такое относительно секретной части неудобство, которое скрывать может крайнее злоупотребление.

Подношу у сего на помянутое полуофициальное предписание полуофициальное донесение мое, присовокупляя, что я решился немедля сделать по почтамту изъясненные в нем распоряжения, от которых ожидаю наилучшего успеха. Показывать приятельским образом письмо вашего превосходительства ко мне Лук... я не решился, опасаясь, чтобы он из того не сделал какого-либо замечания, ибо не один он пересылает в своих пакетах и получает многие десятки писем, а также и экспедиторы П.А. Трескин и Харламов и еще другие чиновники; а потому и счел, что общее по сей материи распоряжение коснется как его, так и других, и прекратит с давнего времени укоренившееся злоупотребление, от коего по многим отношениям происходят неисчислимые по службе беспорядки и затруднения.

Я приложу всемерное старание к пресечению оных по управляемому мною почтамту, но беру смелость донести, что если злоупотребление сие равномерно и по петербургскому почтамту прекращено не будет, то я останусь в прежнем по секретной части стеснении, ибо некоторые чиновники петербургского почтамта всякую почту присылают на имена здешних, особенно трех вышеупомянутых, преогромные пакеты, в которых... подвергаемые перлюстрации письма находились.

Если вашему превосходительству благоугодно будет распространить сделанное мною по московскому почтамту распоряжение и на петербургский, тогда отвечать можно будет, что и ропот публики, обращаемый на позднее и неисправное получение писем, прекратится и никакое уже письмо не укроется от надлежащего наблюдения, что ныне скорее случиться может. Я взял смелость со всею подробностью изъяснить в прилагаемом у сего донесении все беспорядки в пересылке писем, через почтовых чиновников происходящие. Все сие передаю главноначальственному усмотрению вашего превосходительства.

Письмо О. П. Козодавлева к Д. П. Руничу.

21 июня 1815 г.

...По причине нынешних обстоятельств, до политики относящихся, наверное полагать можно, что политические разглагольствия в Москве весьма распространяются, и уездные политики пространное имеют поле распускать умные свои замечания и заключения. Посему прошу вас, любезный мои Дмитрий Павлович, обратить на сие внимание ваше и сверх обыкновенной перлюстрации сообщать мне почасту и московские вести и рассуждения уездной политики, в Москве все умы обуявшей...

Письмо О.П. Козодавлева к Д.П. Руничу.

4 января 1816 г.

...Прошу вас убедительнейше обратить самое живейшее внимание ваше на перлюстрацию. Приехавший сюда Б. верно будет писать, а также и другие. Напишите ко мне о иезуитах, что и как у вас о сем говорят, а также и о других разглагольствованиях так, чтобы я мог показать ваше письмо вместе с перлюстрированными, Мое правило есть все подобное доводить до сведения государя. Сверх того, что я ему предан и люблю от его от всего сердца, почитаю я для него нужным все знать, что говорят и как рассуждают.

Напишите ко мне, что у вас говорят и делают, а я письмо ваше подлинником доставлю...

Письмо Д.П. Рунича к О.П. Козодавлеву.

(Январь 1816 г.)

...Нелепости московские подобны пожару, которого ни вода, ни все усилия остановить не могут. Что в опровержение их не доходит сюда, все то не прекращает их, а как будто подогревает. Умолкнут на минуту и потом с новой дерзостью распространяются. В последние дни прошедшей недели нелепости, разглашаемые по городу, по существу своему заслуживают, однако же, некоторого внимания. Например, сказывали мне, будто из Петербурга получены известия о строгостях по военной части и что во дворце на дверях найдены сделанные мелом надписи «1812 год», что гр. Аракчеев для того назначается президентом Гос. Совета и Комитета Министров, что государь не желает заниматься гражданскими делами, и что гг. министры гр. Аракчееву по всем делам докладывать будут; что министр юстиции не хочет сему подвергнуть себя и потому идет в отставку.

К сим слухам можно бы присовокупить и другие, менее значущие, но все они почти к тому клонятся, чтобы обратить неудовольствие и недоверчивость к тому, что в правительстве происходит, а чтобы придать вероподобие в сем случае, то всегда возобновляют прежний припев, что Д. П. ТрощинскийвМинистр юстиции с 1814 по 1817 г.), который и не останется в службе, на новые введения не согласится. Как будто он из всех государственных людей — мудрейший и один в состоянии управлять всею империей, разумеется, старообрядчески, ибо его почитают непримиримым врагом всего нового.

Все сии разглашения, хотя в самом деле и ничтожны, но распространение их порождает суждения; последние бывают иногда так дерзки, что, конечно, заслуживают быть остановлены. К несчастью Александра Петровича ТормосовагМосковский главнокомандующий при всех добрых качествах своих не довольно имеет силы побуждать строптивых властью своею, а полиция вообще так слаба, что обратила на себя по всем отношениям негодование. Всяко желая прослыть добрым, о том только и думает, как бы снисхождением нажить доброжелателей, а буйные головы, пользуясь тем, забывают всякие пристойности и переходят границы.

Здесь, в Москве, в обществах никогда, кажется, не существовало такой ненависти к лицам, в правительстве первые места занимающим, и сие расположение никто не скрывает, видя, что оно не останавливается, ибо нет лица, на счет которого не говорили бы даже публично самых оскорбительных речей. Сия дерзость поставила меня вчерашний вечер в самое неприятное положение в доме тестя моего. Тут нашелся некто Ф.М. Полторацкий, который, ругая все, что только можно, русское, сказал, наконец, что у нас и людей нет, кому бы что поручить можно было, и что вообще Россия в таком варварстве, что это приводит в жалость и что мы должны признавать пред целым миром, что мы всем просвещением, которое имеем, обязаны французам.

Таковое, самыми наглыми и дерзкими речами на счет русских и государственных лиц подкрепляемое суждение заставило меня забыть всю благопристойность, тем более, что оно объявлено было вслед почти по прочтении, можно сказать, боговдохновенного манифеста, в первый день года последовавшего, и который у многих извлек слезы благодарности к господу и чувства удивления к государю, и в котором именно употреблено выражение на счет Парижа что он есть гнездо разврата.

Я признаюсь, что сказал посему сему офранцуженному малороссиянину такие вещи, которые и генерал-бас, родитель его, пропеть не умел бы и которые подкреплены были всеми при том. Дерзость открывает всегда повод к таким суждениям, а дух Христов, толь обильно излиянный спасителем на помазанника своего и через него изливаемый на подвластных ему подданных, сильно остервеняет дух сатаны, который так укоренился в сердцах космополитов и санкюлотов, философия XVIII в. и для нравов тлетворный Париж (sic!). Горестно сказать, что немногие радуются о царе своем и о благоденствии, которое правление его обещает, читая последние две пьесы: Акт союзныйдАкт Священного Союза, заключенного осенью 1815 г. и обнародованного в России только 23 декабря этого же года ) и Манифест 1816 г. Большая часть не только его находит ничтожным, на проповедь похожим, но даже смешным, и только что с сохранением некоторой благопристойности то объявляют. Вот, почтеннейший благодетель мой, каким духом лучшее общество наше напитано.

Сегодня К. был у меня и спрашивал, правда ли, что тариф все разрешающий подписан, что сие весь город утверждает. Я показал ему одно число последнего собственноручного письма вашего и сказал, что в сем письме нет о том ни слова, и он заключил, что сие все... вздор из большой книга московского вранья. Другой посетитель из сиятельных и украшенных уверял меня, что министерство внутренних дел отошло к министерству полиции и что г. Калинин сделан главным директором почт. Слухи о возвышении и восхождении министра юстиции не вообще, однако же, равную во всех радость производят, ибо здесь стали уже известны некоторые пристрастные его действия, особенно же по делу кн. Белосельской с купцом Стариковым...

Вот, почтеннейший благодетель, что ум мой осужден ежедневно слышать, а сердце, слыша, скорбеть. Не могу того скрыть от вас, как по беспредельной моей к вам любви, так и по чувствам верноподданных... государя нашего, к которому преданность ваша сердечная равно мне известна. Остается всеми, принадлежащими к... молить и просить господа сил и всякие мудрости, чтобы он отца отечества нашего укрепил и осиял ими и дал ему совершить великое дело восстановления государства, которое, быв в продолжение нескольких лет терзаемо внешними врагами, изнуряется не менее того внутренними, у которых отечество — чрево, а побуждения — всякого рода и нравственные и физические сладострастия.

Анализ приведенных выше писем показывает, что перлюстрация корреспонденции в начале XIX в принимает всеобъемлющий характер и является важным элементом политического сыска в России. Об этом свидетельствует последнее. 8-е письмо Д.П. Рунича к О.П. Козодавлеву, которое, по сути дела представляет собой политический меморандум об умонастроениях в Москве и С.-Петербурге в 1815 — начале 1816 г.

Обращает внимание на себя и тот факт, что почтовое ведомство было подчинено Министерству внутренних дел, выполнявшему контрразведывательные функции.

Еще 5 сентября 1805 г. предполагалось на время отъезда Александра I в действующую армию создать принципиально новый орган «высшей полиции» — межведомственный комитет, который в делопроизводстве называли либо «Комитетом по делам высшей полиции», либо, по дате создания «Комитетом 5 сентября 1805 г.». В его состав должны были войти министры военно-сухопутных сил, юстиции и внутренних дел.

Основная цель «Комитета 5 сентября 1805 г л — сбор информации в отношении умонастроения людей «для принятия разумных мер к восстановлению безопасности». Казалось бы, ничего особенного в этом нет, но вот способ получения этой информации, мягко говоря, был противозаконным. Законолюбивый император фактически санкционировал перлюстрацию.

Рассказывают, что пункт «3» законопроекта «Наставление Комитету высшей полиции 1805 г.» император в задумчивости особо подчеркнул карандашом, а в нем, кстати говорилось: «Через сношение с Дирекцией Почт Комитет должен получить немедленные и верные сведения о подозрительных переписках».

Естественно, эта деятельность должна была совершаться втайне, чтобы не возбудить подозрение у подданных в нарушение тайны переписки, которую уже в то время декларировало правительство, впрочем, так никогда официально и не признавшее перлюстрацию корреспонденции. В записке одного из авторов законопроекта Новосильцева говорилось: «Само собой разумеется, что существование сего Комитета, равно и советование его по вышеуказанным предметам и сношения с полицией и Дирекцией почт, должны сохраняемы быть в совершенной тайне»10Жандармы в России (Политический розыск в России XV—XX вв.). СПб., 2001 С. 213..

Таким образом, по своему замыслу «Комитет высшей полиции», как считает исследователь В.С. Измозик, был не столько органом политического розыска, сколько органом политического контроля: он должен был не столько карать, сколько бдительно следить за настроением общества, как в столице, так и во всей империи и благотворно влиять на него. И в связи с этим немаловажная роль отводилась здесь тайному вскрытию и прочтению писем.

Деятельность по перлюстрации корреспонденции в России продолжалась и в последующие года, более того, если так можно выразиться, аппарат перлюстрации все более совершенствовался и укреплялся организационно и финансово. Правительство по-прежнему желало знать, о чем в действительности думают его подданные. Поэтому главной задачей становится глубочайшее засекречивание этого мероприятия. И здесь, естественно, возникал вопрос о правовых основаниях перлюстрации.

Например, личный друг Александра I князь А. Н. Голицин, получив должность Главноуправляющего Почтовым департаментом, просил литовского почт-директора сообщить ему, «с какого времени, по каким предписаниям и на каком основании и правилах» перлюстрация производится в подведомственных тому учреждениях. Подобное же донесение составил для князя санкт-петербургский почт-днректор11 Измозик В.С. «Черные кабинеты» в России (XVIII — начало XX в.) // «Жандармы в России (Политический розыск в России XV—XX вв). С. 341..

Однако нам не удалось найти специальных секретных инструкций, регулирующих техническую и правовую сторону перлюстрации, относящихся к началу XIX в. Исключение составляет лишь вышеупомянутый документ от 5 сентября 1805 г. о высшей полиции. Можно говорить лишь об общих рассуждениях на эту тему, отложившихся в мемуарных, эпистолярных и иных литературных источниках

Так, в июле 1809 г. Александр I своим указом министру внутренних дел князю А. Б. Куракину предписал восстановить перлюстрацию в Минской губернской почтовой конторе, «обратив меру его особенно на тех жителей губернии, кои наиболее привлекают на себя примечание Правительства» В сентябре 1810 г., по указу Александра I была учреждена секретная почтовая экспедиция в Яссах. Имеются сведения, что и сам государь занимался перлюстрацией, и лишь на время своего отсутствия в столице он дал указание новому министру внутренних дел О. П. Козодавлеву в марте 1812 г. передавать копни перлюстрированных писем председателю Комитета министров.

Первые нормы, регулирующие перлюстрацию, как считают историки права, были изложены в циркуляре министра внутренних дел от 5 января 1883 г.. т.е. уже во второй половине XIX в. Устанавливался порядок извлечения информации из переписки лиц, состоящих под гласным надзором полиции. Циркуляр существенно расширял права административных властей, закрепленные Положением о гласном надзоре от 12 марта 1882 г.12(Полное собрание законов Российской империи). Изд. III. Т. 2. № 730.

Он требовал, чтобы ни одно письмо или телеграмма, как отправленные поднадзорными, так и адресованные им, не миновали перлюстрации. Аналогичный порядок устанавливался и дня контроля лиц, привлеченных к дознаниям по политическим делам. В 1884, 1885 и 1897 гг., по мнению исследователя Л.И. Тютюнника, были изданы циркуляры, содержавшие нормы организации технической стороны перлюстрации о необходимости экспертизы корреспонденции поднадзорных и на предмет выявления «химического текста», выяснения содержания переписки и установления адресатов13Тютюнник Л.И Департамент полиции в борьбе с революционным движением на рубеже XIX—XX вв. Дис.... канд ист. наук М., 1986 С. 106..

Isfic.Info 2006-2023